в нее в своем очерке, который так и назывался "В освобожденном городе".
Должен признать теперь, что Симонов в общем-то был прав, он смотрел вперед. Много, очень много городов и сел нам предстояло освобождать, и нельзя было ни тогда, ни позже уйти от проблемы, которую поднял писатель. Не могу сказать, что я безучастно отнесся к ней. Но такое выступление военной газеты едва ли было бы понято и поддержано тогда. Гораздо вероятнее то, что оно было бы осуждено. И дело не в том, что я опасался неприятностей. Всякий редактор, если он хочет быть редактором в высоком партийном понимании этого слова, не должен бояться, как у нас говорили, "ходить на острие ножа", ставить жгучие вопросы. Я остерегался другого болезненного восприятия такой постановки вопроса в войсках, борющихся с врагом не на живот, а на смерть, охваченных священной ненавистью к нему и непримиримостью к тем, кто вольно или невольно служит фашистам...
* * *
В этом же номере опубликован большой очерк Бориса Галина "Казаки". Когда мы получили очерк и я его прочитал, невольно вспомнил, как Галин начинал свою работу в "Красной звезде".
В нашем коллективе за Борисом Галиным закрепилось имевшее в войну хождение добродушно-веселое звание "рядовой, необученный". В армии он никогда не служил и к военному делу приобщен не был. В молодости Галин работал в одной из московских типографий печатником, получил серьезную травму руки, и с воинского учета его списали начисто. Когда началась Отечественная война, Галин встревожился: не окажется ли он, всегда находившийся на переднем крае пятилеток, вдруг где-то в тылу, позади главных событий войны.
Помочь Галину вызвался его товарищ еще по Донбассу Борис Горбатов. Батальонный комиссар Горбатов уезжал во фронтовую газету, и Галин упросил его взять с собой. Однако Галин понимал, что ему уже не "шестнадцать мальчишеских лет", когда можно было попросту "сбежать" на фронт, и на всякий случай послал телеграмму начальнику Главного политического управления, который хорошо знал и ценил писателя еще по "Правде". Галин просил послать его в действующую армию. На второй день ему позвонили из ГлавПУРа и предложили явиться на Малую Дмитровку, к нам в редакцию.
Так неожиданно для себя Галин стал корреспондентом "Красной звезды". Числился он поначалу в звании рядового. Немного позже появились на его петлицах шпалы старшего политрука. В то время как у всех коллег Галина периодически, в соответствии со стажем и заслугами, менялись знаки различия на петлицах, а потом - количество звездочек на погонах, наш "рядовой, необученный" проходил в одном и том же звании всю войну.
Галин не был военнообязанным, и звание старшего политрука редакция "присвоила" ему самовольно, даже не приказом, а обозначив это только в удостоверении личности. Шпала, хотя и одна, имела все же большую пробивную силу, столь необходимую корреспонденту, чем петлицы рядового.
Прослужил Галин верой и правдой все четыре года войны в "Красной звезде", но, надо сказать, строевого внешнего блеска так и не приобрел.
Но если со строевой выправкой у Галина ничего не выходило, то фронтовая закалка пришла к нему довольно быстро. Всю войну он почти безвыездно провел в действующих армиях и чести краснозвездовцев не посрамил.
Надо заметить, что при всей внешней субтильности Галин был неимоверно вынослив. Многие завидовали его работоспособности на фронте. После трудного дня и бессонной ночи мог с ходу засесть за очерк или корреспонденцию и передать материал в номер. Для "вдохновения" ему требовался лишь стакан теплого чая и кусочек сахара.
"Стихией" Галина были полк, рота, окопы, солдатские землянки и блиндажи. А всегдашнее кредо: пишу то, что вижу, или, как говорили старые артиллеристы, не вижу - не стреляю. Эту фразу не раз слыхал он от Горбатова и любил ее повторять.
Человек на войне - такую стезю избрал Галин. Он не искал сенсаций, не стремился удивить читателя. Его "сенсацией" были люди. Он "открывал" человека, и это ему, к счастью, удавалось.
В этом отношении из всего, что Галин написал за прошедшие полгода, очерк "Казаки" наиболее характерен, типичен и для устремлений, и для стиля писателя. В очерке, переданном с Южного фронта, рассказывается об одной примечательной истории. И вновь Галин оставался верен себе - написал не столько о делах оперативных, сколько о душевных, о внутреннем мире людей, их характере, чувствах, переживаниях, о том, что было ближе и понятнее всего "штатскому" корреспонденту.
Писатель повествует о двух командирах полков - братьях Батлуках из старинного казачьего рода. Батлуки были знамениты с давних времен и особенно тем, что в гражданскую войну весь их род - три брата, четыре сестры, отец и мать - ушли в партизанский отряд. В эту войну старший брат, майор Никифор, и младший, капитан Иван, сформировали из добровольцев два казачьих полка и, разъехавшись в разные стороны великого фронта Отечественной войны, доблестно сражались с гитлеровцами. В дни нашего наступления на Ростов-на-Дону они встретились, и полк Ивана стал правым соседом полка Никифора.
