Дурная история творилась прямо на моих глазах. Поверьте, представить такого в середине 1970-х было просто нельзя. Ну если кто-то и мог остаться за границей, стать невозвращенцем, то какой-нибудь обиженный на жизнь и более удачливых коллег скрипач или балетный, ну, скульптор или писатель. В конце концов, настоящий носитель государственных тайн, которого соблазняли щедротами и сытой жизнью. Но не спортсмен же, не член сборной. Физкультурники считались нашим неприкосновенным всем. Им верили, не особо проверяли, и они отвечали за заботу и высокие спортивные стипендии абсолютной лояльностью. Старинный друг, знаменитый пловец Семен Белиц-Гейман рассказывал мне, что когда однажды его и еще пару спортсменов не посадили на московский рейс после какого-то чемпионата в Голландии — просто мест не хватило, — руководитель команды даже не заволновался. Посоветовал идти в «Аэрофлот», пробиваться на ближайший рейс. И мысли о том, что кто-то может остаться, не вернуться, не возникало.
Но случилось. На Олимпиаде 1976 года в Монреале семнадцатилетний прыгун в воду Сергей Немцанов первым в истории советского спорта попросил политического убежища. Прекрасный спортсмен, наивный, влюбленный и примерный внук сломал жизнь себе и десяткам близких.
Что было до и после? Свидетельствовать мне.
Канамекс вскружил голову
Да, такого турне в 1976-м, когда и в полуродную Болгарию выезжали только с разрешения партийных райкомов и горкомов, представить было невозможно. Сборной СССР по скромным в ту пору прыжкам в воду предстояло одним трехнедельным махом совершить путешествие по Канаде, Мексике и США. И повезло мне безумно, несказанно: команде требовался переводчик, хоть как-то знавший немыслимую прыжковую терминологию. Обратились ко мне.
Что же это были за чудесные времена! Я был влюблен в прыжки в воду. Представьте 1,7 секунды полета, за которые бесстрашный спортсмен совершает иногда три сальто и нежно, тонюсеньким гвоздиком, без брызг и всплесков входит в жесткую воду. И такое чувство свободы, парения в небе. Ясно, что прыгуны были смелы, рисковы и раскованны.
С ними я чувствовал себя легко. Мы были такие разные, а как понимали друг друга! Дружили, я был на несколько лет старше, они доверяли мне свои нехитрые тайны. Обращались за советами. А я восхищался их смелостью и открытостью.
Молодой тогда спортивный репортер, я колесил по стране вместе с прыгунами. Был на твердое «ты» со спортсменами, дружил с тренерами, которые даже избрали меня в президиум своей спортивной федерации. Чемпионы страны, Европы, а также мира Вова Алейник, Давидка Амбарцумян, Саша Косенков и многие-многие другие, заскакивая в Москву из своих Минска и Еревана, останавливались в моей скромной однокомнатной квартире. Спали на ковре на полу. Тем для разговоров всегда хватало. Не знаю, почему так получилось. Наверное, не хватало мне в той тягучей, размеренной жизни какого-то приключения, риска, драйва. Днем я болел на бортике бассейна за ровесников, сражавшихся за медали, а главное — за жизнь: тут немного не докрутишь, чуть расслабишься, не так войдешь в жесткую воду и — здравствуйте, товарищ Склифосовский. А по ночам мне снились прыжки. И вот награда нашла чудака-журналиста, оказавшегося еще и переводчиком.
Было это за пару месяцев до Олимпиады-76, и заведующий отделом спорта молодежной газеты Володя Снегирев благородно отпустил для грядущего ознакомления с местами олимпийских боев в канадские Монреаль и Этоубико, а также в мексиканское Акапулько и закрытый тогда для советских город Форт-Лодердейл, что в американском штате Флорида. Мы пересаживались с самолета на самолет. Познавали чужую жизнь и невиданные города. Успели посмотреть грандиозный хоккей — «Торонто мейпл ливз» против «Филадельфии флайерз»… Любовались профессиональными мексиканскими прыгунами-самоубийцами, бросавшимися в пенящийся океан с высоченных скал горы Кебрадо.
А в Штатах нам устроили совсем сладкую жизнь. Папаша одной из слабеньких американских прыгуний Кэрролл оказался мультимиллионером. И вся братия прыгунов и тренеров из пары десятков государств выходила пировать в океан на его огромной белоснежной яхте.
Склонная к полноте Кэрролл была очень приятной девчонкой. Тогда вся наша сборная получала щедрые карманные — доллара по два в день. И Кэрролл закупила для нас горы пластинок и передала их ребятам через Сережу Немцанова.
