овать в Архангельск около десятка судов, спрятавшихся от немецких подводных лодок в районе Новой Земли.
Североморским подводникам поставили боевую задачу: патрулировать на позициях в открытом море с целью перехвата немецких кораблей. В штабе флота предполагали, что из оккупированных норвежских портов, вероятно, выйдут боевые корабли, чтобы помочь немецким подводным лодкам добивать беззащитные транспорты.
Летом сорок второго года лодок в нашей бригаде было наперечет. Кого же послать на такое задание?
Федора Видяева, раз он тут, в базе. И с комдивом "щучьего" дивизиона Колышкиным на борту "Щ-422" выходит в море.
Кого еще? Конечно, Терехина!
И вот ранним июльским утром наша "М-173" минует флотский госпиталь на берегу и привычно берет курс на норд, словно и не было у нее долгого двухмесячного перерыва на ремонт.
Мы выходим в море уже к развязке этой печальной истории с конвоем PQ-17. Выходим с надеждой: может быть, хоть как-то удастся помешать немцам атаковать транспорты.
* * *
Когда ждешь встречи с противником, а его все нет, поневоле обращаешься мыслями к командиру. При этом прекрасно понимаешь, что ждать ему труднее, чем кому бы то ни было, но все же постоянно думаешь о том, что он скажет, что предложит, что решит.
В такие дни настроение командира, любое его движение, даже вскользь брошенное слово - все моментально распространяется по отсекам и передается каждому.
Задача, поставленная перед "малюткой", казалась Терехину недостаточно активной. Он чувствовал себя как бы зависимым от немцев: хорошо, если им вздумается выйти в море... А если не вздумается? Так "малютка" и будет бессмысленно молотить винтом воду, тогда как враг преспокойно отстаивается где-нибудь в бухточке... Для хорошего командира холостой выход - сущая беда. У Терехина же таких выходов пока не было.
Проболтавшись на позиции несколько суток впустую, Терехин решительно приблизился к вражескому берегу. Теперь "малютка" шла вдоль Варангер-фьорда, смело заглядывая по пути в каждую бухточку. Но сколько Терехин ни поднимал перископ, в пределах видимости ничего, достойного торпеды, не было.
В ту пору у некоторых наших заслуженных командиров сложилось мнение, что подводники не должны наобум лезть к черту на рога во всякие бухточки, тем более что никогда заранее не знаешь, оправданно рискуешь или нет. Надо, высказывались товарищи, чтобы разведка работала более оперативно и выдавала бы данные, по которым можно точно выйти на противника и потопить его.
В этих высказываниях - с виду вполне логичных - было больше благих пожеланий, чем трезвого учета реальной обстановки. Ведение подобной разведки чрезвычайно затруднялось тем, что немцы совершали, как правило, короткие переходы, скорее - перебежки из фьорда в фьорд. Зачастую транспорт находился в море два-три часа, а то и меньше. И за это время предлагалось обнаружить его, передать данные на лодку, навести ее и т. д. А каждой лодке, к слову сказать, в течение суток приходилось оставлять позиции на восемь-десять часов и уходить в относительно безопасный район для зарядки аккумуляторной батареи. Понятно, что, ожидая данных разведки, мы бы постоянно опаздывали. Поэтому командирам было предложено самим активно искать противника. Терехин принадлежал как раз к тем подводникам, которые готовы были лезть в любую щель, лишь бы найти там фашиста и потопить. Наша "малютка" настойчиво обследовала все сколько-нибудь приметные бухточки, но на сей раз Терехину не везло. Разве что в насмешку в один из дней судьба послала нам бот, на борту которого торчало людей десятка полтора. Бот шел под красным парусом к нашим берегам. Парус парусом, но все же мы эту посудину проводили и сдали под опеку наших батарей на берегу. Бот вызывал у нас подозрения. Во-первых, он был новенький, будто только что со стапеля, и одним этим отличался от потрепанных рыбацких посудин. Во-вторых, слишком большая шла на нем "бригада"- норвежцы, как правило, промышляют семьями, а тут полтора десятка здоровенных мужиков, один к одному... В-третьих, лето - заблудиться опытному рыбаку в круглосуточный "день" невозможно, да и какого дьявола надо переть к нашему побережью, если все норвежские рыбаки ловят рыбу у своих берегов!
- Хороши рыбачки,- комментировал Терехин, глядя в перископ.- Вот дойдут до нашего берега, разбредутся по тылам, и там, в скалах, их и батальоном не выловишь.
Сопроводив подозрительный бот, мы вернулись на позицию. Однако на сей раз военное счастье, кажется, действительно изменило Терехину.
Плотность электролита в аккумуляторной батарее падала. Инженер-механик Юрий Бойко доложил, что "батарея просит зарядки". Да и запасы воздуха высокого давления пора было пополнять. Терехин заглянул в карту и приказал штурману Гаврилову:
- Ложитесь курсом на нашу базу... Пойдем в район зарядки.
На подходе к берегу напряжение немного спало: в рубке и в центральном посту негромкие разговоры, реплики, обмен мнениями. Терехин не прерывал их: после нескольких дней напряженного ожидания людям нужна какая-то разрядка. Ожидание на позиции иногда выматывает больше, чем атака.
