Вспоминаю время, когда по весне знаменитости всех мастей отправлялись на ударные комсомольские стройки.
Да, было в комсомоле, не спорю, было: и юные чинуши, и пустословие, и еще много чего, что хотелось бы не ворошить, а забыть поскорее. Но было и хорошее, через что мы все проходили, что как-то объединяло. Некоторые сложные испытания мы одолевали вместе — целина, армейская служба, веселые субботники. Иногда принимавшая убогие формы, однако в целом не лишняя спортивная подготовка под названием ГТО…
Советская эпоха отличалась суровостью. И когда даже при всей жутчайшей дисциплине и вымуштрованности все жизненные резервы отдельно взятой страны были на грани истощения, Родина бросала вперед свой могучий, вечно молодой резерв — комсомол — в неуют и холод далеких строек. Чтобы уж наверняка там сделать и тем самым выжить. И строили, вкалывали, иногда даже за приличную зарплату, хотя жили на окраинах огромной родной земли тяжело, скучно. С них требовали, и они не подводили. Но бросившие в бой эту молодую армию чаще всего забывали позаботиться о создании элементарных условий жизни в далеком захолустье.
Но все равно ехали. Манила романтика. Порой срывались и отважно мчались в полное никуда молодые люди, казалось бы, никак не склонные к перемене мест. К перемене ценностей и понятий тоже. Будущее, возводимое собственными неумелыми руками, виделось куда светлее, перспективнее.
Авантюризм и излишний оптимизм здесь ни при чем. На только-только осваиваемых просторах БАМа, Экибастуза, КАТЭКа, на разбросанных стройках Сибири ждало нечто более счастливое, чем засасывающий и засушивающий относительно благополучный застой, захвативший Москву и прочие обжитые веси.
Иногда первопроходцев корили, обвиняли в погоне за длинным рублем. Ну и что это за время, когда длинным считался тот самый рубль, которого хватало на жалкий «москвич» или, если жилы рвали, даже на вожделенную, но от того не менее тихоходную «Волгу», распределяемую среди ударников труда или по дичайшему блату.
Начало и середина 1980-х — еще далековато до большого слома вех и эпох, однако уже понятно, что многое не так. Начал шепелявить некогда могучий Брежнев, еще только делает первые шаги Горбачев, сухой закон пока не введен, а «груз 200» летит из Афганистана хорошо отлаженным авиапотоком. И совсем уж скоро громыхнет по миру Чернобыль. И опустошаются до нагого неприличия полки магазинов.
Но пока есть остатки веры, до развала страны несколько лет, в которые предстоит прожить, выдюжить и выстоять. И молодые, большей частью, ребята молотят, что есть сил, на объявленных комсомольскими стройках ради этого ли, ради себя ли и собственного счастья.
На стройку — за бесплатно
Тогда главная комсомольская газета и занялась святым делом. По весне, оттаявшим маем, начала засылать в далекие советские пространства десанты знаменитых артистов, обязательно действующих чемпионов — спортсменов, а также других интересных личностей.
Это сегодня заказать чартер — плевое дело. А в те годы раз и навсегда утвержденного расписания — что школьного, что авиационного — пробить полет в какую-нибудь далекую точку было равносильно подвигу. Но пробивали.
И накануне отлета, почти всегда вечернего, около дома 24, что на улице Правды, у огромных автобусов собирались сплошь знакомые (по телевизионным выступлениям) лица. Везли прославленных, талантливых, не отказывающих любимой газете в выполнении серьезнейшей просьбы. Ведь поди оторвись от работы дней на пять и перенеси длинный перелет. Это еще хорошо, что тогда не знали о существовании самолетов, гораздо более удобных, чем наши воспетые в песнях Ту. А потом дикий график, когда переезжаешь из одного маленького городишка в другой, ешь и пьешь на ходу, едва добираясь до холодного гостиничного номера.
И все это — за бесплатно. Точнее, за крохотные суточные. Ну, для нас, для журналистов, то была обязанность. Но летели же с нами уже заласканные популярностью звезды. Может, сидело в душе некое понимание: еду отдать нечто вроде долга тем, кто трудится — и ради меня тоже — вдалеке. Наверное, говорила в людях совесть. И особых отказов не припомнится. Разве что не забуду, как всем миром, используя знакомства, применяя посулы, никак не могли уговорить уже тогда считавшуюся очень великой Аллу Пугачеву. Не помогло и солиднейшее, недавно опубликованное в «КП» интервью.
Хоккеиста Мальцева — хоть в собкоры
Мне приходилось отвечать за спортсменов. И кто только не выезжал с нами в разные годы! Но самым постоянным, прямо выдавай удостоверение корреспондента, был любимец народа хоккеист «Динамо» Саша, теперь Александр Николаевич, Мальцев. Потому и не обойтись без этого пассажа.
