Тургенев поставил в известность французских писателей, что собирается на довольно долгое время вернуться в Россию. «Но отнюдь не для того, чтобы там работать, – писал он Флоберу, – а просто, чтобы… подышать родным воздухом» (18 августа 1879 года). Тем не менее он решился уехать только в конце января 1880 года. Перед отъездом он собрал своих друзей – Гонкура, Золя и Доде – на прощальный ужин в кафе Риш. «На этот раз он уезжает на родину, озабоченный неприятным чувством неопределенности и неуверенности», – пометит в своем дневнике Эдмон де Гонкур (1 февраля 1880 года). В разгар ужина Тургенев рассказал, что однажды ночью он испытал сердечное недомогание и что в полусне отчетливо видел на стене коричневое пятно, которое было знаком смерти. Конец праздника был мрачным, каждый говорил о своих болезнях и предчувствиях.
45. Литературная дуэль
Как правило, приезжая в Россию, Иван Сергеевич останавливался на несколько дней в Петербурге и в Москве, а потом следовал в Спасское. В Петербурге он участвовал в литературных вечерах, на которых не единожды ему приходилось встречаться с Достоевским, и между ними происходила незапланированная «литературная «дуэль». К счастью, на этих встречах они лишь читали свои произведения, но не обсуждали свои политические взгляды, иначе произошло бы между ними настоящее сражение, подобное тому, что когда-то состоялось в Бадене после написания Тургеневым романа «Дым». Ведь они придерживались совершенно противоположных политических взглядов.
О литературном вечере, который проходил в марте 1879 года, поместил официальный отчет репортер газеты «Новое время»:
«Состоявшиеся вчера, в пятницу, 16 марта, литературные чтения в пользу Литературного Фонда, с участием И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского, были почти непрерывным рядом оваций в честь этих писателей… Едва… появился на эстраде И.С. Тургенев, как вся присутствовавшая в зале публика встала с мест и громкими криками и рукоплесканиями приветствовала его. Прошло по крайней мере минуты две, пока водворилась тишина, дозволившая начать чтение. Извинившись за слабость голоса, вследствие небольшой простуды, И.С. Тургенев прочел известный рассказ «Бирюк» из «Записок охотника». Самое драматическое и лучшее место этого рассказа, как известно, представляет заключительная сцена «мольбы пойманного Бирюком порубщика отпустить его на свободу, так как он решился на воровство «с голодухи». Его крик «Пусти! Богом прошу!» и вообще вся эта сцена были переданы автором с такою правдою, что произвели чрезвычайно сильное впечатление. Раздавшиеся по окончании чтения оглушительные рукоплескания, крики и вызовы служили лучшим выражением ощущений, испытанных слушателями. Пока они продолжались, из задних рядов кресел двинулась к эстраде толпа молодежи, преимущественно женской, с высоко поднятым огромным лавровым венком.
– После небольшого перерыва на эстраду вышел Ф.М. Достоевский, также встреченный долго не смолкавшими рукоплесканиями. Самый сюжет избранного автором отрывка из его последнего романа «Братья Карамазовы» – исповедь одного из братьев другому – и мастерское, почти художественное чтение автора доставили слушателям высокое наслаждение. Во многих местах чтение прерывалось едва сдерживаемыми рукоплесканиями и восторженными криками и только опасение за целостность впечатления останавливали их. Некоторые места, как, например, рассуждения Карамазова о «ничтожестве», сцена с Катериной Ивановной, будущей невестой Карамазова, пришедшей к нему просить денег для избавления от бесчестия своего отца, и вообще в целом изображение борьбы в душе Карамазова начал добрых со злыми – «карамазовскими» – были полны художественной правды. Нечего и говорить, что автор был награжден по окончании чтения многочисленными рукоплесканиями; кроме того, из среды публики ему поднесен был букет живых цветов… Вечер окончился чтением сцены из «Провинциалки», исполненным автором И.С. Тургеневым и М.Г. Савиной удовлетворительно, не более».
Таков был официальный отчет, а вот что писала о том же вечере Анна Павловна Философова: «Никогда в жизни я не забуду одного вечера в зале Кононова. Оба они должны были участвовать. Тургенев почти накануне приехал в Петербург из Парижа, был у меня и обещал принять участие в этом вечере. Зала была битком набита. Публика ждала Тургенева. Все поминутно оглядывались на входную дверь… Вдруг входит в зал Тургенев!.. Замечательно, точно что нас всех толкнуло… все, как один человек, встали и поклонились королю ума! Мне напомнило эпизод с Victor Hugo, когда он возвращался из ссылки в Париж и весь город был на улице для его встречи.
С невыразимым нетерпением я ждала появления Федора Михайловича. Тогда еще не были напечатаны и никто еще не имел понятия о «Братьях Карамазовых», и Достоевский читал по рукописи… Читал он то место, где Екатерина Ивановна является за деньгами к Мите Карамазову, к зверю, который хочет над нею покуражиться и ее обесчестить за ее гордыню. Затем постепенно зверь укрощается, и человек торжествует: «Екатерина Ивановна, вы свободны!»
