стоит там же, где и стояла, даже стекла не разбиты в окнах..."
Писатель побывал также в Кремле и увидел, что "Кремль с тремя соборами хорошего древнего стиля, с высокими зубчатыми стенами и островерхими башнями, столько веков сторожившими русскую землю, и чудом архитектурного искусства псковских мастеров - Василием Блаженным - как стоял, так и стоит".
Репортаж Алексея Толстого мы напечатали под заголовком "Несколько поправок к реляции Геббельса".
23 июля
Довольно поздно, когда газета уже версталась, пришли Указы Президиума Верховного Совета СССР. Сразу четыре:
о награждении орденом Красного Знамени 99-й стрелковой дивизии (это было первое в Отечественную войну награждение войскового соединения);
о награждении Героя Советского Союза подполковника Супруна Степана Павловича второй медалью "Золотая Звезда" (тоже первый такой случай с начала войны);
о присвоении звания Героя Советского Союза полковнику Крейзеру Якову Григорьевичу (первый командир дивизии, получивший это высокое звание);
и, наконец, о награждении орденами и медалями свыше восьмисот военнослужащих (первое массовое награждение начальствующего и рядового состава сухопутных войск действующей армии).
Указы заняли и первую и вторую полосы. "Полетели" с готовых полос многие материалы наших собственных корреспондентов. В другом случае такой натиск "официального материала" мог бы, пожалуй, огорчить редакцию. А на этот раз все радовались. Опять по той же причине, о которой уже говорилось выше: одновременное и столь щедрое награждение личного состава действующей армии свидетельствовало о возрастающем сопротивлении врагу.
Я не хочу - это было бы неправильно - противопоставлять награды первых месяцев войны наградам последующего времени, когда наши войска вели победоносные наступательные операции. Война на всех ее этапах была сопряжена с огромным напряжением и риском для жизни. А жизнь-то у человека одна. И все же награды тяжелейшего для нас лета сорок первого года имели свою особую значимость. Не только для самих награжденных, а для всей действующей армии, для всей страны. Это - символы всенародной надежды на лучшее будущее. Надежды, сбывшейся не так-то скоро, как хотелось, но все-таки сбывшейся!
Итак, указы ушли в набор. Среди награжденных опять мы увидели немало знакомых имен. Об этих людях уже писали наши корреспонденты.
Надо рассказать читателям "Красной звезды" и о других. Первым появился очерк о Супруне. Написал его Савва Дангулов, в ту пору совсем еще молодой человек с мягкими манерами, ласковыми иссиня-черными глазами и железной журналистской хваткой. Читатель, вероятно, догадывается, что это тот самый Савва Дангулов, который впоследствии громко заявил о себе многими повестями и романами о советских дипломатах.
Дангулов хорошо знал Супруна еще по довоенной поре. Часто встречались на Щелковском аэродроме. Там служили, там и подружили.
У Супруна было много привлекательных качеств: общительный, но твердый характер; честность в большом и малом, безграничная храбрость, подкрепленная, однако, точным расчетом и высоким уровнем профессиональной подготовки. Виртуозно владея техникой пилотирования, он умел заставить машину делать, казалось бы, невозможное. Это знали все, кому довелось наблюдать полеты знаменитой пятерки истребителей на довоенных воздушных парадах в Тушине.
Незаурядна и биография этого человека. Родился он в Канаде в семье рабочего-железнодорожника, переселившегося туда с Украины в начале века. Потом эта семья вернулась на родину, и молодые Супруны пошли служить в авиацию. В 1930 году Степан Супрун, будучи еще курсантом школы младших авиаспециалистов, вступил в партию. В следующем году окончил военную школу пилотов и стал летчиком-испытателем. В 1939-1940 годах, выполняя интернациональный долг коммуниста, Супрун воевал с японскими захватчиками в Китае, командовал там группой истребителей и за личную доблесть был удостоен звания Героя Советского Союза.
О таких людях говорят, что они сами просятся в легенду. И Дангулов давно мечтал написать о нем. Мечта эта окрепла еще более с началом войны, когда Степан Павлович и его истребительный полк вели жаркие воздушные бои над территорией Белоруссии.
Высоко одаренный летчик, человек твердой воли, Супрун в первый же день показал, как надо громить врага. Не прошло и двух часов с момента посадки полка на полевой аэродром, как в разрывах облаков показался фашистский самолет-разведчик. Стремительно набрав высоту, Супрун пошел наперерез ему. Вражеский летчик пытался ретироваться - не удалось. С первого же захода Супрун поразил стрелка. Вторую очередь выпустил по мотору. И немецкий самолет рухнул на землю.
Приземлив свою машину, Супрун приказал техникам немедленно осмотреть ее и заправить. Он был уверен, что, не дождавшись возвращения своего разведчика, немцы пошлют второго. И действительно, вскоре раздался звонок с поста воздушного наблюдения - предупредили, что второй разведчик приближается. Супрун опять поднялся в воздух. Подождал непрошеного гостя чуть поодаль от аэродрома, маскируясь в облаках. Минута, две, пять... Мелькнул уже знакомый силуэт. Степан Павлович молниеносно обрушился на него и поджег. А ночью сам вылетел на разведку в тыл врага...
