Одноколейная железная дорога поблескивала натертыми дорожками рельсов.
Одноэтажное здание. Перрон вымощен камнем. Часть перрона под крышей, что на деревянных столбиках. На каждом столбике на специальных держателях горшки с вьющимися ярко красными цветами. С деревянной лавки, на меня жмурясь, поглядывала трехцветная кошка.
— Кис-кис!
Кошка презрительно взглянула на меня, зевнула, показав розовое ребристое небо и острые клыки. Дверь открыта, и я вошел в маленьком душном зале чисто, не мусора, ни бумажки. Но и лавочек нет. Яркий плакат на стене призывал отдыхать на взморье. Нарисованная блондинка с развитыми формами потягивалась на фоне этого самого взморья с улыбкой на пол-лица. Желтый песок и сосны за ее спиной дополняли картинку. Может быть, махнуть на это самое взморье? Полукруглое окошко в стене вдруг изнутри приоткрылось. Я приблизился и заглянул туда.
Женщина лет сорока занималась вязанием на спицах. Волосы зачесаны назад. Скромная блузка белая с длинными рукавами. Строгая черная юбка. Очки в толстой оправе. Взгляд над очками.
— Молодой человек, вам билет нужен?
— Добрый день, мне в город…
— Добрый день, вторым или третьим классом?
— А в чем разница?
Удивленный взгляд.
— В третьем классе нет отдельных купе — вы, что первый раз едете?
— Наверно…
Я пожал плечами.
— Лучше тогда вторым классом.
Женщина улыбнулась и протянула руку.
— Через час поезд. С вас десять ливов.
Я судорожно зашарил в кармане, развернул смятый бумажный комок. Есть у меня столько?
Дядька Мариус дал мне целых пятьдесят ливов — две бумажки по двадцать и одна по десять ливов. Десятку я и протянул в окошко. На банкноте там, где цифра двадцать _ грустный пожилой дядька в шляпе и с бородкой. Кто он? Кто я? Почему я ни черта не знаю? Лязг и стук донесся из окошка. Женщина покрутила ручку машинки на столе, стукнула пару клавиш и выдала мне кусочек коричневого твердого картона. Билет┼000458. Не удержавшись, я его понюхал. Женщина засмеялась и я увидел, что на самом деле она гораздо моложе, просто очки, отсутствие косметики на лице и зачесанные назад волосы делали ее старше.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Можете подождать на лавочке под навесом.
— Там кошка.
— О, боже, вы боитесь кошки?
— Нет, но не хотел ее беспокоить.
— Тогда сядьте на кругом конца скамьи!
Так я и поступил. Кошка даже и не посмотрела в мою сторону. Я сел и поставил корзинку у ног. На другой стороне железнодорожного пути ветер покачивал ветви яблонь. Мелкие зеленоватые яблочки проглядывали сквозь листву. Солнце светило ярко. Но я сидел под навесом и тень от него оканчивалась в шаге от моих ног. Тихо. Тепло. Откинувшись на спинку сиденья, я незаметно задремал. Снился какой-то сумбур, что обычно забывается через несколько мгновений, после того как проснешься.
— Молодой человек!
Я встрепенулся и поднял голову.
Женщина из билетной кассы стояла в дверях станции.
— Поезд подойдет через десять минут.
— Хорошо, спасибо.
Она кивнула и ушла. Только теперь я обратил внимание на то, что трехшерстная кошка воспользовалась сном и забралась ко мне на колени. Она лежала на боку свесив передние и задние лапы, вольготно вытянувшись. Я погладил ее по теплой мягкой шерстке. Кошка приоткрыла один глаз с тонкой щелью вертикального зрачка и издала тихое урчание. Так я и коротал время до поезда, поглаживая киску и слушая горловое мягкое урчание. На гудение локомотива и стук колес кошка совершенно не обратила внимание. Скрипение тормозов. Черный блестящий локомотив проплыл мимо перрона и остановился. Три голубых вагончика. На переднем крупными белыми цифрами выведены двойки, а на двух задних тройки.
Я переложил кошку на скамью и, подхватив корзину, двинулся к вагону с цифрами два на стенах. Подойдя, я остановился в недоумении. Вся стена вагона состоит из дверей с окошками. Куда мне идти? Я беспомощно оглянулся. Женщина из кассы уже в черном пиджаке с блестящими золотыми пуговицами и в фуражке с белым верхом теперь стояла на крае перрона с палочкой в руке.
— Куда мне?
— В любую дверь входите, побыстрее он стоит всего две минуты!
Я повернул первую попавшуюся ручку двери и поднялся по ступеньке в вагон. Захлопнул дверь за собой. Раздался гудок. Вагон плавно двинулся вперед. Женщина на перроне подмигнула мне из-под козырька фуражки и исчезла из виду.
Я оглянулся. В большом купе я один. Сел на мягкое сиденье у окна. Под стук колес мимо проносились поля. Над головой металлическая полка — как раз для корзинки. Но я уже проголодался и решил прежде перекусить.
В корзинке оказалась тщательно закупоренная кукурузной кочерыжкой бутылка самогона, в чистой тряпке завернут кус копченого бекона, круг деревенской копченой колбасы, десяток вареных яиц, большая горбушка белого, пшеничного хлеба, баночка варенья, несколько крепких румяных яблок, с той яблони, что росла неподалеку от душевой. Я их уже пытался попробовать — твердые и кислые.
