Смирнов отвернулся. Он чувствовал себя больным.
Каляев просматривал записи молча. В самом начале он достал свой серебристый планшет, но ни одной пометки так и не сделал.
Спор на экране быстро набирал обороты и вскоре сменил вектор: по терновой тропе примеров и ассоциаций искин и человек перешли от литературы к истории, от прошлого — к настоящему.
— Из твоих рассуждений следует, что всякий исторический прогресс есть благо. Но насильственный и бездумный прогресс разрушителен! — запальчиво говорил Давыдов. — Тысячелетние культуры становятся глиной, из которой мы лепим желтые кирпичи — но разве нам известно доподлинно, в какой стороне Изумрудный Город? Мы, люди Земли, постоянно говорим о развитии, о будущих перспективах, и мы убедительны в своих речах и достижениях: случаи военного сопротивления и кровопролития, слава богу, редки; как писалось в старых книгах, мы «завоевываем умы и сердца». Коренное население колоний спокойно принимает наше главенство и новые порядки, стремится скорее войти в Содружество… Здесь, на Шатранге, даже местные аксакалы не противятся переменам. Но кто знает, что мы утратили, загребая все под себя?
— Каждое мгновение жизни мы утрачиваем одни возможности, но взамен приобретаем другие, — заметила Абрамцева, на миг оторвавшись от планшета. — Возможно, тебе стоило бы чаще слушать наших аксакалов, Слава.
— Никто не может сказать, что утрачено, — лаконично ответила Иволга. — Но мы знаем, что приобретаем, и это определяет ценность прогресса.
— А терраформация? — не сдавался Давыдов. — Тоже детище прогресса и его инструмент. Но будто мало от него бед! В будущем тотальное терраформирование — «терраформирование» в кавычках! — позволит превращать целые планеты в алмазные копи и урановые рудники, но никто не обещает, что это будут исключительно необитаемые планеты: полагаю, выбор будет зависеть только от ценности конечного приобретения. К счастью, технологий таких пока нет, но разговоры о них давно ведутся…
— Это другое, — сказала Абрамцева. — Ты говоришь о физическом уничтожении биосферы целой планеты. Совсем другой масштаб.
— Но и такое может быть оправданно, не так ли? — обратился Давыдов к искину.
— Если конечная польза для человечества превысит все издержки, — мгновенно ответила Иволга. — Но в случае с обитаемыми планетами вероятность ничтожно мала.
— И все же это совсем другое, — с напором, выдававшим волнение, повторила Абрамцева.
— Нет, Валя: то самое, — возразил Давыдов. — Ты говоришь: «другой масштаб», — и вводишь тем самым понятие некоей допустимой меры вмешательства. Но кто ее определяет? Кто решает, что целая планета — это чересчур, а пара островов — в самый раз?
— Все сообща, — неуверенно сказала Абрамцева. — Есть же соответствующие нормы и законы.
— Которые выполняются в интересах отдельных меньшинств или персоналий, — раздался приятный, чуть охриплый от постоянного курения голос Дениса Абрамцева. — В колониях, таких, как Шатранг, среди жителей распространены чересчур идеалистические представления о галактическом праве. Тогда как даже на планетах, являющихся полноправными членами Содружества, законность — понятие весьма относительная. К одним оно относится иначе, чем к другим.
— Увы: все так, — сказал Давыдов. — Задача определить разумную меру прогресса относительно каждой планеты, каждого человеческого сообщества не имеет простого решения; я готов допустить, что в некоторых случаях она вовсе его не имеет. Но ее давным-давно никто даже не ставит! Это самоубийственная наглость со стороны Содружества и Земли, да просто глупость, в конце концов.
— Следование идеалам прогресса должно носить абсолютистский характер, — категорично сказала Иволга. — Как раз по той причине, что любая консенсусная «мера разумного» отражает совокупность мнений и частных интересов участников консенсуса, но не охватывает интересы человечества как общности. Она не эффективна даже в качестве инструмента минимизации издержек ввиду того, что часть участников пристрастны или некомпетентны. Альтернативы абсолютизму нет.
— Но разрабатывались же раньше доктрины, — вступил в разговор профессор Коробов. — Взять хотя бы гуманистическое прогрессорство, призванное вести молодые цивилизации короткой дорогой мимо уже известных человечеству минных полей, но с минимальным ущербом естественному историческому развитию, довольствуясь минимальными вмешательствами… Такой подход, конечно, требует бездны времени, зато позволяет каждой цивилизации пройти собственный путь. Чем не альтернатива?
— Пройти собственный путь на поводке: замечательная альтернатива, — сказал Абрамцев.
Смирнов взглянул на экран: губы летчика чуть изогнулись в насмешливой улыбке.