Последний раз Супрун поднялся в воздух 4 июля. В тот день ему пришлось в одиночку принять бой с шестью истребителями противника. Одного из них удалось сбить, но и сам он погиб в том неравном бою. Впрочем, тогда гибель его была взята под сомнение. В донесении значилось, что депутат Верховного Совета СССР Степан Павлович Супрун пропал без вести.
Гибель Супруна окончательно подтвердилась лишь в начале 60-х годов. В районе Витебска была найдена могила неизвестного летчика, которого похоронили местные жители втайне от немецких оккупантов. При вскрытии могилы обнаружились документы, из которых явствовало, что это и есть Степан Павлович Супрун. Тогда же останки героя были привезены в Москву и перезахоронены на Новодевичьем кладбище. Именем его названа одна из московских улиц...
* * *
Одновременно с очерком Дангулова о Супруне мы напечатали передовую статью "Пример героев зовет к новым подвигам". В ней были отмечены многие из награжденных, отдан долг и погибшим героям: летчику капитану Леониду Михайлову, повторившему подвиг Гастелло, и командиру танка младшему сержанту Александру Грязнову. Им обоим посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
А о командире дивизии Якове Крейзере, будущем командарме, написал Василий Ильенков. Правда, не так много и не так подробно - добраться к самому герою в тот день не удалось. Ильенкову пришлось воспользоваться лишь скупыми реляциями Военного совета фронта.
Что же касается 99-й стрелковой дивизии, то туда были посланы спецкоры, в том числе и фотокорреспондент. Им вменялось в обязанность подготовить материал на целую полосу. Его мы смогли дать лишь в первых числах августа. Об этом я еще расскажу.
25 июля
Сегодня армия и страна узнали еще об одном Герое Советского Союза. Опубликован Указ о присвоении этого звания командиру танковой дивизии полковнику Мишулину Василию Александровичу. И рядом напечатано постановление Совета Народных Комиссаров СССР о присвоении ему звания генерал-лейтенанта танковых войск.
Мишулин - наш старый знакомый еще по боям на Халхин-Голе. Там он командовал 8-й мотострелковой бригадой. Корреспонденты "Героической красноармейской" Владимир Ставский и Константин Симонов не раз бывали в этой бригаде, видели ее в деле, писали о ее боевом командире и других героях.
Отечественную войну Мишулин встретил на Западном фронте в должности командира 57-й танковой дивизии. Воевал он успешно, громил врага, как сам любил говорить, по всем правилам халхин-гольского искусства.
На Указ Президиума Верховного Совета СССР и Постановление Совнаркома мы сразу же откликнулись очерком "Железная воля генерала Мишулина". Написали этот очерк наши корреспонденты Зигмунд Хирен и Яков Милецкий.
Пользуясь случаем, хочу сказать несколько слов о первом из них. Война застала Хирена в железноводском санатории. Как только радио сообщило о нападении фашистской Германии на СССР, Хирен без вызова примчался в Москву и заявил мне громогласно, в присутствии других сотрудников редакции, что в Москве не останется ни на один день. Все, кто был тогда у меня, удивленно переглянулись: как, мол, это бригадный комиссар разрешает политруку разговаривать с начальством таким категорическим тоном? По правде говоря, позволь подобный тон кто-либо иной, я, наверное, одернул бы его. А на Хирена у меня были свои особые виды, и я смолчал. Лишь когда мы остались вдвоем, ему было сказано, чтобы утихомирился, - нужно задержаться в редакции.
Хирен не соглашался. Волей-неволей пришлось открыть мои карты: признался, что сам собираюсь во фронтовую газету.
- Мы вместе с вами были на Халхин-Голе, на финской войне. Разве вы не хотите и в дальнейшем со мной работать? - спросил я.
- Это другое дело. В таком случае можно и задержаться, - сразу же согласился Хирен.
Послал его на Центральный аэродром. Туда, как нам стало известно, прибыли летчики из пограничных районов, надо было с ними побеседовать и на этой основе подготовить для газеты материал о первых воздушных боях. Вернувшись, Хирен доложил:
- Материала нет. Эти летчики в воздушных боях не участвовали. Немцы напалм на их аэродром внезапно, когда там по случаю выходного дня летного состава не было. Фашисты безнаказанно сожгли все самолеты на земле.
Да, трагическая история! И, к сожалению, не единственная. То же самое имело место и на некоторых других наших аэродромах, располагавшихся вблизи границы.
На другой день Хирен был послан в Главный военный госпиталь. Там-то уж наверняка были участники боев, достойные рубрики "Герои Отечественной войны".
Хирен собрал материал для двух очерков - о пулеметчике старшем сержанте Федоренко и командире взвода противотанковой батареи лейтенанте Залявине. О Федоренко написал, а об артиллеристе - не успел: к тому времени окончательно решилась моя судьба, и я уступил настойчивым просьбам Хирена об отправке его на фронт. Он был назначен руководителем корреспондентской группы западного направления.