В конце концов стало ясно, что все эти необязательные разговоры преследовали одну цель - втянуть командира в беседу. Делалось это тактично, но несколько неуклюже. Наконец инженер-механик Юрий Бойко задал весьма отвлеченный вопрос: в чем же принципиальное отличие боевой работы подводников от боевой работы других родов войск? Вопрос по сути дела риторический, да и сформулирован по-школярски, но адресовался он командиру. Все замолкли.
- Главное отличие в том,- спокойно произнес Терехин,- что у нас нет альтернативы.
- То есть?- поднял брови Бойко.
- То есть у нас одна задача: наступать. Даже когда обороняемся - все равно атакуем.
Я вмешался в разговор, заметив, что "аркашка"- дизель "малютки", очевидно, по этой причине не имеет заднего хода...
- Интересно,- прищурился штурман Гаврилов,- ну, а когда на тебя валятся глубинные бомбы? Он их швыряет и совершенно не думает, что ты в этот момент наступаешь... Да и сам ты больше беспокоишься о том, потек соляр наверх или нет. И уж не знаешь, какому морскому богу молиться, чтобы не потек.
- Молись вон на него,- кивнул Терехин на инженера-механика и усмехнулся.Только время, когда на тебя бомбы валятся, для молитв не подходит. Если бомбит тебя какой-то катер или даже тральщик, а ты, скажем, на "катюше", так всплыви и проучи его, наглеца!
Командир не случайно ввернул в разговор "катюшу", как называли у нас крейсерские лодки. У всех в памяти еще свежо было воспоминание о бое, который провела зимой лодка "К-3". После того, как она потопила транспорт, ее стали преследовать два сторожевых корабля. Бомбы падали точно и повредили топливные цистерны. Жирный маслянистый след на поверхности выдавал лодку, и тогда по совету командира дивизиона Магомеда Гаджиева, который ходил в тот поход на "К-3", командир лодки отдал приказ всплыть и вступить с вражескими судами в артиллерийский бой. "К-3" потопила оба сторожевика и благополучно вернулась в базу.
- Так то же "катюша",- стоял на своем Бойко.- У нее целая артиллерийская батарея на борту. А у нас? Одна сорокапятка!
- Зато от нас шуму под водой меньше,- Терехин вроде бы всерьез втянулся в спор,- а потому наша защита - выдержка и маневр. И если грамотно будешь маневрировать, тут и ты свой шанс получишь, подвсплыви и шарахни ему торпеду! И что с того, что он гонялся за тобой час или два? У нас на корме и оружия нет никакого. И правильно. Это потому, что "малютка"- самая боевая лодка. Ей на роду написано - только наступать!
Так неожиданно подворачивал Терехин разговор под свой характер, и все, кто слушал в центральном посту шутливую полемику, улыбались. А это главное. Сменится вахта - вся лодка будет знать, как "отбивался" командир от штурмана и механика. И пустяковый, казалось бы, разговор поднимает настроение экипажа.
Когда я собирался в этот поход, комиссар бригады счел нужным подчеркнуть: "Помните, вы идете не только как заместитель бригадного инженера, но и как полномочный представитель политотдела". Я был членом партийной комиссии бригады, поэтому замечание комиссара приобретало смысл задания.
Среди разных нужных мне материалов я взял в поход папку с газетными вырезками.
В ту пору многие фронтовики, и я в том числе, с нетерпением ожидали статей Алексея Толстого, Ильи Эренбурга, стихов Александра Твардовского и Алексея Суркова, выступлений многих и многих других любимых писателей. Некоторые статьи, стихи, очерки я любил перечитывать и для таких случаев завел папку, куда собирал понравившиеся мне материалы из газет. Папка пополнялась в течение всей войны и достигла внушительного объема. Кроме этой папки, я захватил материалы и по военно-исторической тематике... Все это теперь очень пригодилось.
Чтение газетных материалов в то время было, как говорится, статьей особой. Воспроизвести реакцию моряков, которую вызывала иная статья военного времени или очерк, мне не под силу. Все, что печаталось с фронтов, очень часто напрямую переплеталось с мыслями о доме. Представьте себе, что вы родом из Смоленска или из Ростова, и вам в отсеке читают о том, как ведут себя гитлеровцы на оккупированной земле... Я помню, как старший матрос Пантелеймон Кондрицкий закрывал рукой лицо, когда однажды в газете сообщили о зверствах фашистов в Виннице. У Кондрицкого в Винницкой области осталась вся семья. Помню выражение лица матроса Николая Хохлова, когда в сводке Совинформбюро что-то сообщалось о Курской области. Не мог сдержать переживаний рулевой-сигнальщик, мой однофамилец, Павел Мирошниченко - родом из Харьковской области. С какой жадностью слушал каждое сообщение о Ленинграде старшина Михаил Кожарин!
Казалось бы, трудносопоставимые по масштабам понятия: огромная страна, миллионы людей, втянутых в водоворот войны, тысячи городов, несметное число деревень и тесный отсек "малютки", в котором собралось от силы человек семь-восемь... Но - удивительное дело! В этот отсек, оказывается, вместился весь Союз, вместился самым реальным образом, ибо от каждого находящегося здесь человека вдруг тончайшие нити потянулись на Украину, в Ленинград, в Белоруссию, на Волгу. И ничего удивительного не было в том, что подводники, которые хладнокровно переносили разрывы глуби