Вообще прыгуны в воду разных стран не только по-дружески общались между собой, но и были близки. Романы возникали на ходу и по обоюдному желанию. Наши парни пользовались огромным успехом.
Знает ли кто, помнит ли еще, что общаться с иностранцами было тогда запрещено. Пообедать, поужинать. В крайнем случае потанцевать. Но чтобы спать, вступать в отношения ближе дружеских… За это можно было и вылететь из сборной. Если заметят тренеры или руководитель делегации, которые могли и сообщить куда надо. Если подобное происходило, спортсмен рисковал сделаться невыездным. В переводе на русский в ЦК партии ему могли закрыть выезд за границу, что было относительно просто. А вот снова открыть дорогу на Запад было в силах лишь суровой партийной комиссии старых большевиков, не склонных ни к всепрощению, ни тем более к сентиментальности.
У меня создалось впечатление, что наши ребятишки были вхожи ко многим зарубежным прыгуньям. Хотя в соответствии с инструкцией ЦК КПСС, которую подписывали все, удостаивавшиеся выезда в далекие веси, от чужих красоток предписывалось держаться подальше.
Но тренеры в турне смотрели на любовные интриги спокойно. Дело молодое. Да и прыжки в воду, где каждый прыжок мог превратиться в последний, сближали. Это не футбол, не легкая атлетика, там спортсменов — тысячи, все в лучшем случае лишь здороваются. А тут маленькая семья, где все мало-мальски стоящие прыгуны знают или слышали о друг друге. И близкие отношения не возбранялись.
Но у Сергея Немцанова все складывалось не так зоологически просто. Кто такой Немцанов? Симпатичный, природой созданный для прыжков в воду бесшабашный паренек. Он был сиротой при живых родителях: отец — военный летчик, которого он и не видел, лишь присылал алименты из Венгрии. Мать куда-то пропала, а Серега воспитывался у бабушки. В детстве тринадцатилетний Немцан заставил старушку переехать из Фрунзе, где закрылась секция прыжков в воду, в Ташкент. Там за два с половиной года он совершил то, на что у других уходила пятилетка: ворвался в сборную. В свои 17 с половиной претендовал на участие в монреальской Олимпиаде и сражался в Канамексе за первые места.
В каждой стране примерный внук Серега покупал на свои скромные карманные сувениры для бабушки и для тренера. Эти две женщины были для него в жизни всем. Как потом выяснилось, хотя кто скажет точно, но и с молодой наставницей, нещадно его на тренировках гонявшей, Сергей был близок. Тоже явление в прыжках в воду нередкое. Я видел тренершу раз в жизни, когда ребята были на сборах в московском бассейне «Чайка». Ей было лет 35, и она показалась мне немножко беременной. Языки, особенно злые, несколько месяцев спустя утверждали: ребеночек — ну копия любимый воспитанник. Не знаю, не видел.
Но еще на первом этапе Канамекса — в Канаде, Серега по уши и прочие части тела влюбился в Кэрролл. Не думалось мне, что та отвечает взаимностью. Скорее просто забавлялась русской игрушкой. Накачанные немцановские мускулы, светлые кудри, да и определенная экзотика. К тому же Серега лихо взлетал на свою десятиметровую вышку и перед каждым прыжком орал «Ямайка, Ямайка», подражая популярному в СССР и совершенно неизвестному в США итальянскому и тоже, как и Немцанов, юному вундеркинду-певцу Робертино Лоретти. Это приводило в неописуемый восторг весь прыжковый караван.
На последние дней десять мы заехали в США. Сначала Техас — за ним американская Москва, где мы сделали пересадку на Форт-Лодердейл. Тут к нашей путешествующей ораве добавился еще один странник — невзрачный переводчик Джордж, необычно хорошо для американца говоривший по-русски. Президент Федерации прыжков в воду США, знаменитый архитектор Смит деликатно предупредил нас с главным тренером Гертом Буровым: этот человек из Государственного департамента. При нем лучше избегать любых откровений. Скажу честно, мне он и без предупреждений Смита сразу не понравился. Не люблю, когда о моей стране говорят плохо и с презрением, и Джорджа я решительно ставил на место.
