- Дать глубину,- приказываю штурману, имея в виду показания эхолота.
Он показывал 220 метров. Ложиться на грунт на такой глубине нашей "старушке" было нельзя: давление на корпус в 22 атмосферы могло повредить ее. Одно мне было ясно - управление минзагом под водой невозможно, опасность погружения на недопустимую глубину велика.
- Что слышит, акустик? - запрашиваю второй отсек.
- Горизонт чист, на море штиль,- отвечает Жеведь.
- По местам стоять, к всплытию!
Пришлось всплыть и в надводном положении подойти ближе к берегу, уже занятому противником, и там залечь. Подтвердились наши худшие предположения: от близких разрывов бомб лопнул стяжной болт шарнира привода, приводящего в действие кормовые горизонтальные рули. Какое-то время рули оставались "на нуле", а затем, когда лопнувший болт вывалился из шарнира, они встали на полный угол погружения.
Гибель подводной лодки была предотвращена только благодаря самоотверженности экипажа. Читая многие годы спустя сообщение о гибели американской атомной подводной лодки "Трешер" в Атлантическом океане, где глубина была 2500 м, я с невероятной ясностью ощутил, как близки мы были тогда, в 1941 году, к такой же катастрофе. Правда, в мирное апрельское утро 1963 года никто не бросал на "Трешер" бомб, рули его работали исправно, но неожиданно лодка вышла из повиновения и стремительно ушла на глубину, где и была раздавлена...
Что произойдет с нами? "Л-3" лежала на дне Балтики. Изредка над нами проходили корабли, и даже какая-то подводная лодка самым малым ходом "протилипала", как сказал Жеведь, в южном направлении.
Я пригласил к себе в каюту инженера-механика Крастелева, и вместе с ним мы обсудили создавшуюся ситуацию. Ведь в это время года на Балтике почти отсутствует ночь, бывают только сумерки, и то длятся они два-три часа.
- Придется работать в кормовой цистерне. Если появятся катера-охотники и обнаружат нас, не исключена возможность, что подводная лодка уйдет под воду с людьми в цистерне.
- Есть, задание будет выполнено. О нас не беспокойтесь,- коротко ответил инженер и ушел готовиться к предстоящим работам.
Нужно было отобрать желающих идти на такой риск. Их оказалось ровно столько, сколько людей на корабле. Даже доктор - и тот просился взять его на подмогу: а вдруг какая-либо травма?
Надо было заранее сделать болт такой же величины, как лопнувший. Размеры его оказались в одной из записных -книжек Михаила Андронниковича. Еще раз подтвердилось, что Крастелев знает подводную лодку буквально "до последнего болта".
В полночь мы всплыли. Через пятнадцать минут старшина мотористов Александр Мочалин и старший матрос трюмный Юрий Обрывченко вместе с Крастелевым были уже в цистерне. Все стояли по боевой тревоге. Обе пушки и пулеметы были приготовлены к немедленному открытию огня.
Ветер усиливался, развело волну, крен достигал 10-12 градусов. Приходилось с помощью электродвигателей разворачивать лодку против ветра, чтобы волной не заливало открытый люк цистерны, в которой и без того было много воды из-за пропуска кингстона. Но выхода не было - и через два часа повреждение было исправлено.
Казалось, все обошлось хорошо, но в этот момент произошла новая неприятность. Верно говорят: "Беда беду с собой приводит. Она - устав судьбы людской..." Даже пустяк в напряженных условиях может обернуться, как случилось у нас, несчастьем. В цистерне работали ломом, а когда он был не нужен, его подавали на палубу матросу. Набежавшей волной матроса сбило с ног, и, опасаясь быть смытым за борт, он ухватился за кнехт, выронив этот лом, который упал в надстройку и угодил в трехплечный рычаг злополучных рулей. Надо же случиться такому стечению обстоятельств! Рули оказались заклиненными. Достать лом было нелегко. Ни один из матросов не смог туда пролезть - настолько узкое пространство. Самыми худенькими были Коновалов и Баканов. Острослов Вальцев как-то сказал: "Каждый из них может за карандаш спрятаться".
Опередив Баканова, Коновалов спустился вниз, в надстройку, быстро просунул руку и голову в отверстие у трехплечного рычага, схватил лом, но обратно вылезти не мог. Когда его тащили за ноги, он кричал от боли. Так продолжалось несколько минут, а время шло, близился рассвет, нужно было во что бы то ни стало начинать погружение, а значит, вытаскивать Коновалова...
Весь окровавленный, с ободранной кожей, он с превеликим трудом был извлечен вместе с ломом из этой западни.
В три часа "Л-3" ушла под воду с исправленными рулями, а в восемь помощник уже заступил на ходовую вахту.
Возвращаясь на свою старую позицию у Либавы, мы получили приказание: "Идти в Ригу". В районе Ирбенского пролива нас направили в Таллин. Обстановка на суше менялась быстро: к счастью, наши радисты и радиоаппаратура работали безотказно, и мы вовремя меняли курс, но, пока добрались до Таллина, не раз и не два оказывались в критических ситуациях. Читатель еще узнает об этом.
Не вернулась с моря "С-10". С первого дня войны подводная лодка под командованием капитана 3 ранга Б. К. Бакунина находилась в Данцигской бухте, на подходах к фашистской военно-морской базе Пиллау.