Отложив яблоки на потом, я разложил на маленьком столике у окна мятую газету, которая лежала на дне корзины, заодно обнаружив на дне и самодельный ножик, выточенный из сломанного полотна ножовки с ручкой из нескольких слоев синей изоленты.
Я легкомысленно начал с яиц и поплатился… Сухой желток колом встал в моем горле. Пару секунд я судорожно пытался этот комок проглотить, а потом раскупорил бутылку и сделал хороший глоток. Помогло! Самогон огненным шариком скользнул по пищеводу в желудок, унеся с собой коварное яйцо. Слегка под хмельком, я жевал бутерброд с беконом и меланхолично озирал проносящиеся мимо поля с поспевающей пшеницей. Сколько же мне ехать до города? И как, черт возьми, он называется?! Заморив червячка, я убрал продукты в корзинку, а саму ее поставил наверх на полку. Стук колес и покачивание вагона убаюкивали. Откинувшись на спинку диванчика, я задремал. Разбудил меня железнодорожный служащий, в черном пиджаке с блестящими медными пуговицами и в фуражке.
Поезд стоял. За окном яркие фонари. Уже вечер?
— Просыпайся, парень! Вагон сейчас откатят в депо! Здесь тебе не отель!
— А мы уже приехали?
Железнодорожник засмеялся.
— Полчаса как уже приехали!
Я выбрался на перон, держа в руке пиджак. Было свежо.
— Корзинку не забудь, соня!
— Спасибо, извините…
Я принял корзинку из рук железнодорожника и прошелся по перону, выложенному квадратными плитками до первого фонаря.
Здание вокзала находилось в полсотни метров. Светло — желтое, ярко освещенное огнями фонарей. Надев пиджак, я направился к нему. На перроне мне встретилось всего несколько человек — железнодорожник, спешащий куда-то, дядька с тележкой, покуривавший возле ярко-красной урны и полицейский. То, что этот рослый парень в темно синем мундире с блестящими пуговицами и в фуражке с лакированным козырьком — страж порядка — ясно было сразу. Спокойное-отчужденное лицо с цепким взглядом, короткая дубинка, зафиксированная на шнурке к запястью… Я направился к нему.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер.
Полицейский мне коротко козырнул.
— Подскажите, пожалуйста, где здесь недорогая гостиница есть.
— Извините, а вы откуда приехали?
Полицейский уставился на мою корзинку.
Я растерялся. Ведь я не удосужился посмотреть на вывеску станции!
— Я у дядьки Мариуса работал… — проблеял я растерянно.
Полицейский неожиданно улыбнулся и, нагнувшись ко мне принюхался.
— Мариус самогон дал в дорогу?
— Дал…
— Идем, я через час сменяюсь — отведу в одно местечко. Там комнаты сдают недорого.
Петрус и Маркус нормально добрались?
— Нормально. Только Петрус в стельку пьян, а Маркусу досталось кнута.
Полицейский засмеялся.
— Как обычно! Меня зовут Петер, а тебя?
— Ивар.
Мы обменялись рукопожатиями.
Петер отвел меня в комнату в здании вокзала, где за столом прихлебывая чай из стакана в подстаканнике, сидел лысоватый полицейский и читал газету. Большущий черный телефон стоял напротив него, рядом с массивным настольным прибором. На вешалке висели два плаща и фуражка.
— Руфус, это — Ивар, он приехал из Валлерса. Друг Мариуса. Пусть посидит до конца смены, потом отведу, поселю к мамаше Эдне.
— Пусть. — Согласился Руфус и протянул руку.
— Руфус.
— Ивар.
— Садись на тот диванчик.
Петер ушел. Я озирал комнату стражей порядка. Собственно смотреть не на что.
Стол несколько стульев. Сейф в углу. На стене несколько плакатов. Блестящий чайник стоял на сейфе.
— Что делается!
— Да?
Руфус оторвался от газеты.
— Канцлер Тевтонии предъявил ультиматум Славонии! Доведут дело до войны, точно говорю!
— Я не читал…
— Напрасно, Ивар! Читать полезно. И для мозгов и для здоровья!
Я пожал плечами. На языке крутилось спросить — как название города, который я осчастливил своим приездом, но я боялся предстать полным тупицей. Приехал сам не знает куда! Блеск! Пора было бы и перекусить. Но доставать продукты здесь, на глазах полицейского я постеснялся. Вдруг здесь запрещено есть?
— Чай будешь?
— Буду.
— Подсаживайся поближе, Ивар.
— У меня хлеб и варенье есть.
— Здорово!
Руфус сложил газету и, погремев ключами, достал из сейфа второй стакан с подстаканником. Подняв чайник, Руфус обнаружил по весу, что он пуст.
— Когда это я его?
Он задумчиво потер затылок.
— Сейчас принесу кипятка. Доставай пока варенье.
Он ушел, а я выложил на газету свои припасы. Телефон загудел так неожиданно, что я подпрыгнул. Телефон не унимался. Я посмотрел на него с неприязнью и поднял трубку.
— Руфус, старина, мы задержимся на пару минут, только не гунди! С меня пара пива!
Сообщил мне в ухо жизнерадостный молодой голос и отключился.
Руфус вернулся с чайником, и я рассказал ему про звонок.
— Это наши сменщики, никак не дойдут, черти! Так что тут у нас?
Варенье и хлеб оставь, а все остальное убери. Еще пригодится!