— А как вы оцениваете социально-прогностические способности Иволги? На качественном уровне: количественные оценки мне известны.
— Невысоко. Но Денис Абрамцев был, в некотором роде, очень предсказуемым человеком. — Психиатр пристально взглянул на Каляева. — Из ваших вопросов следует, что вы всерьез рассматриваете возможность того, что аварию подстроил бортовой искин. Но зачем, ради чего?
— В настоящий момент я пытаюсь узнать, была ли у Иволги технически такая возможность и можем ли мы выяснить это наверняка, — сказал Каляев. — Возьму на себя смелость предположить, что анализ данных параметрического самописца покажет корректную работу всех систем. Но, как буквально только что мне объяснял уважаемый Вячеслав, в сложных ситуациях пилоты часто в большей степени ориентируются на светозвуковые и речевые подсказки от искина, чем на табло приборов, поскольку информации слишком много, а решение нужно принимать мгновенно… Что, если Иволга, вопреки всем «эмоциональным подкреплениям», давала неверные подсказки?
— Михаил Викторович, чем практиковаться в предвидении, лучше возьмите на себя труд внятно аргументировать это безумное предположение, — раздраженно сказал Смирнов. — Мне оно видится абсурдным и оскорбительным для наших кибернетиков. И для меня лично. Зачем вдруг Иволге пытаться убить пилота?
— Даже наличие мотивации и возможности совершить преступление еще не доказывает факта его совершения, — подчеркнуто спокойно сказал Каляев. — Однако уже то, что преступление могло быть совершено и может пройти незамеченным не слишком-то обнадеживает, как думаете?
— Вы не ответили на вопрос.
— Сейчас у меня нет ответа. Но…
— Раз нет, то извольте быть корректны, выдвигая гипотезы!
— Не кипятись, Сева. Замечания господина инспектора вполне резонны, — вмешался психиатр; они со Смирновым были старыми товарищами. — Ты спрашиваешь про Иволгу — ну, а зачем Абрамцеву разбивать вертолет о скалы? Он тебе не трепетная барышня, чтоб назло всем верх с низом перепутать: кремень был мужик, настоящий ас. — Психиатр обвел взглядом присутствующих. — Вся история — сплошные вопросы, и ни одного на них убедительного ответа. Это, как ни крути, странно. Давайте не ругаться, а спокойно думать.
— Да, да. — Капитан Цибальский энергично закивал. — Давайте дождемся анализа уцелевшего самописца. И заключения медэкспертов.
— Тем не менее, я еще раз прошу всех воздержаться от необоснованных предположений, — процедил сквозь зубы Смирнов. — В семь жду всех в конференц-зале. Кровь из носу, но чтоб к семи анализ был готов, Игорь! Ты понял? В семь!
— Д-да, Всеволод Яковлевич, — сказал Белецкий. — Сделаем.
— И доложишь так, чтобы любому… чтоб каждому было понятно, что к чему! Без путаницы с цифрами. А то еще что-нибудь выдумают, — Смирнов бросил мрачный взгляд мимо Каляева на «уснувшую» Иволгу и, ни с кем не прощаясь, ушел.
— Что это он вдруг так взвился? — с недоумением спросил капитан Цибальский, ни к кому не обращаясь.
— Известно, что: нервы, — устало сказал психиатр. — Ну, до вечера, господа.
Дождавшись, пока большая часть рабочей группы разойдется по своим делам, Белецкий подошел к Давыдову.
— Слава, что там у вас с медиками? П-поговаривают, вы захватили старую установку в подвале и занимаетесь какой-то некромантией.
— Вообще-то это называется «следственная реконструкция». — Давыдов слабо усмехнулся. — Мы пытаемся установить позу в момент удара и узнать, таким образом, предпринималась ли попытка восстановить контроль над машиной.
— Это возможно?
— Есть старинная методика. В медчасти по записям нам подобрали пятерых мужчин того же сложения, что и Дэн: мы сажаем их в кабину и заставляем проводить разные манипуляции со штурвалом и «шаг-газом», — объяснил Давыдов. — Медики проводят измерения: взаимное расположение большого и указательного пальцев и углы сгиба фаланг при экстренном сбросе высоты, при подъеме, при выравнивании бокового сдвига, при расслабленном положении. Потом сопоставляют эти данные с сохранившимися останками пальцев, строят объемные модели. Из-за аномалии кисти Дениса применение такой методики не вполне корректно, но это лучше, чем ничего. Ну, а я командую испытуемыми, показываю им, что делать и в каком порядке.
— П-понятно. Твоя была идея?
— Все равно заняться нечем. Ты же в цифрах все равно пока не дашь копаться.
— Не дам. Что у вас получается?
— Мы еще не закончили. Промежуточных выводов мне не сообщали для чистоты эксперимента. — Давыдов помолчал. — Игорь, ты уверен, что Дэн стрелял в самописец? Это же как пожар на кухне устроить, чтобы скрыть разбитую чашку. Формальной объяснительной даже он бы не отделался.
— Но п-публичный скандал навредил бы не только его самолюбию и репутации «номера первого», но и проекту, и вам с Валей — всем сразу: лучше пожар на кухне, чем во всем доме. Состояние самописца не п-позволяет установить причину со стопроцентной точностью. Но процентов девяносто я дам. Иволга могла сама п-подсказать ему такую идею.
