– Н-ничего, – заикаясь, произнёс я. – Д-душно тут… Я лучше пойду…
Я встал, как во сне, вышел из-под навеса и пошёл куда глаза глядят.
– Эй, постой! – крикнул Иван. – Ты куда? Тебя же снимать должны!
Я поплёлся вдоль стены старого дома, мимо пожарной лестницы, ярко освещённой прожектором. Повсюду сновали актёры: кто в блестящих костюмах из облегающей материи – судя по всему, люди из будущего, кто в старинных нарядах прошлых веков. Двое мужчин в оранжевых спецовках несли длиннющую стремянку.
Когда я оказался под непонятной деревянно – металлической конструкцией, где из пожарного шланга тонкой струйкой вытекала вода, ко мне подскочила Ксюша, схватила за руку и потащила назад к навесу.
– Ты же обещал! – шепнула она. – Скоро съёмка! А ещё грим надо наложить! А ты ходишь тут!
Я не сопротивлялся, в голове у меня только и стучало: «Время чародея!.. Время чародея!..»
Ксюша внезапно остановилась и, словно разговаривая сама с собой, сказала:
– Как же быть? Без разрешения родителей нельзя. В случае чего – подсудное дело!
– Вы не волнуйтесь, – успокоил я её.
У меня только мама, отца нет. Она меня всюду пускает. Скажем вашему Карякину, что есть разрешение от родителей.
– Ой достанется мне! Я же у них – мальчик для битья! С семи утра и до семи вечера ишачу, а потом ещё с семи вечера до семи утра! Ксюша, то подай, Ксюша, это сделай! Ладно, – она тяжело вздохнула. – Сиди и жди, я сейчас…
Актёр дремал на матрасе, но, кажется, время от времени поглядывал на меня. Странные они – эти киношники.
Тут появилась женщина с каким-то тряпьём и стоптанными башмаками и приказала мне басом:
– Сымай своё, напяливай чужое!
Я сделал то, чего от меня хотели. Костюмерша оглядела меня с ног до головы и, видно, оставшись довольна своей работой, молча ушла, а её место заняла гримёрша.
Она измазала мне лицо и руки чёрной краской и позвала Ксюшу: «Готов, принимай!»
Ксюша повела меня на съёмочную площадку, на ходу инструктируя:
– Главное, сохраняй спокойствие, как бы страшно тебе ни было! Ты понял? И крепко держись за лестницу!
– Меня что, монстры должны сожрать? – спросил я.
– Почему? – Ксюша посмотрела на меня огромными глазами. – Никто тебя не сожрёт!
Мы подошли к человеку с рупором. Он раздражённо спросил:
– Кто это? Где дублёр? Аркадий Львович, что за дела?!
– Понимаете… – начала Ксюша. – У дублёра свинка, а Ваня очень спортивный…
– Согласие родителей есть? – перебил её человек с рупором. Наверное, это и был тот самый режиссёр Карякин.
– Есть, – я спокойно посмотрел ему в глаза. – У меня нет отца. А разрешение от мамы я получил. Да тут всего два этажа, я тыщу раз лазил.
Карякин вздохнул и, усмехнувшись, сказал:
– Тоже мне, человек-паук… Как звать-то?
– Иван, – ответил я.
– Голуби на чердаке твои?
– Мои, – соврал я. – Я ж говорю, я тут часто бываю.
– Ладно… Значит, так, Ваня, расклад такой: ты дублёр главного героя. Он у нас чародей. Хранит на чердаке волшебный сундук. Спокойно взбираешься на бочку, лезешь по пожарной лестнице. Лезешь медленно. Как только начнёшь подниматься, ребята растянут под тобой пожарное полотно, на всякий случай. Долезешь до самого верха – ныряй в окно чердака. Вопросы есть?
– Есть, – сказал я. – А назад сразу выходить или можно посидеть с голубями?
– Если ты гений и у тебя всё получится с первого дубля, можешь оставаться там хоть до утра, – улыбнулся Карякин.
– Только ты потом всё-таки спустись, – вмешалась в разговор Ксюша. – Реквизит нужно будет сдать. Ну тряпки, которые на тебе.
– Балабошкина! Хватит считать ворон! – строго прикрикнул на ассистентку режиссёр. – Твоё место под лестницей, с хлопушкой! Всё, работаем!
Ксюша подскочила ко мне и зычным голосом объявила:
– Время чародея! Кадр тринадцатый, дубль первый!
Клацнула хлопушка.
– Мотор! – прозвучало в ответ. – Давай, Ваня, пошёл!
Я спокойно взобрался на бочку и полез по пожарной лестнице, каждую ступеньку которой знал, как свои пять пальцев.
«Ну и совпадение! – думал я. – Время чародея! Волшебный сундук! И актёра зовут Иваном…»
Я благополучно добрался до чердака и нырнул в окно. А через несколько секунд услышал: «Стоп! Снято!» Я выглянул, и режиссёр помахал мне:
– Молодец, Ваня! С первого дубля справился, – он повернулся к съёмочной группе: – Чего стоим? Следующий кадр готовим! А с вами, Аркадий Львович, я отдельно поговорю!
Я отошёл от окна и несколько раз поморгал, чтобы привыкнуть к сумраку, царившему на чердаке. Наконец-то я добрался до своего укромного уголка!
Я уверенно направился по скрипучим доскам к дальней стене, туда, где когда-то обнаружил старый кованый сундук с сокровищами. В ответ раздались вздохи и воркование голубей. Чем ближе я подходил к заветному месту, тем яснее понимал, что оно осиротело. Сундука у стены не было. Он исчез.
Глава 8Сплошные загадки
По улицам бродить надоело, но и дома сидеть было невмоготу. Я ходил вокруг дома и бормотал себе под нос:
– Карякин и Ксюша утверждают, что никакого сундука не было…
Но на чердаке – совершенно отчётливый след. Сундук явно тащили. Кто это сделал, если не киношники? Ну а если они не врут, значит, его утащил кто-то другой? И зачем ему этот сундук? Он же старый, сундук-то! Взял бы книги и остальные сокровища, и все дела.
А может, вся фишка в крышке?! Она ведь открывалась с таким трудом. Может, в ней когда-то что-то спрятали и про это кто-то знал? Но ведь я простучал её сто раз и ничего не нашёл…
Кто же знал про сундук, кроме меня? Горбуньков? Да нет, он ничего и не заметил.
Ленка? Ведь грозилась, что растрезвонит всем про мою тайну! Но как она узнала?
Я остановился.
Из своего окна выглянул Пупс и без тени улыбки проинформировал меня:
– Иван! Ты уже десятый круг накрутил на своём спидометре!
И замолчал. И посмотрел на меня своими бесцветными глазами. И достал свою сигаретку из нагрудного кармана белой сорочки в коричневую полосочку.
– А вы, – неожиданно для самого себя сказал я, – лучше какой-нибудь одной женщине дарите свои голубые розы из Австралии!
От удивления Пупс выронил сигарету и, ничего не ответив, исчез в своей комнате.
Я одержал небольшую победу над бухгалтером, но потерял нить рассуждений про сундук. На чём я остановился?.. В этот момент я проходил мимо нашего окна и услышал, как дребезжит телефон.
Я вбежал в дом и схватил трубку:
– Алло! Слушаю!
– Привет! – как ни в чём не бывало поздоровалась Лена. – Как настроение? Как тайны? Всё коллекционируешь?
Меня словно молнией ударило! Так, значит, это всё-таки она! И ещё издевается!
– Это ты сделала? – как можно спокойней спросил я.
– Ты о чём, Ванечка?
– Не называй меня так! – крикнул я и бросил трубку.
Я ужасно разозлился. Что ей от меня надо?
Я снова вышел во двор. Уже смеркалось, в окнах напротив включили свет, и в одном из них за занавеской появилась тень. Она то вставала, то садилась, то исчезала, то снова возвращалась. Что-то мне это напоминало, но я никак не мог вспомнить, что именно.
Я вздохнул и вернулся в дом. Ужин, что ли, приготовить? Отвлекусь от всех своих тайн и загадок, маму порадую. В тот вечер мне к Глафире не надо было ехать, поэтому Толяна я не ждал.
Я пошёл на кухню и заглянул в холодильник. Мне захотелось удивить маму. Надоели нам кашки да бутерброды. Даже не столько удивить я маму решил, а просто сделать ей приятное, чтобы она почувствовала, что её дома ждут, что она не одна на этом свете.
Вон и творог есть, целая пачка. Яблоко большое. Я надкусил его – вкусное. Яйцо нашлось. О! Вот и изюмчик. Так ведь можно суфле испечь!
Я натёр яблоко, перемешал его с творогом и яйцом обыкновенной вилкой, не нужно для этого никакого миксера, да его у нас и нет. А вот формочки есть, в виде зайцев, медведей и гномов. Разложил по ним всю эту вкуснятину, зажёг духовку и поставил суфле выпекаться на противне, минут через десять потрогал пальцем – след от творога остался, подержал ещё пару минут. А тут и мама пришла.
– Чем это так вкусно пахнет? – спросила она.
– Мой руки, – сказал я, – сейчас чайник закипит.
И пока мамы не было, успел посыпать суфле корицей, расставить на столе нарядные тарелки с ромашками, заварить чай.
Мама вернулась, полюбовалась сюрпризом, чмокнула меня в макушку, и мы закатили пир на весь мир. Суфле удалось на славу – и маме понравилось, и мне.
А потом мы пили чай и мама сказала:
– Вань, а я сегодня с твоей одноклассницей познакомилась. С Василисой.
– Где? – удивился я.
– В больнице, – ответила мама. – Она навещала свою бабушку.
– А что с бабушкой? – спросил я.
– Сердце, – вздохнула мама. – Ещё недельку побудет, сил наберётся. А дома на лекарствах сидит. Правда, по ней не скажешь, бодрая, весёлая такая.
– Точно! – до меня наконец-то дошло. – Лекарствами от неё пахнет!
– Ты это о чём? Что за счастья полные штаны? – улыбнулась мама.
– Да я никак не мог понять, чем это от Василисы пахнет, – сказал я, – теперь понял – бабушкиными лекарствами!
– Ну и что тут весёлого? – мама потрепала меня по голове. – Нюхач… Дурачок ты, Вань. А подружка твоя – вся в бабушку, жизнерадостная девочка.
– Да не подружка она мне! – возмутился я. – Просто одноклассница!
– Ну не подружка, – улыбнулась мама. – Пускай одноклассница. Так она уже неделю одна живёт. Хозяйственная. Еду бабушке приносит, домашнюю. Сама готовит.
– Как одна? Совсем? – удивился я. – Почему одна?
– Да, у неё больше никого нет. Ты что, не знал? – спросила мама. – Она раньше у тёти жила, теперь вот к бабушке переехала.
– Знал… – задумчиво протянул я, вдруг вспомнив слова Кощея. – Но она не говорила, что бабушка в больнице.
– Гордая, – сказала мама. – А я таких люблю. Я сама была независимой. Ни перед кем не прогибалась.