И тут у нас грянуло. Хорошо, что обошлось без традиционного для России бунта, точнейшую характеристику которому дал великий Пушкин. А здесь история вынесла если и не на гребень, то уж точно на волну императорский дом и его главу.
На память о встрече мы получили в подарок книги с подробнейшим описанием древа Кирилловичей. Великий князь оставил на обложках трогательные надписи с ятями. Мне достался и толстенный фолиант, в котором в пух и прах разбивались притязания еще трех оставшихся ветвей Романовых на главенство. Потом к этой «царской библиотеке» прибавились уже из других источников и брошюры, в которых бедных Кирилловичей обзывали чуть ли не самозванцами.
До сих пор отношусь ко всему к этому как к забавной игре и милой блажи. Она для тех, кто в игру играет, и для масс, за представлением наблюдающих. Ну как представить вселение в Кремль царя-батюшки? Эти ушедшие образы, впрочем, занимают свое местечко в истории. И заставляют нас вспомнить о ней. Поэтому и я за всеми этими полуисторическими персонажами наблюдаю с удовольствием.
Мы с Дмитриевой сделали интервью. После московской публикации начались звонки в Париж. Просьбы, мольбы, требования познакомить с великим князем, передать ему письмо. Сразу же отыскались «родственники». А некоторые, воодушевленные примером Маши из Владивостока, были готовы работать на князя бесплатно. Просителям я неизменно вежливо отказывал. Владимир Кириллович и Леонида попросили не давать их телефоны никому.
Позвонили от знаменитого кинорежиссера. Говорил ассистент. Тут уже прозвучало настоящее требование: побыстрее дать координаты, свести. Я не понял, почему звонит ассистент. Тот не понял меня: «Вы что, серьезно хотели, чтобы с вами, журналистом, говорил он сам?» Режиссер узнал телефон и без меня. Сделал фильм или сюжет из далекого Сент-Брияка.
Случайно увидел этого человека с трубкой на Монмартре. Сидел, полный собственного величия, пускал кольца дыма. Вид был более важный, чем у Главы Императорского Дома. Такой действительно сам не позвонит.
Странно, но иногда после того визита обитатели жилища в Сент-Брияке обращались и ко мне, собственному парижскому корреспонденту влиятельной газеты, — слегка советовались. Предстояла первая поездка на Родину — в Россию. Ехать — не ехать? Звонят с русского телевидения. Давать ли интервью?
А я искренне волновался за человека, чей возраст приближался к 74 годам. Не привыкший ко всем политическим словоизвержениям, усталый, взволнованный происходящим Владимир Кириллович теперь, по логике, должен был успевать повсюду. И вопреки всему успевал.
Вот меня приглашают на переименование французской улицы Ленинград в улицу Петербург. И великий князь приколачивает, но как: взобравшись довольно высоко по шаткой переносной лестнице, табличку с новым названием. Вдруг лестница начала отползать от стены. Словно Бог наказывал. Я, непонятно какими судьбами стоявший близко, подскочил, удержал лестницу. Потом спич Владимира Кирилловича на отличном французском.
Важное выступление на пресс-конференции в Париже. Вот он в Петербурге встречается с мэром Собчаком — речи, волнения. Беседа с президентом Ельциным — и честь, и игра нервов. Но великий князь — это же не Рональд Рейган, привыкший к публике, будто к собственной жене Нэнси.
Или, как по-иному напишешь, Владимир Кириллович дает резкий отпор другим, вдруг невольно, но объединившимся представителям династии, носящим все ту же фамилию. То эти Романовы забыли и про род, и про свое место в нем, а теперь подвергают сомнению главенство ветви Кирилловичей, какие только публичные обвинения не выдвигая. Раньше все эти мало кого интересующие споры велись кучкой лиц, келейно и вяло, ныне же скандал вырывается на широкие газетные страницы.
Не его, не В. К. Романова, это было дело. Больше, чем ему, все это нравилось Леониде. Она и семья — впервые в центре внимания. Пробил звездный час. Увы, в целом бесполезный и для общества запоздалый.
А тут еще поездка в Соединенные Штаты. Флорида — не ближний свет, да и жарища. Надвигалась пресс-конференция с беспощадными американскими журналистами. За ней — выступление перед полутора тысячами бизнесменов с заранее написанным им докладом — «Династия Романовых и будущее России». Испытание не из легких, особенно для человека, еще меньше года назад мирно «правившего» российским Императорским Домом из мало кому даже во Франции известного Сент-Брияка.
Великий князь отвечал американцам, не скрывая эмоций. С вопросом на испанском, он, знавший шесть языков, легко разделался на языке Сервантеса. Вдруг согнулся, упал. Еще пару часов его пытались вернуть к жизни в больнице.
Похоронили Владимира Кирилловича Романова в Петербурге в усыпальнице Петропавловской крепости.
Сейчас глава императорского дома великая княжна Мария Владимировна Романова 1953 года рождения. В случае чего ее место займет сын Георгий Михайлович. Что уже само по себе несерьезно.