— Он мог бы попросить тебя стереть запись.
— Мог, но не стал бы: п-просить инженеров об одолжении он считал ниже своего достоинства. — Лицо Белецкого на миг исказила болезненная гримаса. — Ты его знаешь.
— Чем дальше, тем меньше я понимаю. — Давыдов скользнул взглядом по защитному коробу кибермозга Иволги, подсоединенному к кабине установки десятками проводов. — Чем дальше, тем меньше. А ты что скажешь, Валя?
Во время собрания Абрамцева старалась лишний раз даже не смотреть в его сторону, но теперь в зале они остались одни, не считая Белецкого.
— Чем дальше, тем больше мне кажется, что это все — дурной сон. — Абрамцева подошла и встала рядом. — И чем дальше, тем меньше мне хочется видеть его продолжение.
— Д-да уж. — Белецкий топтался у кабины, напряженный и беспокойный, взвинченный, как сторожевой пес, чуявший опасность.
Они постояли еще немного; затем Давыдов, сославшись на срочные дела, ушел. Абрамцева догнала его на лестнице в подвал.
— Слава! Подожди. Нужно поговорить.
— О чем? — спросил он с тупым недоумением.
Постоянно угрюмый и раздраженный, в последние дни он сделался непохож сам на себя, как и Смирнов.
Абрамцева подумала, что и сама она, если взглянуть со стороны, ведет себя не лучше.
— Чего ты хочешь добиться? — спросила она.
— Чего я хочу?
— Да. Погоди, не здесь же! — Она утянула его в коридор цокольного этажа, где располагался отдел снабжения.
Сотрудники сидели по кабинетам или ушли на обед. Убедившись, что никого нет рядом, Абрамцева продолжила:
— Что ты надеешься узнать этими «реконструкциями»?
— Правду, Валя: я надеюсь узнать правду. — Давыдов смотрел на нее с возрастающим недоумением.
— Разумеется, Слава. Но что ты собираешься с этой правдой делать, когда узнаешь?
Давыдов нахмурился.
— Я тебя не понимаю.
— Меньше всего все произошедшее, — сказала она, — похоже на обычный несчастный случай. Кто-то наделал глупостей: либо Дэн, либо Птица. Согласен?
— Либо они оба.
— Пока все указывает на Дэна. Но ты в это не веришь.
— А ты веришь?
— Нет, Слава, я тоже не верю. И не потому, что мы с тобой в этом замешаны, — Абрамцева взглянула ему в глаза. — Даже Игорь, по-моему, не верит. Но если будет доказана ошибка или, хуже того, причастность Птицы — как думаешь, что случится дальше?
— Очевидно, Каляев потребует заморозить проект по соображениям безопасности. Потом Игорь исправит втихую баг, модернизирует Птицу и мы опротестуем решение. Должно получиться: шатрангское правительство нас поддержит. Потеряем кучу времени и нервов, часть спонсоров, репутацию — но выплывем.
— На этот раз у Содружества на Шатранг появились планы: мы в списке кандидатов на экспериментальное тотальное терраформирование.
— Что?!.. — Давыдов ошалело уставился на нее.
Она пересказала все, что узнала в антракте концерта от Каляева. Давыдов дослушал до конца, не перебивая.
— Может быть, инспектор просто решил тебя попугать? — На минуту он стал похож на себя-обычного, уравновешенного и рассудительного. — Пытается спровоцировать нас на какие-то нарушения?
— Не думаю: он говорил серьезно. По-своему он даже сочувствует нам. Мне так кажется.
— Он нравится тебе, — спокойно сказал Давыдов. Без осуждения или ревности — просто констатировал факт.
— Да. Но в сложившихся обстоятельствах он нам враг, — сказала Абрамцева.
— Громкое слово.
— Но верное. Я до сих не выяснила, откуда он свалился на наши головы и насколько далеко простираются его реальные полномочия: он избегает рассказывать о себе. Однако мне удалось немного разобраться, что он за человек… Поэтому я верю ему; и поэтому уверена, что нам с ним не договориться.
— И что же он за человек? — спросил Давыдов.
— Он верит в то, что делает. Скорее планета начнет вращаться в обратную сторону, чем он просто так оставит нас с Птицей в покое. Больше тебе скажу: он меня почти убедил, что мы тут чересчур легкомысленны. Почти. Но тотальное терраформирование переводит для меня вопрос в другую плоскость. Не уверена, что я могу хоть что-то сделать, чтобы этому помешать, но если могу, я должна, чего бы это ни стоило.
— Мы должны, — мягко поправил Давыдов. — Я землянин, но я люблю Шатранг. А Дэн от одного упоминания о терраформировании в ярость впадал. Сейчас его очень не хватает.
— Да… Мне тоже. Лучшей компании, чтобы штурмовать недостижимые цели, не пожелаешь. — Абрамцева через силу улыбнулась. — Но его больше нет. И нам придется выкручиваться самим. Если сумеем.
— Смирнову лучше пока не знать. Может, сказать Игорю?
Абрамцева покачала головой.
— Нет смысла: тут он нам не союзник. Он почти не покидает Дармын и хорошо, что помнит хотя бы, как называется планета. Для него Шатранг — одна большая лаборатория: если закроется ИАН, остальное уже не будет иметь значения. Если что, он огорчится за меня и за других знакомых шатрангцев… но, по большему счету, ему все равно.