Однако приставленный к нам человек из Госдепа был услужлив, полезен, и ребята-прыгуны его принимали. Особенно сошелся он с Серегой. Джордж — Немцанов — Кэрролл дружили вовсю. Сергей слушал Джорджа раскрыв рот. Корабли-яхты, прекрасная неделя на золотом песке Флориды, рассказы Джорджа о поголовном американском счастье. А тут еще и пухленькая богатенькая Кэрролл могла вскружить голову не только бедному почти сироте из Ташкента. Джордж пихал Немцанову сувениры, договаривался о встрече с ним на Олимпиаде в Монреале, а потом и на традиционном матче сборных СССР и США в Штатах.
Когда мы уже завершили состязания на последнем этапе в Форт-Лодердейле, прошли границу в Вашингтоне и ждали рейса на Москву, какой-то человек в штатском вдруг отыскал Немцанова: ему звонил Джордж. Я вызвался пройти с Сережей, еле понимавшим по-английски, обратно через границу. Меня стращали: ведь вам снова придется выстаивать очередь, да и формально вы США покинули. Но я настоял. Настораживало меня все это. Джордж особенно.
Маленькая служебная комнатка, куда сразу пустили Немцанова и очень неохотно меня — переводчика. Двое в штатском, один внешний вид которых подсказывал, что эта парочка — совсем не служащие аэропорта. И Серега, приговаривающий в трубку: «Я вернусь, Джордж, я обязательно вернусь…» Может, Джордж уговаривал его остаться в Штатах уже тогда, в мае 1976-го?
«Я выбрал свободу…»
Но он попросил убежища в самый разгар Олимпийских игр в Монреале. Вообще-то сделать это запросто мог любой и каждый. Прямо перед Олимпийской деревней шастали люди, совавшие спортсменам из государств типа нашего бумажки с телефонами иммиграционной службы. Предлагали остаться. Даже выдумали лозунг, который каждый день выкрикивали около Олимпийской деревни: «Defect! Join us!» («Убегайте! Присоединяйтесь к нам!»). Листовки, в том числе и на русском, с таким предложением неведомым образом валялись на каждом этаже дома, где только могли появиться наши олимпийцы. Вообще та монреальская Олимпиада запомнилась мне гнусной и грязноватой.
Делали канадцы то, что категорически запрещается. Противоречит всем нормам и Олимпийской хартии. Ни на одной из последующих двенадцати Игр, где я побывал, ничего и близко похожего не было. Но в Канаде устроили шабаш.
А Немцанов перегорел. Пик формы остался там, на турне по Канамексу. Я не вылезал из олимпийского бассейна, поддерживал Сергея, успокаивал. Пару раз видел где-то неподалеку от Немцана силуэт Кэрролл, не попавшей в сборную США, но почему-то с олимпийской аккредитацией. Она тоже Немцанова воодушевляла. Но выше занятого девятого места на 10-метровой вышке он никак не тянул. Это теперь попадание в число финалистов и даже в десятку расценивается как полуспех. В 1976 году было полным провалом.
Для полной картины замечу, что в чемпионы Сергею было еще рановато. Не окрепли нервы, не столь твердо освоил он сложную программу, да и судьи в видах спорта субъективных, типа фигурного катания или прыжков в воду, новичков обычно попридерживают. Всегда мешала Немцанову и завышенная самооценка. Короче, после провала впал он в полный ступор. Еле говорил.
Кэрролл твердила Сергею, что его засудили. А через несколько дней на собрании сборной СССР Немцанова из-за ухудшения спортивных показателей решили не брать в Штаты на соревнования с командой США и отправить домой. Он лез на стену: а Кэрролл, а обещания встретиться с дружищей Джорджем…
Если коротко: Сергей исчез из Олимпийской деревни, а вскоре загремело (вот уж на весь мир) сообщение о семнадцатилетнем советском спортсмене, выбравшем прямо в разгар Олимпиады свободу и попросившем политическое убежище.
Как было по правде
Я верю в совпадения. В середине 1990-х случайно попал в Москве на банкете по случаю завершения традиционного турнира «Весенние ласточки» за стол с канадцем и моим старинным другом, тренером прыгунов Анатолием Ларюшкиным. За тот немцановский подвиг Толю сделали невыездным на долгие годы, объявили выговор по партийной линии и до 1984 года не прощали, клеймили на всех высоких собраниях. Надо же было кому-то отвечать.
И вдруг я узнал канадца. Да это же тот самый, что был рядом с нашим Немцановым, когда все и случилось. Только фамилия почему-то другая.
— Да, другая, я взял эту в честь тестя, известного американского астронавта, — вздохнул тот, вдруг честно ответив на мой прямой вопрос.
И почему-то, может, выпил в честь окончания турнира или захотелось повиниться, было как раз Прощеное воскресенье, начал рассказывать.
После собрания сборной СССР по прыжкам в воду о Немцанове и организационных выводах как-то и почему-то узнали даже знакомые по турне канадцы. Они тотчас пригласили Сережу в кино. Немного выпили. Поход затянулся на пять часов. И тут он услышал, что уже попросил убежища в Канаде. Его отвезли на виллу. Незнакомые люди убеждали, что назад возврата нет. Предлагали сначала 20 тысяч долларов, потом 40 тысяч — деньги по тогдашним меркам неимоверные, а уж для Сергея и вовсе сказочные.
Откуда ни возьмись появился Джордж. Быстренько приехала Кэрролл. И все убеждали, просили, а неизвестные взрослые люди резко настаивали, говоря, что обратной дороги нет. Прямо детектив, но в духе тех времен. Ну надо же было нашим умникам затеять собрание в самый пик той нахлынувшей на Сережу боли. Он и так был на краю, на диком взводе. А тут для тех, кто хотел скандала, создали такой благоприятный момент, о котором работавшая с Немцановым чужая спецслужба и не мечтала. Он остался.
— Так вы замышляли это еще тогда, до Олимпиады? — допытывался я. — Кэрролл его действительно любила?
Прыгун с фамилией астронавта задумался:
— И да, и нет. Может, ему было действительно лучше остаться? Кэрролл? Но и сейчас мало в Штатах людей настолько богатых. Возможно, ей льстило внимание. Немцанов был отличным прыгуном и хорошим влюбчивым парнем.
Бабушка и спецслужбы
Тут в дело вступили и наши спецслужбы. Началась борьба за Немцанова. В Монреаль приехали большие чины из Москвы. Как наши просчитались с собранием, так канадцы с американцами явно подзабыли о возрасте юного невозвращенца: политическое убежище предоставляли с 18 лет, а было их объекту лишь 17 с половиной. По местным законам никак нельзя.
Московские люди выложили это как главный козырь. Добились встречи с Немцановым. Его привезли то ли пьяного, то ли наркотиками одурманенного, с безумными глазами, только и повторявшего: «Я выбрал свободу, я выбрал свободу».
Та сторона решила тянуть время до немцановского совершеннолетия. А наша вспомнила о бабушке из Ташкента. Вскоре добились новой встречи, на которой преподнесли Сереге подарок: магнитофонную запись с мольбами старушки не бросать ее одну, не рыть ей могилу, скорее возвращаться.
Потом Сережа рассказывал мне, что любовь к бабушке пересилила чувство к Кэрролл. Он «вернулся из-за бабки». Так ли? Не знаю. У меня мнение иное. Немцан понял: никому он в Штатах не нужен. Выжали, как здорово умели, все, что только могли. А дальше?
Канадец, сидевший с нами за столом, попросил прощения у Ларюшкина. Тот простил. А как не простить как раз в Прощеное воскресенье.
Обратно в Штаты
А вот в 1976 году Ларюшкина не простили. Невиданного сыном немцановского отца откомандировали из Венгрии в 24 часа. С десяток человек были наказаны партийными выговорами, понижениями в должностях. Их имена склоняли на собраниях.
А Сергей вновь взялся за прыжки. Но не шло, никак не шло. Он не раз жаловался мне, что засуживают. Однако не в том было дело. Пропал кураж, исчезла легкость. Он женился и развелся. Начал пить, иногда скандалы доводили до милиции.
Мне было жаль Сергея. Но чем помочь? На каждом соревновании встречались, обсуждали планы, Нет, они никогда не сбывались. Судьба была сломана, как был сломлен он сам. По крайней мере на спорте можно было ставить точку.
Шли годы, очень рано умер Давид Амбарцумян, тренировал сборную Австрии Владимир Алейник. Женился на американке и живет себе в американской Атланте Саша Косенков.
И там же теперь и Сережа Немцанов. Уход из прыжков стал благом. Слишком многое в них напоминало о таком возможном, близком, но не сбывшемся. Он стал чинить те машины, на которых в 1976 году возила его Кэрролл. Мастерская по ремонту «мерседесов» в Ташкенте не процветала, но давала кусок хлеба с маслом. А когда сын Денис отправился на учебу в Штаты, то вскоре за ним туда перебрался и Сергей со второй женой. Там, в Атланте, он тоже чинит любимые «мерсы». А к нашим прыгунам и тренерам подходит на соревнованиях немолодая хорошо одетая женщина и вежливо представляется: «Я — Кэрролл, та самая Кэрролл».