Видел я в Париже и однажды брал интервью у князя Николая Романова. Он большинством из тридцати разбросанных по свету царских потомков признавался старейшиной романовского рода, хотя в брак вступил, нарушив непреложный закон. Праправнук царя Николая I по мужской линии был весьма демократичен. В постперестроечные времена Николай Романов появился в Париже, где летом 1992 года ему удалось собрать, в том числе и на встречу с российскими журналистами, немало потомков царского рода, причем только мужчин, с четырех континентов, включая Австралию.
Романову было 70 лет, одевался — просто, держался не чопорно, однако с огромным достоинством, которое дается, или уж никогда не дается, только от рождения. Говорил на великолепном, каком же еще, французском, переходя при необходимости на вполне понятный русский. Уже тогда был подслеповат и смотрел на мир и на нас сквозь мощные очки-линзы. На вопросы отвечал довольно коротко, исключительно по существу, никак не производя впечатления человека публичного. Скорее этот выход «в свет» был хорошо обдуманным знаком романовского рода: «Мы Россию поддерживаем». Когда кто-то из нас обратился к нему, как и полагалось по протоколу, «ваше высочество князь», удивления не скрывал. А неплохо мне знакомый Владимир Кириллович Романов почитание любил. Но в тот день на встречу семейства Романовых от Кирилловичей не пришел никто, ибо далеко не все сородичи их Императорский Дом признавали.
Но если и можно было представить себе человека, далекого-предалекого от амбициозных дрязг, то таким виделся мне именно сын князя Романа Петровича Романова и графини Прасковьи Димитриевны Шереметевой. Он и тогда в парижском разговоре обронил, что не претендует ни на какие титулы, ни уж тем более на престол, а лишь только, это нас поразило, «на любовь к Родине». Его биография до боли типична. Бегство родителей из России, оседание, как это было принято, на Лазурном Берегу, где в тишайшем Антибе и родился светловолосый мальчик Николя. Скитался по свету, ища счастья в Италии, Черногории, где его бабушка была супругой короля. Потом последовал Египет и, наконец, снова Рим, где только в конце 1980-х лицо без гражданства его высочество князь, женатый на знатной графине итальянке, принял итальянское подданство.
В своей жизни он занимался много чем. Был торговцем, управляющим делами своего небедного итальянского семейства. Боюсь ошибиться, но злые языки из романовского рода — соперника намекали, будто «Николай Романов в середине 1950-х то ли служил, то ли работал на разведку США». Не знаю. Зато точно уверен в другом. Он любил Родину, и была она вовсе не в Антибе или в Тоскане, где скончался Николай Романович, не дожив двух недель до 92 лет.
А до этого, когда пришло новое время, он появился в России, привезя с собой группу иностранных предпринимателей. Конечно же, был почитаем как старейшина Дома всеми родственниками, присутствуя на перезахоронении останков царской семьи в Петербурге. Это и по его инициативе, проявленной вместе с жившим в Дании младшим братом Дмитрием, прах вдовствующей императрицы Марии Федоровны был перенесен из Копенгагена в Санкт-Петербург.
А еще Романов писал книги о российском флоте. Собирал и собрал огромный архив, посвященный династии Романовых. И, это приближенным к трону особам позволено, никак не признавал великую княжну Марию Владимировну, дочь Владимира Кирилловича, главой Императорского Дома. Зато его высочество князь Николай Романович Романов признал иное, гораздо более для нас важное — вхождение Крыма в Россию, еще раз подтвердив не раз им произносимое: «Не претендую ни на что, кроме права быть вновь полезным России».
Довелось мне встречаться с представителями многих правящих династий. Люди эти были совсем не чужды спорту, а я о нем пишу с 1973 года и до сих пор.
Наверное, многие слышали, что воцарившиеся на тронах частенько становятся и членами Международного олимпийского комитета. Почему нет? Почетно, приятно и всегда на виду у мира.
От общения с некоторыми из высокопоставленных особ впечатления самые теплые. Видимо, работяга-спорт невольно сближает представителей разных культур, сословий и национальностей. На стадионе не важно, кто ты — король-королева или человек из низов, порой поднявшийся именно благодаря спорту на вершины социальной лестницы. Те же пот, травмы, общие для всех раздевалки и стремление во что бы то ни стало выиграть — тут невольно устанавливается сплошная демократия.
Впервые столкнулся с простым небожителем еще студентом-переводчиком на чемпионате Европы по парусу в классе «Звездный» на озере Гарда в Италии. Вообще-то обычно под парусами ходит народ весьма обеспеченный. Но в 1971 году в сборной СССР таких, конечно, не наблюдалось. А самым почитаемым был немолодой матрос Федор Шутков, победивший еще в 1960 году на Олимпиаде вместе с рулевым Тимиром Пинегиным в том же «Звездном».
С Федей, ни слова на иностранных не знавшим, частенько беседовал на пальцах отлично одетый, загорелый, как все яхтсмены, человек лет тридцати. Перед отъездом незнакомец обратился и ко мне за скромными переводческими услугами. На отличном английском попросил дядю Федю передать Пинегину привет от его друга Константина. Я перевел и уточнил: «От какого?» Константин глянул на меня с удивлением, добавив, что Тимир поймет. Но я, воспитанный в лучших традициях советской школы, еще раз переспросил его фамилию. И был удостоен сочувственного вздоха и разъяснения: «От Константина, мой юный друг, короля Греции Ко