Полина Виардо была заинтересована в большом доме по соседству, ведь ей необходимо было просторное теплое помещение, чтобы разыгрывать написанные ей оперетки, не только летом, но и зимой. В открытом концертном зале, выстроенном в саду ее собственной виллы, концерты можно было устраивать только в летнее время. Пусть Тургенев тянет из себя жилы и вкладывается в строительство дома, а что будет в итоге – время покажет. И время действительно показало. В 1867 году этот замок был полностью готов, в нем был оборудован просторный концертный зал, где немедленно начались представления опереток, либретто к которым писал Тургенев, а музыку Виардо, – «Последний колдун», «Слишком много жен» и «Людоед», однако сам дом к этому времени уже перешел от Тургенева во владение семейства Виардо.
Вот что рассказывал немецкий живописец Людвиг Пич о строительстве нового дома: «…Тургенев, не рассчитывая до конца жизни расстаться с нашим очаровательным уголком, поэтому купил большой участок земли, прилегающий к парку виллы Виардо и вдающийся еще глубже в лесистые горы и роскошные луга Тиргартенталя. На этом запущенном участке росло много фруктовых деревьев, и он заключал в себе особенно дорогое поэту сокровище – источник свежей воды. Тургенев гордился им, хотя сам выражался не без примеси иронии о своем чувстве. На этой земле парижский архитектор построил ему большую виллу, в виде замка, в стиле Людовика XIII, превратив всю окружающую местность в сад. Фасад этого строения, крытого аспидным камнем, с крутой крышей и высокими красивыми трубами, на высоком фундаменте, был обращен к заведению для лечения сывороткой у подошвы Зауерберга…»
Строительство замка в Баден-Бадене требовало огромных денег и у даже у вполне обеспеченного Тургенева возникала в них нужда. Иногда он начинал сомневаться в разумности своих планов и писал о себе Боткину: «Денег нет, а ты строишь себе в Бадене дом во вкусе Людовика XIII и явно намереваешься провести остаток дней своих в этом здании! Да, конечно; и я даже надеюсь, что старые приятели когда-нибудь завернут ко мне, и достанется мне на долю великое удовольствие подчивать их киршвассером и аффенталером, – все это в том предположении, что вся штука не лопнет, и дом во вкусе Людовика XIII не окажется преждевременной развалиной. А было бы жаль; потому что, надо сознаться, хорошо живется в Бадене: милые люди, милая природа, охота славная…» Боткина это письмо удивило, он переслал его Фету с комментариями: «Боже мой! какая дряблость, какое отсутствие всякого стержня, какая бедная усталость обнаруживается в письме, которое я посылаю».
Тургенев начинает придумывать, каким образом деньги можно раздобыть. Прежде всего он старается выцыганить от издателей как можно больше денег за свои произведения. К сожалению, творит он в баденский период мало, но пытается получит больше денег за написанные ранее, но еще не опубликованные произведения, как «Довольно», «Призраки». Пишет Анненкову: «Я «Русскому вестнику» должен 300 р., и он бы принял «Призраки» охотно, но мне как-то не хочется печататься у Каткова. Впрочем, Вы на месте лучше всё сообразите и решите, и я даю Вам carte blanche. Только вот что: уж если печатать, то нельзя ли получить побольше денег, в коих я весьма нуждаюсь. В «Призраках», вероятно, немного более двух печатных листов – и 1000 рублей… (я краснею от стыда и прячу нос под мышку) – было бы не худо. Словом, распорядитесь как знаете, только известите меня поскорее» (15 октября 1863 года).
Это очень много – 500 рублей за печатный лист, никто из современных литераторов таких гонораров не получал, поэтому и приходилось краснеть Тургеневу. К слову сказать, Достоевскому платили лишь 150 рублей за печатный лист.
Другой способ – это занять деньги, что он и пытается сделать с помощью того же Анненкова: «Добрейший друг П<авел> В<асильевич>… Сообщенное Вами известие о падении 5‐процентных и выкупных билетов не может не быть для меня чувствительным – так как я нуждаюсь в них вследствие несколько необдуманно затеянной постройки дома… Нельзя ли… занять под их залог соответствующую сумму, за которую я охотно дал бы от 8 до 10 процентов? В доказательство моей solvabilité (платежеспособности (фр.). – П.Р.) прилагаю Вам письмецо, которое прошу Вас переслать к дяде (Орловской губернии, в город Мценск, Николаю Николаевичу Тургеневу). Из его ответа Вы увидите, что мои дела находятся в хорошем положении и, кроме казенного долга, который должен исчезнуть при выкупе, никакого на мне долга нет. Это может служить успокоением для желающих дать мне денег взаймы, хоть бы для В.П. Боткина. Словом, постройка дома мне обойдется в 50 000 франков – и я очень был бы рад занять эту сумму на выгодных условиях. Можете Вы помочь мне?»