Галин описал их встречу:
"Ночью, когда Батлук вместе с начальником штаба Парамоновым разрабатывали план предстоящей операции, дверь избы скрипнула - и на пороге в клубах морозного воздуха показался казак. Он был закутан башлыком почти до глаз. Подняв свечу над картой, майор Батлук долго всматривался в черную фигуру кубанца. Вошедший засмеялся тихим смехом, затем, распахивая бурку и протягивая вперед руки, вдруг сказал:
- Никифор, браток!..
Опрокидывая стол, майор Батлук кинулся к брату навстречу. Они молча обнялись. Высокие, худощавые, кареглазые, они казались близнецами. Только седина чуть выделила младшего брата. Старший молча указал на орден Ленина, сиявший на груди Ивана. Младший сказал тихо: "За Днестр..." Потом, когда улеглась радость первой встречи, братья склонились над картой..."
Целую неделю пробыл Галин в казачьих полках. Ходил с братьями Батлуками в поход, делил с ними трудности и опасности фронтовой жизни, ел, как говорится, из одной миски, подружился с боевыми командирами. Любовь и уважение к ним и родили его повествование. Быть может, поэтому он и назвал свой очерк "Братья Батлуки". Правда, в газете он появился под другим названием - "Казаки". И не случайно. Дело в том, что, прорвавшись в казачьи районы, фашисты распространяли брехню, что казаки якобы приветствуют приход немцев. Очерк Галина красноречиво свидетельствовал, что казаки встречают гитлеровцев не хлебом-солью, а свинцом. А наш заголовок, решили мы, сразу же и привлечет к этому внимание...
31 декабря
Последний номер "Красной звезды" в 1941 году. В мирное время в таких номерах обычно идет разговор об успехах, достигнутых за пройденный год. На этот раз газета выглядит иначе: в ней отражены успехи лишь самых последних дней. Опубликовано сообщение Совинформбюро о высадке десанта на Крымский полуостров, освобождении от противника города и крепости Керчь, а также Феодосии.
Этому отрадному событию посвящена вся первая полоса. Кроме сообщения Информбюро здесь же заверстаны телеграмма Верховного главнокомандующего командующему Кавказским фронтом генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову и командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому, фотографии генералов и адмиралов, осуществивших эту операцию, и передовая статья "Вперед, бойцы Кавказского фронта!".
Лучшей праздничной полосы и придумать нельзя!
С Западного фронта вестей было мало - продвижение небольшое. Шире представлен Ленинградский фронт. Напечатана статья генерала И. И. Федюнинского "Волховская операция 54-й армии". По масштабам эта операция, конечно, уступала Московской, но значение ее тоже велико: как уже говорилось выше, от успеха или неуспеха этой операции в значительной мере зависела судьба Ленинграда.
Подобающее место заняли на газетных полосах писательские материалы.
Напечатано стихотворение Николая Тихонова "Пощады нет!".
Пощады нет, и, мстя, мы твердо знаем
Она пройдет - смертельная пурга.
Последний залп над Рейном и Дунаем
Сразит насмерть последнего врага.
Это первое с начала войны стихотворное выступление Тихонова в "Красной звезде". За ним последовали его поэмы, рассказы, корреспонденции, очерки, в том числе знаменитые "Письма" из Ленинграда. Мы очень радовались его сотрудничеству с нами. И Тихонов был рад. В своих послевоенных воспоминаниях он отметил:
"Я видел своими глазами, как читают "Красную звезду" с первой до последней страницы на переднем крае, какой популярностью она пользуется в массах и как велика сила ее вдохновенного слова. Большой гордостью для меня было печататься в такое время в такой газете, за которой следил миллионный, необыкновенный читатель, с оружием в руках громивший фашистских захватчиков".
Стихи Тихонова "Пощады нет!" были о том, что особенно жгло душу народа. По мере продвижения наших войск вперед раскрывались все новые и новые злодеяния гитлеровцев, обнаруживались чудовищные документы, свидетельствовавшие, что убийства и истязания мирных жителей, расстрелы пленных, грабежи, поджоги - не случайность, а тщательно продуманная и организованная система. В трофейных документах, захваченных при разгроме 512-го пехотного полка, был обнаружен такой приказ:
"Всякий раз оставляемая нами местность должна представлять собой зону пустыни. Чтобы произвести основательные разрушения, надо жечь все дома... Каменные постройки взорвать. Подвалы уничтожать. Мероприятия по созданию зоны пустыни должны быть беспощадно и полностью подготовлены и выполнены".
Те, кто пережил войну, отлично помнят, какие ответные чувства будили у наших людей все эти варварства. Чувства народа ярко выражала и наша поэзия. За день до выступления Николая Тихонова "Красная звезда" опубликовала три стихотворения Алексея Суркова под общим заголовком "Наша ненависть". Одно из них, начинавшееся строкой "Человек склонился над водой", я уже приводил. О том же и другое стихотворение "Старуха". А вот третье: