аша одна шестая часть суши и зависть по этому поводу обрекают нас быть честными. Россия — бельмо в чужом и злом глазу. Россиянам не простят того, чего тактично и умело «не заметят» у других. Мы обречены быть не только сильными, но и честными. Русским можно выигрывать только так. Остальное — бесполезные и обреченные на проигрыш суды и апелляции, слезы, которым не верят и в Москве, а в итоге — конец карьерам и, главное, национальный позор.
Нет, я не призываю обязательно отдавать основному сопернику части от собственного боба, как это сделал Монти в далеком 1964-м. И все же… Сегодня, во времена спортивной коммерциализации, гонки подлых и разрушительных допинговых технологий, тотальной эгоистичности чемпионов, о Монти вспоминают все чаще. Может, и потому, что он — та самая золотая песчинка или песчиночка, которая заставляет верить, что еще не все в большом спорте потеряно, а герои типа Эудженио все-таки вернутся?
Читал книгу о Монти. Но и из нее не совсем понял, что он за человек. И хотелось мне узнать: случайно ли стал он первым рыцарем? И почему именно Монти? Безумный порыв, или было в нем нечто иное, от других отличающее? Остался ли тот поступок единственным в спортивной карьере, и как продолжалась жизнь Эудженио дальше? Ведь единицам типа Монти сегодня, да и позавчера, нелегко существовать в переламывающей всё и вся человеческой гуще.
Я ожидал и дождался собственного выдоха «уф!». Конечно, не случайно. И не зря просидел я четыре дня в горном итальянском селении Кортона. Там в июле 2009 года на запруженной Плаза Синьорелли неподалеку от собора Святой Маргариты в Кортоне толпа стоя искренне отбивала ладони. Это награждали посмертно чуть ли не причисленного к лику святых Эудженио Монти Международной премией «Меценат» за его дела, оставленные в пример нам, в иной эпохе живущим.
Уже в 1950-е Монти — безоговорочно сильнейший, официально провозглашенный лучшим пилот мирового бобслея. Но это звание никак не удавалось подтвердить олимпийским золотом. В 1956 году в родном ему Кортина-д’Ампеццо взял две серебряные медали — в двойке и четверке. Через четыре года американцы, всегда работающие только на себя, плюнули на все обязательства и впервые за всю историю Зимних игр просто взяли и не построили бобслейную трассу на Играх в Скво-Вэлли.
Но в 1964-м, в Инсбруке, удача наконец-то была на стороне Монти. Его двойка лидировала, и ничто не могло помешать победе. Даже возраст подсказывал: пора выигрывать, уже 36 — сейчас или никогда. К тому же у главных конкурентов англичан сломался боб. Что ж, бывает.
Бывает и не бывает. Монти, признававший двойку английского пилота Тони Нэша и Робина Диксона главными конкурентами, снял со своего боба необходимую деталь и отдал соперникам. Британцы поблагодарили и выиграли. Действительно, собственными руками отдал победу соперникам. А дальше? Что было с ним дальше?
В Кортоне, в странной гостинице, перестроенной из старинного собора XVII века, жили в соседних со мной номерах-кельях хорошо знавшие Монти соратники. Врать в стенах пусть и бывшего, но храма его товарищам — олимпийским чемпионам Лучано де Паолису и Марио Армано было никак нельзя.
А началось все с легкого конфуза. По понятной причине я для начала обозвал седоволосого Марио «Армани», и он меня строго поправил: «Нет-нет, я не кутюрье. Я — бобслеист Армано». Но быстро притерлись друг к другу, вместе завтракали и ужинали. Еще одна олимпийская легенда, шестикратная чемпионка Олимпийских игр Лидия Павловна Скобликова, с интересом слушала наши беседы, Лючиано, почти забывший английский, тем не менее внимал каждому слову и подсказывал детали. Армано же, в свои 68 лет теряющий из-за старых травм слух, говорил очень громко на непривычно хорошем для итальянца английском.
— Английский — это тоже благодаря Монти, — пояснил он. — Когда я, бывший легкоатлет, пришел к Эудженио разгоняющим, он, вроде бы невзначай, обучил меня всем премудростям пилотажа. И я, бывший рядовой итальянской армии, сумел после окончания спортивной карьеры получить хорошую работу в США: тренировал их бобслейную сборную.
— Марио, а каким вообще был Монти? Вот он, по существу, отдал золотую медаль в двойке бриттам. А если бы знал, что отдает с частью боба и золото?
— Если б он знал это и тысячу раз, то все равно поступил бы так же. И его авторитет пилота был столь высок, что спорить с ним считалось неприличным. Почему-то никто не вспоминает, как на тех же Олимпийских играх 1964 года он сотворил нечто похожее, но только для канадской четверки. Их боб сломался, и Монти ринулся на помощь. Вот у кого руки были сделаны, как мы говорим, из золота. Сам починил его, долго промучившись над поломкой с итальянскими механиками. Канадцы выиграли, Монти с ребятами переехали на третье место.
Однако есть все же Господь Всевидящий. После Игр-64 Монти решил во что бы то ни стало выиграть. К двум серебряным и двум бронзовым олимпийским медалям можно и нужно было добавить золото. Азарта и желания в этом сорокалетнем человеке сидело больше, чем в нас, мальчишках. И в 1968-м Италия вместе со своим пилотом Монти выиграла Олимпиаду в Гренобле в двойке и четверке. Но и тут Эудженио решил было если не отдать золотую медаль, то поделить ее с немцами. В двойке Италия разделила первое место с ФРГ, и Монти с де Паолисом вполне законно отдали первенство: они установили рекорд трассы. Помнишь, Лучано?
Лучано выдал тотчас переведенную мне тираду на местном:
— Монти уже собирался к судьям. Мне, партнеру по двойке, он сказал, что, если я не против, медаль надо делить поровну. Эти немцы — симпатичные ребята, они ничуть не хуже нас с тобой, нам лишь повезло в первом заезде. Должна же быть в этом мире справедливость. Я молчал. Моему другу и учителю шел пятый десяток, эти Игры должны были стать для него последними, и все, включая самого Монти, это понимали. Эудженио окружили ребята из нашей четверки. Они молили: не ради кого-то, ради себя — лучшего пилота, девятикратного чемпиона мира, ты же установил рекорд с Лучано, первое место законное, ваше.
Тут продолжил Армано:
— Это мы его с трудом уговорили. Наш Монти, прозванный за рыжий цвет волос «Летающим красноголовым», был явно недоволен. Признался, что уступает только из уважения к мнению большинства. Хотя первое место было не нашим, а его с Лучано, не проронившим тогда ни слова. Таким был Монти. Другие пилоты гоняли своих ребят как хотели. Бывало, надраиваешь боб час, другой, третий. Тут каждая сотая секунды катит за тебя или против. Придет Эудженио: «Хватит, хватит, молодцы, отдыхайте». Мы уходим, а он, уже не слишком и молодой, часами драит боб в одиночку. Работал в день часов по пятнадцать, когда шли соревнования, то, клянусь, и по девятнадцать. Он был, конечно, гением пилотажа. Я не могу понять, как он вычислял все эти траектории. Однажды после финиша я с ужасом заметил, что Монти вел четверку с залепленными снежной крошкой глазами. Виднелась лишь четвертинка его зрачка. Понимаете, на бобслейных трассах легче всего сделать одно — разбиться. С Монти я не получал травм. В тот раз мы все равно выиграли, а Эудженио, поняв мой страх и за себя, и за него, потом тихо сказал мне: «Марио, я за все ручаюсь. У человека нет ничего дороже жизни своих друзей».
После Белой олимпиады в Гренобле он ушел из спорта. Занялся своей бобслейной трассой в Кортина-д’Ампеццо. Он ее лелеял, чистил, холил. Иногда я думал: можно ли и нужно ли быть таким фанатиком и перфекционистом? Требуется ли всегда отдаваться делу на сто и только на сто процентов? И у меня нет на это ответа. А у Монти — был.
Паолис тяжело вздохнул. Армано нахмурился. Тяжелым было молчание.
— А что было потом, после спорта? — спросил я.
— Потом было очень плохо. — Армано с громкого своего голоса перешел на шепот. — Как это вышло? Не знаю. Но его сын стал наркоманом и ушел в иные миры. Быть может, чрезмерная доза? Эудженио страдал. Его замучила болезнь Паркинсона. Сейчас против нее столько лекарств… Но Монти угнетала даже не сама болезнь, а то, что он уже не мог быть самим собой: сильным, решительным, постоянно вкалывающим на своей бобслейной трассе, устраивающим соревнования. И он сам, добровольно, заранее подготовившись, прервал собственную жизнь, которая уже не представляла для него смысла. Или отлично, или — никак. Эудженио Монти решил — никак. В 2003-м пустил себе пулю в лоб.
Не правда ли, откровенный рассказ?
Так осталось ли местечко для Фейр-плей, или мушкетеры ушли в прошлое?
Если честно, то, несмотря на известность, которую приобрело мировое движение Фейр-плей в последние годы, нам не так и легко найти достойных чемпионов. Я уже говорил: заявки в Международный комитет Фейр-плей есть. Но, как мне видится, благородных поступков в большом, именно большом спорте стало меньше. Причины? Когда победа оценивается в евро, рублях или юанях, благородство волей-неволей отходит на второй план. Коллега по Международному комитету американка Донна де Варона, знаменитая олимпийская чемпионка по плаванию и первая в мире женщина — спортивный телекомментатор, добившаяся мировой известности, полагает, будто знает ответ:
— Нам пора начать искать своих героев в других спортивных нишах. Не в олимпийском спорте. Там чемпион превращается в гладиатора. Миллион долларов за победу — до Фейр-плей ли тут?
Возможно, олимпийская победительница и права. Что-то из нашей жизни уходит. А приходит ли? Бесспорно, но совсем иное, к Фейр-плей отношения не имеющее.
Эудженио Монти — сильнейший пилот в истории бобслея. Нет и, похоже, не будет бобслеиста, завоевавшего больше спортивных титулов, чем уроженец деревушки Добиакко. Он был одним из лучших горнолыжников Италии, но травма колена прервала карьеру. И тогда бесстрашный Монти пересел в боб. Небывалое, но его славное имя носят бобслейные трассы. Он сделался символом Фейр-плей. Это и благодаря ему девиз нашего движения благородства: в спорте есть нечто большее, чем золото.
Но не всем же быть Эудженио Монти. Хорошо хоть, что его помнят. Но ведь Монти и сам посчитал, что его время истекло… Безвозвратно?