И третий способ – выжать как можно больше денег из своих имений. Фет в своих воспоминаниях описывает, как приехал он в Спасское, «где бодрый и веселый старик Николай Николаевич с семьей встретил их с обычным радушием, но не переставал сетовать: «Разоряет меня мой Иван! – жаловался старик. – Вы его знаете; кажется, он не дурак и добрый человек, а ничего я в голове его не пойму. Кто у них там в Бадене третье-то лицо? И все пришли да пришли денег. А вы сами знаете, где их по теперешним временам взять?» Приехав в другой раз, опять застал он управляющего Николая Николаевича в неописанном волнении: «Сокрушает меня Иван, восклицал он; все толкует, что мало доходу, а вы сами теперь знаете, какие в настоящее время доходы с трехрублевою рожью и вольнонаемным хозяйством, на которое необходимо истратить значительный капитал, чтобы пустить его в ход. Половина нашей земли в Калужских оброчных имениях, приносящих самые скудные лепты. Я пишу ему: «Приезжай, огляди сам все и просмотри экономические книги», а он об этом и слышать не хочет, а в каждом письме ноет, что мало доходу».
В большом зале тургеневского замка мадам Виардо ставила пьесы, либретто для которых писал Тургенев, а музыку она сама. Людвиг Пич вспоминал: «Особенно старалась она (Виардо) доставить молодым женщинам разных национальностей случаи попробовать себя в маленьких легких драматических партиях. Для этого, однако, нужно было найти оперетки, в которых все роли, за исключением одного или двух лиц, могли быть исполнены певицами. С этой целью Тургенев написал три веселых фантастических оперетки, драматизированные сказки, исполненные грациозного юмора и тонкой прелести. Госпожа Виардо… иногда принимала на себя исполнение роли влюбленного принца, писанную для альта; когда случалось, что в числе друзей Виардо недоставало баритона, Тургенев не считал для себя унизительным играть роль старого колдуна, паши или людоеда, которого дразнили и мучили или прелестные эльфы, или слишком многочисленные жены его гарема и, несмотря на его гигантский рост и силу, побеждал… Эти маленькие представления давались иногда в присутствии такой публики, которую редко можно встретить в частных домах. Король Вильгельм и королева Августа сидели там в первом ряду кресел, окруженные избранной баденской публикой, которая по воскресеньям во время музыкальных утренников наполняла органную залу и сад. Королевская чета, в продолжение десятков лет, привыкла видеть в хозяйке дома не только светскую даму, но и выдающуюся артистку, и нередко случалось, что по окончании представления их величества оставались на чай, участвуя в непринужденной беседе друзей дома».
Воспоминания сына Полины Виардо Поля: «Король Вильгельм смеялся до слез политическим намекам, которыми Тургенев пересыпал свой текст. Моя мать аккомпанировала на рояле, смотрела за всем, бегала во время антрактов за кулисы, чтобы пришить одно, приколоть другое… После представления волчьему аппетиту исполнителей предлагался ужин, неизменно состоявший из холодной говядины и салата из картофеля. Ужин устраивался у нас так, что надо было пройти через оба сада, и эти ночные процессии в костюмах были также одною из интересных сторон тех достопамятных вечеров!»
Однако дворянин, аристократ и большой русский писатель Тургенев временами начинает чувствовать, что его кувыркание на сцене совсем не подобает его положению и статусу. Он признается в этом в письме тому же Пичу: «Должен только сознаться, что когда я в роли «паши» лежал на земле – и видел, как на неподвижных губах вашей надменной кронпринцессы медленно скользила легкая усмешка презрения, – что-то во мне дрогнуло! Даже при моем слабом уважении к собственной персоне, мне представилось, что дело зашло уж слишком далеко».
Когда речь шла о Полине Виардо, Тургеневу изменяло не только эстетическое чувство, но подчас и элементарный здравый смысл. «Последнему колдуну» он пророчил большой музыкальный успех на европейской оперной сцене. Некоторые дуэты в нем он ставил в ряд выдающихся явлений оперной музыки. Но когда «Последнего колдуна» поставил оперный театр в Карлсруэ, где Виардо выступила в роли принца Лемо, спектакль с треском провалился и «под шиканье публики» был «отправлен в могилу». Скандальный провал стал достоянием многих газет, которые с ядовитым сожалением писали о «впавшей в детство» Виардо. Заодно высмеивались и знаменитые писатели, сочиняющие вздор, и знаменитые певицы, пишущие душераздирающую музыку.
34. Хлопоты и заботы
Весной 1863 года, когда Тургенев приехал в Баден-Баден вместе со «своими дамами» – дочерью Полинетт и ее гувернанткой Иннис, он планировал, что будут они жить здесь одной большой семьей с Виардо. Отец с дочерью и гувернанткой сняли квартиру и каждый день посещали Виардо в их вилле. Однако через некоторое время снова вспыхнули ссоры между мадам Виардо и ее старшей дочерью Луизой, с одной стороны, и Полинетт Тургеневой – с другой. Иван Сергеевич, как всегда, принял сторону Виардо и решил, что теперь его дочери не место ни в его квартире, ни в Баден-Бадене. Он выслал дочь с гувернанткой назад, в Париж. Сам он с ними не поехал, он отказался от «своих дам», с которыми он жил последние годы, в пользу Полины Виардо и ее семейства.
Полинетт с гувернанткой вынуждены были вернуться в парижскую квартиру, в которой они в течение нескольких лет жили вместе с Иваном Сергеевичем. В марте 1864 года Тургенев едет в Париж из Баден-Бадена с вполне определенной целью: он хочет переселить «своих дам» в более маленькую дешевую квартиру и, насколько возможно, урезать их содержание. Это должно было принудить дочь поскорее выйти замуж, а Тургенева освободить от всех обязательств по отношению к ней. Принял Тургенев это решение, по-видимому, под влиянием певицы, ведь он признавался, что «я ничего важного в жизни не предпринимаю без совета мадам Виардо».