Тишина в коридорах Дармына казалась Смирнову зловещей. По лицам немногих сотрудников, попадавшихся на пути в научный корпус, было понятно: новость о том, что на Хан-Араке разбился Абрамцев, уже разошлась по всей базе. Каляев шел на полшага позади; в своих безвкусных, до блеска начищенных туфлях он ступал неслышно, как кот. Смирнов время от времени вынужден был оборачиваться, чтобы проверить — не отстал ли он, и каждый раз, вопреки голосу разума, испытывал разочарование, обнаруживая инспектора рядом, все такого же аккуратного и прилизанного. Этот черт был не из тех, что могут сами собой исчезнуть, провалившись в породившую их бюрократическую преисподнюю — но, все же, Смирнову хотелось на что-то такое надеяться; на что именно, он и сам не понимал толком.
Желая немного оттянуть продолжение неприятного разговора и собраться с мыслями, он повел инспектора длинным путем, через стеклянную галерею над зимним садом, где земные пальмы склоняли листья к желтым кактусам с Южного Шартанга, а пушистый лишайник, когда-то привезенный Абрамцевым с Великого Хребта, взбирался по камням у пруда с разноцветными карпами. На выходе из галереи, на балконе с видом на сад, находился маленький кафетерий для сотрудников.
Обычно в послеобеденные часы в нем не было свободных мест, но сегодня оказался занят только один столик. В углу, у самого края балкона, пили кофе трое: женщина и двое мужчин. Женщина, заметив Смирнова, приветствовала его вымученной улыбкой. Главный инженер Дармына Игорь Белецкий ссутулился еще больше и уткнулся в чашку; астенично сложенный, с быстрыми нервными движениями — несмотря на седину на висках и высокий рост, рядом с соседом он выглядел подростком. Тот, крепкий мужчина средних лет в расстегнутой у горла куртке с шитыми «крыльями» на воротнике, встал и размашисто, по-штатски, отдал честь.
— Всеволод Яковлевич! — Его лицо, обрамленное коротко остриженной шкиперской бородой, имело слишком крупные, несимметричные, но располагающие к себе черты. Говорил он грубоватым басом.
Расслышав в приветствии просьбу, Смирнов подошел.
— Слава. Сядь.
— Всеволод Яковлевич. — Садиться летчик не стал. — Разрешите участвовать в эвакуации.
Смирнов вздохнул.
— Слава, Валя, позвольте вам представить: Михаил Викторович Каляев, техинспектор. — Он обернулся к Каляеву. — Михаил Викторович, с Игорем вы уже знакомы. А этот нетерпеливый молодой человек — Вячеслав Витальевич Давыдов, второй испытатель на проекте «ИАН», — представил Смирнов мужчину-летчика, хотя вряд ли, учитывая интерес Каляева к проекту и его осведомленность, в том была необходимость. — И Валентина Владимировна Абрамцева, — Смирнов указал взглядом на женщину. — Старший научный сотрудник лаборатории киберсоциометрии.
Каляев, до того беззастенчиво разглядывавший ее, вздрогнул и смутился. Но тут же принял подобающе скорбный вид.
— Валентина Владимировна. Мои соболезнования.
— Спасибо, — подобающе вежливо откликнулась Абрамцева. Ее светлые, по плечи, волосы были небрежно заколоты на затылке. Одета она была просто, в форменные бежево-серые брюки свободного кроя, какие носили большинство сотрудников базы, и длинную рубашку из некрашеного льна, скупо расшитую у ворота черным бисером; однако этот рабочий, почти мальчишеский наряд ей шел. Черты землянина-отца, когда-то строившего первый на Дармыне аэродром, и матери-аборигенки, хрупкой женщины с гор, причудливым образом смешивались в ее облике, оставляя ощущение какой-то неправильности, но не отталкивающей, а, скорее, притягательной. Шатрангский год был всего на девяносто стандартных часов короче земного; к своему тридцать второму дню рождения Абрамцева оставалась очень хороша собой и обычно держалась одинаково доброжелательно и любезно со всеми. Но посчитавший такую непритязательную доброжелательность подлинным свойством ее натуры допустил бы серьезную ошибку. С людьми посторонними Абрамцева проявляла вовне только те чувства, какие считала нужным, и в этом умении с ней мало кто мог сравниться.
Но росла и училась Абрамцева в школе-интернате при Дармыне, так что Смирнов небезосновательно считал себя для нее человеком не вполне посторонним. Когда час назад, отделавшись ненадолго от Каляева, он спустился к ней в лабораторию, чтобы лично сообщить о смерти мужа — на миг самообладание изменило ей, приоткрыв импульсивное недоверие, сожаление, горечь, но, прежде всего другого — безмерное удивление. Смирнов понимал и разделял это чувство: не в ней одной — во многих, и в нем тоже — до сегодняшнего дня глубоко внутри жила уверенность, что в воздухе Абрамцев способен справиться абсолютно с чем угодно.
«Что же там случилось, Денис?» — Смирнов встретился с Абрамцевой взглядом, но тут же отвернулся, боясь выразить больше, чем следовало бы. Абрамцева держалась спокойно, разве что, была чуть бледнее обычного. К чести своей, она не пыталась казаться убитой горем вдовой: Смирнов знал, что тепло из их с Денисом отношений ушло уже давно. Обычно они друг друга едва замечали. Но по-своему муж оставался ей дорог, она уважала его и сожалела о его гибели. Как и давний товарищ Абрамцева по летной практике на Земле, хороший пилот и хороший парень Слава Давыдов.