Представляете, заканчивается сезон, героически выигрывается в очередной раз чемпионат мира, все ребята — на юг, а Саша — с нами. И это при том, что «КП» его ой как прикладывала за всякие провинности. Мальцев аккуратно приезжал с ворохом драгоценных в те годы дефицита клюшек. Потом подписывал, раздаривал их на каждом выступлении. И, навыкам Цицерона не обученный, мог держать зал часами. Ему кипами посылали записки, и он старательно, негромким своим говорком отвечал на них с полной, невиданной в ту пору откровенностью. Эта искренность и сделала его любимым. Посмотреть на Сашу приезжали за сотни, не вру, километров. Однажды он чуть не час раздавал автографы группе темнолицых колхозников, прибывших на своем открытом грузовике из какого-то аула. Даже они знали толк в хоккее! Мы пытались вырвать его из добрых, но каких же цепких рук, а Мальцев воспротивился: «Не, не, народ вон какой приехал. Клюшек не осталось?»
Вообще Мальцев невольно врывается в герои этой главы. Как-то спортсмены заспорили не на публике, а уже между собой: где требуется больше всего смелости? Сошлись, что в прыжках в воду с десятиметровой вышки. Мальцев не согласился, настаивал: в хоккее. И был дружно осмеян. Мы уже сидели в столовой какого-то спорткомплекса, когда обед нарушило появление толстенького малыша: «Там дядя Саша вас ждет». Карапуз, ловко петляя по коридорам, вывел нас к бассейну. Мальцевское «эй!» раздалось с десятиметровой вышки. Еще секунда — и он солдатиком плюхнулся в воду. То был первый его прыжок, видно было — ушибся, не без труда выбрался на бортик… А на ужине скромно сказал: «Все-таки самые смелые из спортсменов — хоккеисты». И никто больше не спорил.
Был и случай печальный. В Афганистане, куда выезжали к нашим воинам уже в конце всей той длиннющей эпопеи, Мальцев здорово пострадал по воле «дружественных» нам афганцев. Да так, что даже попал в госпиталь. И вел себя как настоящий мужик. Не причитал, что больше никуда не поедет. Выходил, выступал настоящий парень, с которым хоть на комсомольскую стройку, хоть в Афганистан.
А когда выступала юная звездочка певица Катя Семенова, Мальцев, чтобы поддержать стеснявшуюся, только начинавшую карьеру девчонку, решил во что бы то ни стало преподнести ей цветы. Мы обегали весь городок, пока Александр не достал-таки здоровенный букет. Выпросил у кого-то, и мы рванули в зал. По просьбе Саши почему-то преподносили Кате этот букет вдвоем. Не забыть ту девичью радость.
И где бы мы в то бестелефонное время ни были, куда бы нас ни заносило, Саша первым делом искал телефон. Звонил жене Сусанне. И сколько нежности в коротких фразах…
Теперь видимся редко. Но когда встречаемся, вижу: Александр Мальцев все такой же.
Было здорово!
Как нас принимали? На ура. Выступали перед людьми неизбалованными. Сотни, а порой и тысячи их собирались под открытым небом, чтобы послушать песни Александра Дольского. Актер Игорь Старыгин не выходил из образа любимого мушкетера. Ефима Шифрина носили на руках. Эстрадный обозреватель газеты Юра Филинов собирал королей эстрады. Выезжали целые оркестры, и песня «Землян» о рокоте космодрома превращалась в вой настоящий. Да, мы оставляли свои следы на траве у домов наших хозяев.
Какие там Васюки! На сеансы гроссмейстера Алексея Суэтина в спортивные залы приходили со своими стульями и досками. И немолодой гросс извинялся перед подряд им сокрушаемыми: голова работает, а ноги устали, простите, что играю в носочках. Красавец-фигурист Андрей Миненков рассказывал в богом забытых уголках страны о танцах на льду, и одетые в самое парадное девчонки внимали всесоюзному кумиру. Довершали картину классные журналисты «Комсомолки» Василий Песков, Юрий Рост, Геннадий Бочаров. Да мало ли кто еще. Было здорово!
Плохих что-то не встречали
Бог его знает, что сейчас делают все те комсомольцы-добровольцы, которых мы навещали. Самое главное: мы были нужны друг другу. Они чуть отходили от своих бесконечных холодных будней. Не только встречались, но и общались с людьми, известными всей стране. У хозяев оставались воспоминания об общении, у нас — о выполненном долге.
И всегда в середине наших больших гастролей, когда знакомились поближе, наступал момент братства. Не братания, не банальной пьянки с брудершафтом, а именно понимания, что и мы, залетные, и они, тут осевшие, собрались здесь не зря.
Я даже не припоминаю, чтобы были какие-то уж слишком шумные вечера, а уж ни одного скандала — это точно.
Возвращались усталые, но, спасибо за точный штамп, довольные. В чем тут было дело? Кажется мне, что и сомнений не возникало: ездили с пользой. Смотрели, как живут в необъятной. Сравнивали. Меня, к примеру, неделю колотило после Экибастуза — какая же холодная жуть. Раньше туда ссылали, а теперь там строят, и с энтузиазмом. И утихала жалость к себе родному — ой как трудно дежурить в цехе правдинской типографии, вдыхая пары свинца. Да любая работа виделась легкой, по сравнению с их, адской, экибастузской, в награду за которую — «запорожец» с ранней инвалидностью. И такое испытывали многие: до чего же повезло — и с Москвой, и с профессией, и газету нашу как любят.
Впрочем, чувство это исчезало через несколько месяцев. Так уж мы устроены. До чего же быстро привыкаешь к хорошему.