Утром меня будила Эрика, она вставала чуть раньше и готовила завтрак, если конечно не дежурила в ночную смену. Она будила меня поцелуем, и я, даже если успевал проснуться, все равно притворялся что сплю.
— Вставайте, мой господин, работа вас ждет.
Ее жаркие губы на моих губах…
Я тут же делал попытку поймать Эрику в объятия и утащить под одеяло. Но такое редко удавалось. Моя жена была бдительна и быстра.
Под ее смех я хватал руками только воздух… Мы завтракали вместе обычно овсянкой или яичницей, пили чай с тостами и маргарином. Теперь мы топили печь в нашей столовой и на плите на противне Эрика подсушивала ломтики пшеничного хлеба. Они хрустели на зубах и оставляли на столе массу крошек. Эрика бдительно следила, чтобы я не забыл надеть шарф и взять вязаные перчатки, а если на улице дождь — не забыл бы зонт. Мы целовались у двери, теперь уже по-настоящему, чувственно и я уходил, с трудом покидая объятия любимой женщины. Путь до остановки трамвая недолог и я, дойдя до нее, обязательно поворачивался и смотрел на наши окна. В одном из них обязательно виднелась головка Эрики. Она стояла у окна пока я не садился в трамвай. Я об этом точно знал. Мастерская, где находилась смотровая яма, отапливалась небольшим обогревателем, работавшим на керосине. Холодно не было. В мастерской мы с Клаусом и если работы много было, с участием Юргена, возились до обеда. Вкуснейший суп Марты и ее шницели мы поглощали с большим удовольствие и после получасового перерыва продолжали работу. Мастерская Юргена пользовалась доброй славой и без работы мы не сидели. Клиентов было хоть отбавляй. Дело еще и в том, что все автомобили в Виндобоне привозные и, как правило, уже до этого несколько лет побегавшие по дорогам других стран континента. Подержанная машина без регулярного ремонта не обойдется. Но порой нам пригоняли и новенькие авто, заменить масло, отрегулировать фары и прочее мелкое обслуживание. Солидными влиятельными господами занимался сам Юрген. Вечером, сняв комбинезон и умывшись, я отправлялся домой. Трамвай привозил меня к дому и я, ускоряя шаг, устремлялся в наше теплое гнездышко. Обычно я успевал постучать в дверь один раз, прежде чем ее распахивала Эрика и обнимала меня за шею, привстав на цыпочки. Без туфелек на высоком каблуке ей приходилось это делать. Мы целовались, словно не виделись неделю-другую. Меня ждал ужин и рассказы о прошедшем дне. Причём, пока я ел, Эрика меня ни о чем не спрашивала. Но стоило мне закончить с едой, как со своим отчетом наступала пора выговариваться мне. Женщины обожают знать все в мельчайших подробностях — кто что сказал, о чем, когда и с каким выражением лица. Я, посмеиваясь, рассказывал Эрике о прошедшем дне в мастерской у Юргена. Эрика хмурила брови.
— Ты смеешься надо мной?
— О, нет, милая!
— Ивар, как ты не понимаешь! Я хочу делить с тобой все! Мне интересен каждый миг твоей жизни. Мы — женщины живем эмоциями. Вы мужчины не такие — вы черствые и скрытные!
Уверяя Эрику в том, что я мягкий и открытый, я шел мыть посуду, а Эрика отправлялась с вязанием, поближе к мурлыкающему песенки радиоприемнику.
После этого я отправлялся во двор, чтобы сделать на кухне запас топлива назавтра. Спустя час мы шли в ванную комнату, а потом, с хрустящей, отмытой кожей, в постель под одеяло, чтобы дарить друг другу радость любви. Иногда, обычно в субботу к нам забегали Дорис и Петер, когда вместе, когда по одному. Мы пили чай и болтали обо всем. В продуктовую лавку в обычные дни ходила Эрика, а в выходные мы ходили вместе. Дни бежали за днями. Пришла зима с холодным нудным дождем и пронизывающими ветрами с севера.
Мы ходили с Эрикой по предрождественским ярмаркам, подыскивая подарки для своих друзей. Животик Эрики начал округляться, но под пультом ничего не было заметно.
На центральной площади Виндобоны напротив ратуши установили огромную елку. Ее украсили мигающими гирляндами и множеством разноцветных бантов.
Вокруг елки во множестве расположились разноцветные палатки. Здесь торговали сувенирами и бижутерией, гретым вином и пивом с сосисками, жареным мясом и поджаренными колбасками, пряниками и пирожными, карнавальными масками и фигурками святых. Горожане во множестве гуляли здесь, покупали всякую рождественскую чепуху в прочие дни не нужную и задаром, выпивали на ходу и также на ходу грызли пряники или всякие закуски жевали.
Множество смеющихся лиц. Ощущение праздника, что совсем рядом, как полное счастье — только протяни руку…
Эрика закусками не интересовалась, она методично прочесывала все палатки с сувенирами и порой взвизгивала от восторга и теребила меня за руку, увидев что-то экстраординарное, с ее точки зрения.