— Если я верно вас понял, уважаемый профессор, гуманизм этой альтернативы сводится к тому, что, пока прогрессоры будут беспокоиться о естественном историческом развитии, коренное население продолжит десятками и сотнями тысяч умирать от гангрены, чумы, гриппа, голода, междоусобиц? — продолжил Абрамцев. — Нет уж, увольте: чем сделаться прогрессором, я лучше останусь конквистадором! Иволга, сколько человек погибло на Кеплере-X-9 от орбитальной бомбардировки ВКС и в ходе наземной операции?
— Около ста тысяч в ходе бомбардировки и еще столько же после высадки десанта, — дала справку Иволга. — Совокупные потери сил Галактического Содружества составили семь тысяч человек; по завершении операции вновь сформированное правительство самоуправления прекратило военные действия против Содружества и сопротивление распространению технологий. При этом в предшествующее колонизации десятилетие от одной только желтой лихорадки умерло более трехсот тысяч человек, и около ста тысяч погибло в ходе локальных военных конфликтов.
— А ведь это величайшая дипломатическая неудача Содружества, вылившаяся в настоящее завоевание, профессор, — сказал Абрамцев.
— С цифрами не поспоришь, но как знать — от какой напасти могло бы быть изобретено средство в лабораториях X-9, если б наши бомбы не сравняли их с землей? — попытался вступиться за Коробова Давыдов. — Наше явное превосходство пугало жителей X-9 и провоцировало защитную агрессию. Суть прогрессорства в том, чтобы позволить молодым цивилизациям сохранить чувство собственного достоинства и вот такие вот, еще не случившиеся достижения.
— Это чушь, Слава. Поводок есть поводок. — Абрамцев покачал головой. — Растущий не из гуманизма, а из потребности человечества представить себя ментором. Можно вспомнить, как на Земле в начале атомной эры добродетельные общественные деятели финансировали в отсталых странах гуманитарные миссии, не удовлетворявшие полностью потребностей населения, но препятствующие самим своим существованием развитию местного производства… В то время возможности горе-помогателей объективно были невелики, но Содружество в сто крат могущественнее мировых гегемонов прошлого; у нас ресурсов на полномасштабное вмешательство и перестройку примитивных сообществ в колониях хватает с избытком. И тут либо вмешиваться на все сто процентов — либо нет. Третьего не дано.
— Поддерживаю это умозаключение, — громко сказала Иволга. Все повернулись в сторону ее динамика, расположенного над кабиной ИУ. — Анализ доступных источников показывает, что так называемое прогрессорство и все подобные ему доктрины «мягкого вмешательства» — не более чем самообман. Слава, тебя делает человеком лицензия пилота или твоя машина?
— Ни то, ни другое, — ответил Давыдов, нахмурившись.
— Отказываясь от прямой передачи опыта, технологий и материальных ресурсов во имя естественного исторического развития, человечество, тем не менее, продолжает трансляцию моральных убеждений и социокультурных ценностей, которые рассматривает как наибольшее свое достояние и не допустит такого развития патронажной цивилизации, которое привело бы к их отрицанию. Эти ценности — первоочередный экспортный товар Содружества. Никто не позволяет себе усомниться в их истинности и безальтернативности. — Иволга выдержала паузу. — Сейчас в рассуждениях о войне и прогрессорстве вы оперируете цифрами, исходя из позиции, что человеческая жизнь имеет чрезвычайно высокую ценность и отнять ее — значит совершить злодеяние, пусть и с благородными целями. Но в милитаризованной культуре X-9 на протяжении всей ее истории ценность жизни была крайне низкой. Это даже подкреплено у них физиологически: нормативные значения активности коры надпочечников у жителей X-9 вдвое больше обычных, тогда как лимбическая система мозга подверглась некоторому регрессу. После встречи с человечеством у Х-9 не было шанса продолжить прежний путь. Но не бомбы и не эдикты колониального правительства окончательно уничтожили традиционную культуру планеты: они лишь ускорили процесс. Подлинная причина столь быстрого краха — страх смерти и жизнелюбие, которым заразили планетарное общество колонисты: прошло немногим больше четверти века, но молодые жители Х-9, вопреки некоторым психофизиологическим различиям, уже больше похожи на землян, чем на своих родителей.
— Да, я читал об этом, — с сожалением сказал Давыдов.
— Неизбежная ступень исторического прогресса — приведение естественного разнообразия к подобию по наиболее успешному образцу, которым в настоящее время является Содружество с его системой ценностей, — продолжила Иволга. — То, что Содружество транслирует ее напрямую, не прикрываясь ложным гуманизмом, есть несомненный плюс законодательства Содружества. Культурно-исторический и научно-технический прогресс человечества как общности занимают в этой системе почетное первое место, что, по мнению большинства современных мыслителей, и служит причиной процветания Содружества вот уже несколько столетий. Ретроспективный анализ культуры интегрированных в содружество цивилизаций не позволяет построить иные модели: абсолютизму прогресса нет альтернативы.
Иволга нечасто выдавала столь продолжительные и масштабные суждения, потому еще несколько секунд все стояли, огорошенные ее неожиданной «лекцией». Первым опомнился Абрамцев.