Боже, как у меня билось сердце… я думаю, и все замерли… есть ли возможность передать то впечатление, которое оставило чтение Федора Михайловича. Мы все рыдали, все были преисполнены каким-то нравственным восторгом. Всю ночь я не могла заснуть, и когда на другой день пришел Федор Михайлович, так и бросилась к нему на шею и горько заплакала.
– Хорошо было? – спрашивает он растроганным голосом. – И мне было хорошо, – добавил он.
Для меня в этот вечер Тургенев как-то стушевался, я его почти не слушала. Потом мы часто виделись и часто бранились».
Оставила воспоминания об этом вечере и актриса Мария Гавриловна Савина, ведь она на этом вечере читала сцену из «Провинциалки» вместе с Тургеневым: «Появление Ивана Сергеевича в первом отделении было встречено овацией – и он долго не мог начать читать. Он прочел «Бирюка». Читал Тургенев вообще плохо, а тут еще взволновался. Наш «номер» был во втором отделении… Когда мы вышли, я, конечно, не кланялась на аплодисменты, а сама аплодировала автору. Наконец все затихло – и мы начали:
– Надолго вы приехали в наши края, ваше сиятельство? (Этой фразой начинается сцена.)
Не успела я это произнести, как аплодисменты грянули вновь, Иван Сергеевич улыбнулся. Овации казались нескончаемыми – и я, в качестве «профессиональной», посоветовала ему встать, так как он совершенно растерянно смотрел на меня. Наконец публика утихла, и он отвечал. Тишина была в зале изумительная. Все распорядители, то есть литераторы и даже Достоевский, участвовавший в этом вечере, пошли слушать в оркестр. Я совершенно оправилась от волнения, постепенно вошла в роль и, казалось, прочла хорошо. Нечего и говорить об овациях после окончания чтения». Это восторженный отзыв исполнительницы, хотя в официальном отчете, который мы привели выше, говорилось, что чтение сцены из «Провинциалки», исполненное автором И.С. Тургеневым и М.Г. Савиной было удовлетворительным, не более того.
Мария Савина, известная почитательница Тургенева и обожаемая им женщина, вынуждена была отметить и поразительные выступления Достоевского: «Незадолго до приезда Ивана Сергеевича я участвовала в благотворительном концерте и была свидетельницей поклонения публики таланту Достоевского… Удивительно он читал! И откуда в этой хрупкой, тщедушной фигуре была такая мощь и сила звука? «Глаголом жги сердца людей!» – как сейчас слышу…» Действительно, многие задавали себе вопрос, в чем состояла тайна удивительных выступлений Достоевского, его воздействия на публику. Никакие внешние описания не в силах, по-видимому, передать секрет этого поражающего чтения. «Разве я голосом читаю?! Я нервами читаю!» – обмолвился Достоевский однажды, и это признание объясняет многое. Не актёрство как таковое, не мастерство, не «сумма приёмов», то есть не искусство, явленное как бы отдельно от «всего остального», а целостное переживание, та мера правды, которая «не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз».
«Читает он, и говорит мастерски, – свидетельствовала де Воллан, – за душу хватает его тихий надтреснутый голос, чувствуется, что перед вами глубоко страждущий человек, даже больной человек, не шарлатан фразы, а глубоко несчастный человек».
Однако это страдание было вызвано не субъективными причинами, в его боли, столь ощутимой при выговаривании им своего текста, было нечто сверхличное, общее, касающееся всех. Это дуновение мирового неблагополучия, настигающее слушателя и заставляющее его усомниться в благополучии собственного бытия.
«Гипноз окончился, – вспоминал другой очевидец, – только тогда, когда он захлопнул книгу. И тогда началось настоящее столпотворение: хлопали, стонали, махали платками, какая-то барышня поднесла пышный букет, кому-то сделалось дурно».
Анна Алексеевна фон Бретцель, бывшая слушательница Женских педагогических курсов: «В 1880 году на Женских педагогических курсах устраивался литературно-музыкальный вечер, память о котором оставила во мне неизгладимое впечатление. Я была на словесном отделении первого курса, в числе некоторых других слушательниц меня выбрали распорядительницей вечера. Подобные вечера с благотворительной целью устраивались у нас часто, но редко удавалось соединить две таких знаменитости, как Достоевский и Тургенев.
О выступлении писателей оставила подробные воспоминания одна из слушательниц этих курсов Серафима Васильевна Карчевская, вскоре ставшая женой великого физиолога И.П. Павлова. Вот что она пишет в своих воспоминаниях:
«Праздник! Литературный вечер! Да еще какой: принимали участие выдающиеся люди – писатели, певцы, певицы, музыканты!..
Вхожу в зал и от волнения не узнала никого из своих друзей. Мчусь к подъезду, с которого приезжали приглашенные гости.
В небольшом зале на белоснежной скатерти, покрывающей длинный стол, сервирован чай с бутербродами, холодной закуской, дорогими печеньями, фруктами, конфетами и винами. Мне и в ум не приходит обратить внимание на угощение, когда в одной комнате со мной находятся