Я был всегда рядом, держа ее за руку и таким образом несколько сдерживал ее порывы. К моему облегчению, мы встретили Петера и Дорис. Петер в гражданской одежде, что несколько непривычно выглядело. Счастливая Дорис держала его под руку, придерживая свободной рукой у шеи ворот короткой меховой шубки. На голове у нее крохотная шляпка. Носик покраснела губы ярко накрашены и вызывающе смотрятся на бледном лице. Эрика и Дорис расцеловались, а мы обменялись рукопожатием не снимая печаток. Девушки отправились дальше вдвоем, а мы же по-мужски сразу определились. Направились к палатке, где разливали в кружки глинтвейн. Пряный запах вина и специй ударил в озябший нос.
— Если опять в этом году не будет снега — продам свои лыжи! — объявил Петер, осторожно прихлебывая напиток.
— У тебя есть лыжи?
— И коньки тоже!
— Почему девушки оставили нас в покое, а Петер? Я думал, что обречен весь вечер бродить по этой площади следом за Эрикой.
— Они присматривают нам подарки. Ведь это должен быть сюрприз. Что ты купил в подарок Эрике?
Я похолодел. Про подарок я и не вспоминал. Вернее я о нем думал, но сегодня все выпало из головы.
— Петер, помоги мне, я в долгу не останусь!
— Ну ты и свинтус, Ивар! Забыть про подарок любимой женщине!
— Согласен, я виноват, но время же еще есть?
— Тебе повезло, дружище, время еще есть! И у тебя есть я!
Петер помог подобрать подарок для Эрики и мне его красиво упаковали в красную бумагу с золотыми блестками.
Часы на ратуше пробили семь. В наступивших сумерках во всех палатках зажглись огни и гирлянды. Вся площадь приобрела сказочный вид.
— Где же мы их теперь найдем?
— Пойдем, пропустим еще по кружке глинтвейна — там они сами нас найдут. У женщин нюх хорошо развит — когда парни выпивают — они тут как тут!
Он оказался прав и не успели мы сделать по паре глотков, как девушки появились, с многочисленными пакетиками в руках.
— Эгей, я замерзла!
Дорис отобрала у Петера кружку и сделала длинный тягучий глоток.
Эрика с зависть посмотрела на нее.
Я обнял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал в губы. Под моими горячими от глинтвейна губами, холодные губы Эрики затрепетали и приоткрылись.
Кто-то из прохожих одобрительно присвистнул.
Какая — то бабуля, проходя мимо пробурчала:
— Совсем стыд потеряли!
Но нам было все равно, мы целовались среди толпы горожан под темно-синим небом предрождественской Виндобоны.
Утка с яблоками, что запекалась в духовке распускала по комнатам умопомрачительные ароматы. Я глотал слюнки, стоя у кухонного окна. В темнеющем небе кружились редкие снежинки. Рождество пахнет елкой и запечённой уткой… Приготовления к празднику сделаны и я свободен. Стол сервирован на четверых. Утка в духовке. Закуски нарезаны и лежат на тарелочка, выставленных на подоконник. Эрика копается в своих платьях выбирая подходящее. Должны прийти Дорис и Петер. Подарки для них мы давным давно заготовили.
Рож-де-ство… произношу я, пробуя слово на языке. С ним у меня что-то связано и это что-то очень светлое и хорошее из той прежней жизни, что мной крепко — накрепко забыто.
Эрика неслышно подошла ко мне и, обхватив руками, прижалась к моей спине.
— Ивар, мне надо кое-что тебе рассказать…
— Да?
— Я также как и ты здесь чужая… Два года назад меня сбил мотоциклист. Я ударилась головой, а пришла в себя в госпитале… Я не помнила своего имени и всего, что было раньше…
Мне рассказали обо мне, но я до сих пор ничего не вспомнила сама…
— Какое совпадения, милая!
Обернувшись, я обнял Эрику.
— Мне рассказали что я — теке, что я сирота, живу в доме госпожи Эдны и что я поступила учиться в школу медицинских сестер. Все меня узнавали! А я никого…
Эрика подняла голову. В глазах блестят слезы.
— Я родилась заново, как и ты, Ивар.
Стук в дверь прервал наш разговор.
Румяные от холода к нам ввалились Петер и Дорис.
— Эгей, молодожены! Вы что поругались?
Внимательный Петер сразу заметил слезы Эрики и мой обескураженный вид.
— Петер! — одернула его Дорис — Ты бестактен! Извинись немедленно!
Петер шаркнул ножкой и попросил прощения.
Эрика поцеловала его в щеку.
Девушки удалились на кухню, а мы остались в комнате вдвоем.
— Я решился, Ивар. После новогодних праздников увольняюсь. Мы с Дорис уезжаем в Тевтонию.
— Но почему, Петер? Ты сам говорил, что повышение для тебя уже вещь решенная.
— Ходят упорные слухи, Ивар, что Тевтония и Ассор договорились по поводу Виндобоны. Сюда придут ассорцы. Ты хоть представляешь, что всем грозит?
— Что?
— Они установят здесь свою социальную справедливость, Ивар! Отберут частную собственность у всех, и нейтрализуют враждебные классы!
— То есть?
— Пулю в затылок, вот и вся нейтрализация, дружище!
— Ты меня пугаешь!?
Петер вздохнул и сел на стул.
— Если бы! В Ассоре уже двадцать лет царство социальной справедливости: все общее, кто не работает, тот не ест, ходят строем на праздники и хором поют свои угрюмые песни про последний бой за светлое будущее. Их вожди прямо говорят о том, что загонят человечество к счастью железной рукой! Да что об этом говорить! Спроси Михаила Петровича он сам бежал из Ассора после кровопролитной войны…