Дальневосточная жизнь каждой группы подводников, прибывшей из Ленинграда или Севастополя, начиналась с короткого собрания. Командир бригады объяснял обстановку:
- Корабли ваши пока на стапелях. Работы еще много, и если заводу не помочь, придется ждать лодок долго. А ждать, сами понимаете, нельзя. Поэтому всем вам надо на какое-то время стать судостроителями.
Моряков распределяли с учетом гражданских и флотских специальностей по рабочим бригадам. Народу на стройплощадке прибавилось. Ввели вторую, а затем и третью смены.
Все жили одним - скорее спустить "щуки" на воду. "Период строительства лодки остался в жизни как что-то совсем особое, чего нельзя забыть",- писал мне тридцать пять лет спустя тогдашний старшина мотористов Баканов.
За первую лодку отвечал по заводской линии молодой инженер Курышев. Вторую "вел" Терлецкий, известный многим командирам, принимавшим новые подводные корабли в те годы.
Не знаю, имел ли Константин Федорович Терлецкий диплом инженера. Скорее всего, нет. Он окончил в свое время Морской корпус, плавал на лодках разных типов мичманом и благодаря пытливому интересу к их конструктивным особенностям сделался большим знатоком подводной техники. А после революции пошел работать в судостроение, найдя здесь свое призвание.
На стройплощадке Терлецкий был по возрасту старше всех. Но мастера, давно его знавшие,- почти все называли ответственного строителя лодки просто Костей. То и дело слышалось: "Костя сказал", "Костя велел".
Константин Федорович обладал неистощимой работоспособностью. Однако пробивной Курышев все же вырвался вперед, раньше подготовив к спуску на воду свой "объект" (слова "подводная лодка" не произносились даже на производственных летучках).
И вот настал день, когда все, что полагалось установить и смонтировать на "Щ-11" на стапеле, стояло на месте. Корпус, проверенный на герметичность, покрашен суриком, убраны окружавшие лодку строительные леса. Смазаны салом спусковые дорожки...
Спуск - ночью, чтобы не привлекать внимания посторонних глаз. Край стройплощадки освещается небольшими прожекторами. Сняты брезентовые полотнища, закрывавшие стапель со стороны бухты. Подошел портовый буксир, круша ледок, уже сковавший этот тихий уголок.
У стапеля - начальник Морских сил Дальнего Востока М. В. Викторов, член Реввоенсовета МСДВ А. А. Булыжкин, командование бригады. И, конечно, весь наш дивизион - в эту ночь подводникам было не до сна!
Курышев докладывает директору завода С. И. Сергееву:
- Объект к спуску на воду готов. Прошу разрешения на спуск!
Раздаются команды:
- Внимание, приготовиться!.. Руби стропы!
Один из топоров - в руках у меня. Размахнувшись, ударяю что есть силы по натянувшемуся, как струна, тросу. Лодка, словно живая, шевельнулась и заскользила, набирая скорость, по спусковым дорожкам.
- Пошла, братцы, пошла!.. - восторженно кричит кто-то.
В воздух летят шапки, бескозырки, рукавицы. А лодка, грузно плюхнувшись в воду, уже покачивается на растревоженной темной глади.
Вслед за Курышевым и директором завода поднимаюсь на борт нашего первенца. Теперь, когда лодка на плаву, ноги уже совсем иначе, чем на стапеле,по-настоящему! - ощущают палубу. Открываем задраенный перед спуском рубочный люк, обходим с фонарями отсеки. Что ж, как будто все в порядке!..
А на берегу, у самой воды, краснофлотцы обнимаются с рабочими. Зазвучала любимая песня:
"И на Ти-хом о-ке-а-не свой за-кон-чи-ли по-ход!.."
С этой песней подводники ехали на Дальний Восток, не расстаются с нею и тут, привыкли считать, что она - как бы и про них. Но вот сейчас, должно быть, показалось, что в песне еще не все сказано, и чей-то звонкий голос вносит поправку:
- Не закончили на океане, а начинаем!
И снова объятия, радостные возгласы, счастливый смех.
* * *
Но до океана, до походов было пока далеко. Буксир отвел лодку к заводскому причалу в другом районе бухты. Недели через две рядом со "Щ-11" встала спущенная на воду "Щ-12". Сбоку поставили несколько барж с мачтообразными стойками, на которые натянули маскирующий лодки брезент.
На лодках предстояло установить еще много механизмов, а все смонтированное раньше отрегулировать, наладить, испытать. Между тем экипажам пора было всерьез заняться изучением наших "щук" - для всех незнакомых и значительно более сложных по устройству, чем "барсы". Однако не могло быть и речи о том, чтобы выключить моряков из дальнейшего производственного процесса.
Решили распределить время так: работе - день, учебе - вечер. Ввели жесткий, уплотненный распорядок.
Вернутся люди с заводского причала в казарму, поужинают, чуть-чуть отдохнут, и уже появляется в кубрике инженер-механик "Щ-11" Владимир Владимирович Филиппов с рулоном схем и чертежей.
