– А ты бы хотел жить в нашем городе всегда? – спросила Василиса.
– Да. Здесь мой дом, – ответил я. – Но я стану путешественником. Или журналистом. Я ещё не решил. Вообще-то, мне нравится изобретать разные полезные штуки.
Нам ещё оставалось несколько шагов до мостков, кстати, с них я и свалился в воду во время прошлых съёмок.
– А ты помирился с Леной? – Василиса тронула меня за локоть.
Я не знал, что ответить, потянулся за платком в карман своей джинсовой куртки, чтобы выиграть время, и нащупал шахматную фигуру – белого коня Гарика. И как он там оказался? И тут мне на помощь пришёл Лёха.
– Ну чего встали? Давайте уже! – крикнул он.
И пошло-поехало!
Рыба клевала так, словно только нас и ждала! Выражаясь рыбацким языком, практически каждый заброс приносил окунька.
Эрнесто громко хохотал – радовался удачной рыбалке.
Пётр с Нелькой принялись собирать хворост. Они развели костёр, повесили котелок и стали варить уху. Словно на скатерти-самобранке, появились пластиковые тарелки, стаканчики, бутылки с лимонадом. И всё это – из вместительного рюкзака художника!
– Пир на весь мир! – воскликнул Эрнесто.
И тут раздался знакомый грохот.
По шоссе на своём «Харлее» гнал Толян. Как он меня нашёл? Кто ему сказал? Мама ведь на дежурстве. Чутьё, наверное, байкерское. Он подъехал к берегу, но мотор не заглушил.
Мне ничего не оставалось, как подойти.
– Я не поеду, – сказал я.
– Да ты что, Вань?! – взмолился Толян. – Не наступай песне на горло!
– Тебя ведь пригласили, – сказал я. – А мне там делать нечего.
– Да как нечего? Бабулька огорчится! Мы с ней уже погоняли по шоссе, как малолетки! Не старушка, а кавалерист-девица! Вот послала за тобой! Приказала без тебя не возвращаться! Иначе, говорит, не будет никакой свадьбы! Ну, Вань! В последний раз!
– Я не могу, мне мама запретила.
Я хотел вернуться к нашей весёлой компании, но Тол ян схватил меня за локоть:
– Ты мне друг или не друг?
– Друг! – сказал я. – Извини, я правда не поеду.
– Друзей надо уважать, – услышал я за спиной.
Это был Эрнесто. Он улыбнулся Толяну и пригласил его отведать ухи.
– Настоящая кубинская уха, – засмеялся он. – Из русского озёрного окуня!
– Я-то поем! Благодарю! – Толян заглушил мотор. – А вот вы ему скажите, чтобы он со мной к старушке отправился! Ждёт она его! Самая уважаемая в этом городе бабулька! Ей сегодня девяносто стукнуло!
Мы попробовали ухи, она, и правда оказалась прекрасной, я такой никогда не ел, а Эрнесто попросил:
– Поезжай, Ваня. У тебя мама хорошая, она не будет ругаться.
– А откуда вы её знаете? – удивился я.
– Я написал портрет твоей мамы в больнице, – улыбнулся Эрнесто.
– Когда папа волнуется, всегда чьи-нибудь портреты пишет, – объяснила Нелька. – Вот наша мама рожала, а папа в это время сидел переживал. И познакомился с твоей мамой.
– Это самая чудесная медсестра, которую я знаю! – воскликнул Эрнесто. – У неё красивые глаза и доброе великодушное сердце!
– Ну что, поехали? – воспользовался моментом Толян.
– Ладно… – вздохнул я. – Уговорили. Только дайте мне самого большого окуня.
– Уха – обалденная! Настоящее топливо для байкера! – Толян сердечно потряс руку Эрнесто, и мы потопали к «железному другу», застывшему в ожидании.
– Сначала заедем домой, – сказал я.
– Без проблем, – ответил Толян. – Хоть на край света, а потом к бабульке. А зачем домой-то?
– Надо, – коротко бросил я.
Дома я открыл ящик письменного стола и секунду размышлял, стоит ли делать то, что я задумал.
– Стоит, – пробормотал я и взял свёрнутый в трубочку этюд.
Я положил его в рюкзак и вернулся к Толяну.
Через минуту мы гнали по трассе к особняку Соловья.
Глава 9Дурачок!
Девяностолетие Глафиры праздновали прямо на лужайке перед особняком.
Мы немного опоздали, поэтому сразу же увидели всех, кто был на торжество приглашён, и, конечно, самого Соловья, Вику и юбиляршу.
Женщины были в бальных платьях. А мужчины, разумеется, кроме нас с Толяном, в строгих тёмных фраках.
Я покопался в памяти: «Бальное платье – это символ надежды юной трепещущей души или опытной женственности. Символ роскоши и праздности. Полу-прилегающий силуэт… струящийся покрой… длинные узкие или широкие юбки… Мех и перья… шёлк… оголённые плечи… серебристые бальные туфельки на каблучках… Фраки и накрахмаленные манишки кавалеров… белые галстуки-бабочки… чёрные лакированные туфли и белые перчатки…»
Мы появились в тот самый момент, когда открыли шампанское и пробка с громким хлопком улетела на крышу особняка. Я остановился. Я не мог сделать и шагу, когда увидел всю эту фантастическую праздничную компанию.
А теперь крепко держитесь за стулья, если вы на них сидите.
Среди гостей я с трудом, но всё-таки узнал: Елену Прекрасную, её отца – подполковника полиции – и маму-домохозяйку! Сан Саныча! Пупса! Нашу литераторшу с детьми и мужем-программистом! И… – это меня вообще добило – уборщицу нашей школы бабу Шуру!!!
Итого – чёртова дюжина, вместе со старушкой, её внуком Генкой и правнучкой Викой.
– Иди! – шепнул Толян и подтолкнул меня к Глафире, восседавшей в своём кресле на колёсиках перед просторным овальным столом.
Я протянул ей окуня.
– Поздравляю, – пробормотал я.
Ну не мог я так сразу, в одно мгновение, прийти в себя, потому что почти никого из присутствующих не ожидал здесь увидеть. Да ещё в таких бальных нарядах.
– А повеселее?! – проскрипела Глафира.
– Поздравляю! – ответил я повеселее и даже попытался улыбнуться как можно шире.
– Друзья мои! – Глафира подняла свою морщинистую руку. – Прежде чем шампанское польётся в бокалы, я хочу представить вам удивительного мальчугана, который, как никто другой, разукрасил мои тоскливые вечера прелестными народными сказками.
Как она гладко говорила! Никогда так со мной не беседовала.
– Прошу любить и жаловать! Иван! Мой юный друг! – она вернула мне окуня: – Ну ты рыбу-то на блюдо положи, а повар потом запечёт!
Я сделал, как она велела, все зааплодировали, заулыбались. А я, чтобы успокоиться, засунул руку в карман куртки и подержал в ладони белого шахматного коня. Волнение как рукой сняло.
– Можно, – я осмелел, – вы представите мне гостей?
– Запросто! – Глафира взмахнула рукой, словно дирижёр. – Слева направо! Гор Горыч – внук моего старшего брата от первой жены отца, то бишь внучатый племянник. Супруга его – Вера Петровна. Их очаровательная дочь Елена Прекрасная. Сан Саныч – недавно объявившийся родственник, совсем нас позабыл. Он сын моей младшей сестры Таськи. Между нами была разница в двадцать лет, и я нянчилась с ней годков до шестнадцати. Кто там дальше? Виктор Францевич Пупс – шурин моего внука Генки, брат его первой и единственной жены Наденьки. К великому горю, её больше с нами нет… Алина – племянница Сан Саныча, с детишками и мужем Вадиком. И, наконец, моя одноклассница… шучу-шучу, моя непутёвая доченька, а точнее, воспитанница – Шурочка. Нет ещё Горбуньковой, у неё детишки свинкой заразились. Они мне седьмая вода на киселе, дальняя родня. Ну чего встали, давайте угощайтесь! Нарезайте торты! У нас сегодня только сладкое! Но сколько! Вань, беги к столу!
Все шумно подошли к угощениям, стали разливать по бокалам шампанское и лимонад, улыбались, смеялись, а Лена делала вид, что видит меня впервые, но хитро так на меня при этом смотрела, мол, ну что, как тебе сидится в луже?
Ничего себе! То есть все они между собой родственники? И даже Горбуньковы?! И я про это не знал, даже не догадывался. Такого я не ожидал! Теперь-то всё станет ясно, если уснуть и проснуться через неделю. Само в голове выстроится.
– Кстати, – перебила ход моих рассуждений Глафира. – А где Иван?
– Я здесь, – удивился я.
– Да не ты! Иван, кинозвезда наша восходящая, – старушка нетерпеливо потёрла ладошки. – Почему опаздывает?
– Я ему звонил, – подал голос Сан Са-ныч. – Скоро будет, съёмка у него.
Да про кого это они? Про какого такого Ивана? Про Дракулу?!!
– Это который снимается во «Времени Чародея»? – спросил я.
– Угу, – кивнула Глафира.
– А кто он вам? – я ждал ответа.
Она молчала.
– Ну кто вам этот Иван?
– Да погоди ты! – отмахнулась старушка. – Никак не соображу! То ли внук племянницы, то ли племянник внука! Часто к нам заглядывает. Всё надеется клад отыскать! Ой, Вань, больно много разговоров! Когда пить-то будем за моё здоровье?
– Клад?! – вскричал я.
В этот-то момент Иван и появился. Тоже во фраке и при белой бабочке. Видно, семейная у них традиция – фрак и бабочка, а у некоторых ещё и пенсне. Эффектно, ничего не скажешь!
Он увидел меня и разулыбался. А потом наклонился к Глафире и чмокнул её в щёку.
Я вдруг сразу всё понял. Это он сундук утащил. Нашёл на чердаке, ещё перед тем как приехала съёмочная группа, и унёс. Может, где-то закопал даже. Только как это доказать?
Я отошёл в сторонку, ноги меня не держали. Я опустился на траву.
Все вокруг смеялись, пили шампанское за здоровье юбилярши, ели торты.
Про меня как-то забыли, и хорошо. Я сейчас ни на что не был годен.
Зазвучала музыка, объявили вальс. Пары закружились в танце. Было красиво. Я даже на минутку забыл про тайны и сенсационные новости, роившиеся в моей несчастной голове.
Рядом присела на корточки Лена.
– Ну чего ты? – спросила она. – Что с тобой?
Я молчал.
– Пошли? – она встала и протянула мне руку.
– Куда? – промямлил я.
– Пошли, – она мне никогда так не улыбалась.
Я встал и пошёл следом за этой девочкой в белом бальном платье. Мне даже показалось, что я её никогда раньше не видел.
Её развевающиеся на лёгком сентябрьском ветерке светлые волосы казались неземными.
Мы прошли в летнюю беседку.
Лена остановилась и повернулась ко мне.
Никого не было видно. Только слышались шелест листьев, звуки музыки, звон бокалов и приглушённый смех. Она посмотрела на меня, и я словно нырнул в Синее озеро.