В ночь на 28 июня командир донес, что "С-10" имеет тяжелые повреждения прочного корпуса, лодка не может погружаться, ее преследуют катера противника, к рассвету он предполагает быть в районе Либавы. Однако вскоре после этого был получен условный сигнал без позывных корабля: "Терплю бедствие, нуждаюсь в немедленной помощи". По характеру работы рации, или, как радисты говорят, по почерку, было признано, что сигнал исходит от "С-10".
По времени и месту эта трагедия произошла где-то на нашем курсе, за кормой "Л-3". К сожалению, мы были заняты своей аварийной ситуацией и не получали радиосигналов с "С-10", не имели гидроакустического контакта с ней. Вероятнее всего, лодка стала жертвой вражеской мины.
* * *
В Таллин мы пришли 9 июля. Но как изменились порт и город... Обстановка была крайне напряженной.
Почти весь Балтийский флот собрался на рейде и в гаванях. Корабли были готовы к переходу в Кронштадт. "Л-3" ошвартовалась в минной гавани у причала рядом с плавучей базой торпедных катеров "Амур". Первый боевой поход подводного минного заградителя закончен.
* * *
Вряд ли кто в западне способен размышлять спокойно. А мы - в западне. Да еще под самым носом у гитлеровцев.
Шесть часов утра. Я лежу на койке в своей каюте. Беспокойная полудремота. Напротив меня, на левом борту, в кают-компании, сидит за столом военный корреспондент - писатель Зонин. Ему тоже не спится, черкает что-то в блокноте. Сочувствую ему: легко ли "переварить" сразу столько впечатлений - недавняя наша атака танкера, непостижимый прорыв мощных минных заграждений.
Да еще эта, неожиданно свалившаяся на нас беда. Кто сегодня спит на корабле! Нам снова не повезло: лопнула крышка цилиндра правого дизеля, и мы вынуждены лечь на грунт, чтобы сменить ее на запасную. После бомбежки, которой подверглась наша лодка на выходе из атаки, многие механизмы "полетели". Что делать? Мы бьем фашистов. Они пытаются утопить нас. На войне как на войне.
Я решил провести ремонт у острова Борнхольм и положил подводную лодку на грунт западнее маяка Рене - на меридиане Берлина. Вот куда занесла нас военная судьба...
...Спустя много лет из книги Тура Хейердала "Уязвимое море" я узнал, что где-то в этом районе Балтийского моря в году 33-м или 34-м фашисты сбросили с целью захоронения, как отходы, цементные контейнеры, содержащие более семи тысяч тонн мышьяка. Я и не знал тогда, что мог запросто положить свою лодку на один из таких контейнеров и раздавить его. Теперь они, на исходе XX века, наверное, уже продырявились, а яда, содержащегося в них, было в три раза больше, нежели требуется, чтобы отравить все население земного шара. Такие вот опасности таила (и таит по сей день) янтарная Балтика. А ведь это море своего рода уникальное. Итак, Борнхольм...
К юго-западу от Борнхольма находятся Мекленбургская, Любекская и Кильская бухты. Глубины в них малые, и на подводной лодке здесь не очень-то развернешься, а воевать надо. Иначе - зачем мы здесь?
"Л-3" - в центре района, прилегающего к военно-морским базам и судостроительной промышленности Германии. Немецко-фашистское командование создало здесь полигоны боевой подготовки военно-морского флота, сосредоточило немалые силы противолодочной обороны.
Непрерывное движение судов слышится через корпус подводной лодки и без акустической аппаратуры. Но наше место - в стороне от главных фарватеров, лежим в укромной бухте за мысом.
Чтобы сменить крышку цилиндра, надо затратить пятнадцать - шестнадцать часов.
После погружения не прошло еще и часа. От пышущих жаром дизелей температура в отсеке поднялась до 40 градусов, а к крышке цилиндра, с которой надо работать, вовсе не притронешься. Люди в отсеке в одних трусах. Времени мало. Ждать нельзя. Все смотрят на командира боевой части Крастелева. Главстаршина мотористов Мочалин дает команду командиру отделения Елюшкину начать работу.
Теснота сковывает движения. От жары в отсеке людей мучит жажда. Да еще все нужно делать очень тихо, не стучать: ведь мы недалеко от берега, и нас могут обнаружить шумопеленгаторные станции.
На мотористов Воробьева, Еременко и Дмитриенко легла самая трудоемкая и ответственная работа - они заменяют 300-килограммовую крышку цилиндра.
Мы с Зониным и Долматовым вошли в отсек, когда Крастелев с Мочалиным обсуждали варианты подъема крышки. Для того чтобы отвернуть анкерные болты, необходимо усилие четырех-пяти человек.
Соблюдая осторожность, без стука переставляя огромный ключ с одного болта на другой, нечеловеческим усилием пять моряков постепенно освобождают крышку. Рассчитана каждая секунда.
Боцман Настюхин с командиром отделения рулевых Волынкиным по всем правилам морской практики заводят стальные тросы. Все готово для подъема. Николай Воробьев выбирает слабину на талях, на какую-то долю секунды он всей своей тяжестью в 80 килограммов виснет на цепи. Чугунная глыба медленно отделяется от цилиндра, поднимаясь на талях кверху, а затем ее осторожно опускают на стальную палубу между дизелями. Все в отсеке обливаются потом.