Как заведено у подводников, устройство лодки изучалось и по чертежам, и в натуре. Каждый член экипажа должен был все на корабле ощупать собственными руками, зарисовать расположение всех цистерн, все изгибы водяных, воздушных и прочих магистралей, зрительно запомнить место любого кингстона, клапана. Увлекались этим так, что готовы были хоть всю ночь ползать по отсекам, выясняя, что к чему в корабельном хозяйстве.
Иногда, видя, как утомлены люди, хотя и стараются не показать этого, я объявлял:
- Сегодня учебу кончим досрочно. И немедленно спать! Боцману считать всех арестованными при кубрике до утра.
Шутка ведь тоже способна снять частицу усталости.
В дивизионе я был командиром и комиссаром. На лодках эти должности уже не совмещались, и на каждую из четырех "щук" назначили военкома. На "Щ-11" им стал Василий Осипович Филиппов, однофамилец инженера-механика, мобилизованный на флот парторганизацией Путиловского (ныне Кировского) завода.
Василий Осипович был типичным рабочим-большевиком, сформировавшимся в первые послеоктябрьские годы. Он твердо знал, что партия может в любой момент поручить ему любое дело и он обязан с ним справиться. Простой и скромный, бесконечно далекий от того, чтобы искать в службе какую-либо личную выгоду, Филиппов меньше всего интересовался такими вещами, как, например, повышение в должности, и прослужил на лодке много лет (впоследствии он был секретарем парткомиссии Кронштадтской крепости).
Комиссар "Щ-11" не любил излишней официальности в отношениях, не в его правилах было также опекать или в чем-то подменять партийного секретаря, комсорга. Но Филиппов удивительно тонко чувствовал, когда ему необходимо самому заняться каким-нибудь членом экипажа. Причем умел и вразумить и предостеречь кого следует без специальных вызовов к себе, поговорив о серьезном будто невзначай и порой в самом неожиданном месте.
Бывало, делится потом:
- Припек я нынче этого парня... Думаю, теперь все понял.
- Когда же ты успел, Василий Осипович, с ним потолковать?
- Да в курилке. Никого там больше не было, не мешали...
Доходить до души и сердца каждого важно было не только потому, что совмещение работы и учебы требовало от всех огромного напряжения сил. Следовало помнить и об обстановке за стенами казарм - совсем не такой, как в Ленинграде.
В 1932 году страна отметила 15-летие Октября. Но из Приморья лишь десять лет назад выгнали интервентов и белых, и эта разница в сроках утверждения нового строя давала о себе знать.
Мы застали Владивосток каким-то двуликим: наше, советское, соседствовало здесь с наследием азиатского порта далекой российской окраины, где в те годы осело немало всякой грязи и дряни. Город не успел еще очиститься от трущоб. В частных парикмахерских посетителям запросто предлагали контрабандные наркотики. Случались нападения на патрули и часовых. Было достаточно оснований полагать, что во Владивостоке действуют не только уголовные элементы, но и шпионы, агенты империалистических разведок.
Все это заставляло быть начеку, добиваться, чтобы бдительность, настороженность вошли у людей в привычку.
Месяцы ударной работы и учебы спаяли личный состав. Краснофлотцы и старшины с разных морей знакомились в обстановке, когда они быстро могли по-настоящему узнать друг друга, приобрести ту уверенность в товарище, которая так нужна в море, но иногда появляется лишь после того, как люди долго вместе послужат. Убежден, что уже тогда, во время достройки первых лодок, закладывались основы тех признанных успехов в боевой подготовке, которых достигли подводники Тихого океана в недалеком будущем.
К весне лодки дивизиона, особенно две первые, имели экипажи, сплоченные настолько, насколько это вообще возможно на кораблях, еще не начавших плавать.
* * *
Стоит закрыть глаза, и опять вижу береговой кубрик нашей "Щ-11"...
Койки моряков одной специальности - по соседству. Вот уголок торпедистов. Старшиной группы у них балтиец Константин Рычков. Это веселый, улыбчивый человек, который, правда, может и вспылить, но уж никакие служебные неприятности на подчиненных не переложит - считает, что они касаются только его. А горячий темперамент старшины как бы уравновешивается неизменным спокойствием его ближайшего помощника - командира отделения Петра Третьякова, тоже приехавшего с Балтики, а вообще потомственного моряка из Архангельска.
Рычков с Третьяковым усердно обучали молодых торпедистов - застенчивого деревенского паренька Михаила Липилина и москвича Александра Вьюгина, рабочего-лакировщика по гражданской специальности. Что оба отлично освоят торпедное дело, сомневаться не приходилось. А вот угадать, что Вьюгин станет после службы ученым-физиком, было, пожалуй, трудно. Теперь он в Дубне, в институте ядерных исследований.
Кроме торпедиста Петра Третьякова, был в команде еще Николай Третьяков, моторист, кудрявый волжанин из семьи сормовских судостроителей. Кто-кто, а уж он сразу почувствовал себя у стапелей словно дома! С ним, как и со старшиной Бакановым, нередко советовались заводские рабочие, особенно когда устанавливали и регулировали дизели и компрессоры.