А прочее его, полковника Смирнова, не касалось. Даже если оно и было в действительности, это «прочее», в чем Смирнов, зная обоих, сомневался.
Давыдов казался встревоженным и угрюмо морщил лоб — что ему, по характеру человеку пессимистичному и склонному к сомнениям, вообще было свойственно и отпечаталось на его лице сеткой привычных морщин, из-за чего он выглядел старше своего возраста. В действительности, ему только недавно исполнилось тридцать семь — но сейчас можно было бы дать все пятьдесят. Белецкий выглядел еще хуже: на инженере буквально лица не было. Игорь Белецкий восхищался Абрамцевым и был с ним, в каком-то роде, дружен, нередко бывал у Абрамцева в гостях, хотя тот, с высоты полета Иволги, считал кибернетиков кем-то вроде обслуги — но Белецкий таких тонкостей не замечал или не хотел замечать; отношения с людьми он строить не умел — зато в разумных машинах разбирался настолько, насколько, возможно, не разбирался даже его знаменитый учитель и бывший руководитель, академик Володин. Основы проекта достались Белецкому от Володина «в наследство», но Иволгу и предшествовавшего ей Волхва он по праву считал своими детищами, и тут с его стороны крылось большее, нежели обычная конструкторская гордость — он переживал за искина, как за живого человека. В первые годы полетов ранних модификаций Волхва аварии случались нередко, было и несколько смертельных случаев, и каждый раз инженер делался сам не свой — но этот удар перекрыл по силе все прочие. Гибель Абрамцева и беспокойство за Иволгу совершенно выбили инженера из колеи; на него было просто жутко смотреть. Он, вероятно, считал, что сидит в кафетерии, чтобы помочь Валентине справиться с первым шоком, но, как предполагал Смирнов, на самом деле все было наоборот: это Абрамцева и Давыдов вытащили его из лаборатории и отпаивали кофе, чтобы он не надумывал себе лишнего. «Хочешь помочь себе — помоги другому»: Валентина Абрамцева была мудрой женщиной.
— Всеволод Яковлевич, — напомнил о себе Давыдов — Разрешите провести эвакуацию на Волхве. Это значительно ускорит дело.
Удивляться его настойчивости не приходилось; если бы Смирнов не велел секретарю отклонять все вызовы, кроме срочных, просьба наверняка последовала бы еще раньше. В отношении некоторых вещей второй испытатель был катастрофически недогадлив.
— Разве Волхв не выведен из эксплуатации из-за ошибок в работе модуля обучения? — немедленно влез Каляев.
— Эксплуатация навигационного искина Волхв приостановлена, — с нажимом сказал Смирнов. — Но при необходимости может быть возобновлена: производство второй Иволги и переоборудование под нее СП-45 было признано нецелесообразным по финансовым соображением, так что система с вертолета не была демонтирована. О чем Вячеславу, как второму испытателю и замкомэску, конечно, известно. — Смирнов сердито взглянул на Давыдова. — Подготовь докладную с обоснованием целесообразности твоей инициативы, Слава, с учетом всех инцидентов и обстоятельств: я рассмотрю.
— Понял. Сделаю. — Летчик наконец-то сел.
— Обе нештатные ситуации с Волхвом, после которых было принято решение о приостановке эксплуатации, произошли в дежурство Абрамцева, — неохотно объяснил для Каляева Смирнов. — У Вячеслава с машиной больше взаимопонимания.
— Взаимопонимания с машиной?! — Брови Каляева поползли вверх.
Белецкий дернулся, собираясь что-то ответить. Смирнов поспешил вмешаться:
— Лучше с ней контакт. Игорь! — рявкнул он на инженера. — Мы идем на стенды, после — в твою лабораторию. Проследи, чтобы там был порядок.
— Д-да, к-конечно. — От стресса инженер начал заикаться сильнее обычного.
Едва не опрокинув чашку себе на колени, он ушел. Абрамцева молча прихлебывала кофе, стараясь не слишком задерживать взгляд на Давыдове.
Обменявшись с летчиком парой незначащих фраз, поспешил уйти, уводя Каляева, и Смирнов.
— Похоже, не все гладко складывалось в личной жизни Дениса Абрамцева. — сказал Каляев, едва они отошли на два десятка шагов. — Он знал?
— Личная жизнь сотрудников базы меня не касается, — отрезал Смирнов.
— И все же: он знал? Или, возможно, мог узнать перед вылетом?
Смирнов резко остановился.
— К чему вы клоните?!
— Я всего лишь пытаюсь разобраться в ситуации, — Каляев поднял руку в примирительном жесте. — В которой пока, говоря вашими же словами, совершенно ничего неясно.
— Ваше право. И все же, просил бы вас быть аккуратней с гипотезами, — раздраженно бросил Смирнов прежде, чем двинуться дальше. Грохот его шагов разносился по всему коридору.
Каляев, пожав плечами, поспешил следом.
Валентина Абрамцева проводила Смирнова и вышагивавшего рядом с ним инспектора взглядом; затем повернулась к Давыдову:
— Весь Дармын уже знает об аварии. Сбор материалов для расследования уже начался. Но мне все еще не верится…