Тринадцать из двадцати четырех моих вышедших книг посвящены разведке. Было бы просто нечестно по отношению и к героям, и к читателям обойти эту тему.
День Ангелова
Как выяснилось полвека спустя, мой скромный институтский преподаватель полковник Павел Никитич Ангелов оказался атомным разведчиком, добывшим для СССР секрет производства урана. С такой фамилией — и в разведку?
Военный перевод преподавался в Московском государственном институте иностранных языков имени Мориса Тореза весьма серьезно. На последних курсах два дня занятий из шести отдавались на переводческом факультете этому непростому предмету. Учили нас офицеры с богатой военной практикой. В конце 1960-х — начале 1970-х годов оставались среди них и участники Великой Отечественной войны, увешанные орденами.
У этих преподавателей было не сачкануть, да и пытаться разжалобить наших полковников было глупо. Может, потому и военный перевод все студенты-переводчики осваивали твердо. Во мне до сих пор сидят все непростые английские и американские военные термины. Разбуди и сейчас посреди ночи, допрошу на английском взятого в плен или сумею перевести характеристики чужого оружия тех времен. Пусть этого в жизни ни разу и не потребовалось, но потерянным временем занятия военным переводом не считаю.
Тем более что преподаватель был у нас отличный. Китель — в орденских планках, подтянутый, всегда выбритый. На институтских вечерах иногда появлялся в штатском и отличался от коллег по военной кафедре непривычной для тех лет элегантностью.
Учебные группы были небольшие — человек по семь-восемь. Мы приветствовали полковника, он аккуратно вешал китель, переворачивал стул, усаживаясь к нам лицом. И шла работа, бывало, часов по шесть в день. Язык он знал прекрасно.
Мы участвовали с ним, как бы сказали сейчас, в ролевых играх. Особенно нравилось допрашивать Ангелова, выступавшего англоязычным офицером. Он хитрил, сбивал нас с толку. Хотя сам же и учил нас, что по «их» уставу ради спасения жизни плененный американец имеет право ответить на некоторые вопросы.
Но переводчики — особые люди, убежденные, что их профессия самая лучшая. Даже молодые пытались разобраться в нюансах языка. И, не сговариваясь, мы решили, что английский у нашего полковника какой-то не такой. Акцент необычный, даже не американский, чем-то отличающийся.
В нашем институте задавать лишние вопросы было не принято. Проявишь чрезмерное любопытство и окажешься, как говорили только в Инязе, а не в Англии, «unabrodable» — то есть не имеющим права выезда за границу. Но мой друг-однокашник К., еще в студенческие времена награжденный боевой медалью за смелые переводы на высотах израильско-египетской границы, узнал тайну произношения полковника.
Наш милейший преподаватель в конце войны служил в военной разведке. И якобы его, нелегала, внедрили в Канаду под видом болгарина. Ведь и Ангелов скорее фамилия болгарская. Работа по атомной проблематике шла успешно. На связи у молодого офицера-нелегала было несколько серьезных источников, а один — очень важный. Этот североамериканский ученый, возможно, и передал Ангелову некие секреты, связанные с ураном.
И все было бы хорошо, если бы предатель из посольства не попросил убежища у американцев. Над многими нашими агентами — верными друзьями сгустились тучи. Вот и ученого, который помогал Ангелову, арестовали.
А советский нелегал бежал. Добрался до морского порта, как был, в домашних тапочках. Нашел корабль под серпастым флагом, поднялся на борт, и судно тотчас отчалило.
Конечно, после нескольких лет работы в Канаде у полковника остался неслыханный нами (откуда же в те годы?) канадский акцент.
С годами удалось выяснить: есть в этой легенде и доля правды. Офицер Ангелов работал в военном атташате при посольстве СССР в Канаде года с 1943-го. В 1945-м ему удалось возобновить прерванную связь с действительно важнейшим источником — английским ученым-атомщиком Аланом Нанном Мэем. Тот вступил в компартию Англии в 19 лет и, обратите внимание, в 1933 году закончил в Кембридже тот же Тринити-колледж, что и члены «Кембриджской пятерки» во главе с Филби. Случайность?
В конце войны преданный агент больше не горел желанием сотрудничать с Советами. От встреч под всяческими предлогами уклонялся. И Ангелов рискнул: пришел к Алану прямо домой. Прием совершенно для военной, да и любой другой разведки, берегущей свои источники, не характерный. Но решалась судьба создания советской атомной бомбы, порой приходилось идти напролом.
Мэй упирался, говорил, что и так много сделал, а сейчас чувствует, что попал под колпак контрразведки. Но Ангелов, действуя очень решительно и пренебрегая дипломатией, его «уговорил».
И физик передал своему куратору — молодому офицеру образцы урана-233 и урана-235, а также доклад о ядерных исследованиях.
Теперь как-то забыто, что ученые из нетронутой войной Канады принимали активное участие в Манхэттенском проекте. А у Мэя, трудившегося в Монреальской исследовательской лаборатории, к тому же были прекрасные рабочие отношения не только с английскими, но и американскими учеными. Он не раз приглашался в засекреченные места, где в США создавали атомную бомбу — от Чикаго до маленьких городишек. И вскоре Алан передал Павлу ценнейшие сведения: общие данные по Манхэттенскому проекту, фамилии ученых и точные адреса атомных заводов и лабораторий.
Но, может быть, наиболее востребованными стали образцы урана-233 и 235, которые от Мэя попали сначала к Ангелову, а вскоре и в Москву. Не знаю, правда или нет, тут снова попахивает легендой, но один из атомных разведчиков свидетельствовал, что он, а не Ангелов доставил их спецрейсом в Москву. Риск был смертельный: прятал ампулы в своем поясе. Прямо на летном поле осторожно вручил их руководителю военной разведки.
Тут и подъехала черная машина со шторками. Из окна появилась протянутая рука, взяла ампулы, и машина исчезла. Так образцы попали к куратору советского атомного проекта Лаврентию Берии.
А Мэй не зря волновался. Шифровальщик посольства СССР в Оттаве Гузенко выдал многих — и советских разведчиков, и их агентов. Весной 1946 года Мэя арестовали и дали десять лет тюрьмы, которые он отсиживал уже в Англии. В 1953 году за примерное поведение был выпущен на свободу. Никогда не раскаивался в содеянном и мирно скончался в возрасте 91 года в Кембридже.
Павел Ангелов вынужден был срочно покинуть Канаду. Ясно, что ни в какую загранкомандировку выехать больше не мог. Оперативная карьера с блеском завершена, хотя Ангелову от этого было не легче. Работал в ГРУ. Потом преподавал у нас.
И совсем не походил на обиженного жизнью человека. Не чинуша и бюрократ, а настоящий полковник. С ним можно было и поговорить, и даже посоветоваться. Павла Никитича избрали парторгом. На этом посту можно было давить, зарываться и зарывать. А полковник помогал.
Однажды меня, дурачка-четверокурсника, — вызвал на военную кафедру грубый педант-подполковник. Языкам он был не обучен, занимался другими делами. Разговор получился короткий, типа: ты чего нарушаешь, хочешь на всю жизнь невыездным стать? Сделаем. Не понимал я, в чем дело, где проштрафился. Выяснилось, виноват я по уши. Подрабатывая летом после третьего курса гидом-переводчиком в «Интуристе», дал адрес американцам. И не свой, не домашний, что категорически запрещалось, а родного института. Вот парочка старичков-туристов и написала мне, благодарила за хорошо проведенное в Москве время. Письмо попало на военную кафедру, и, как пообещал подполковник, объяснительной запиской мне было никак не отделаться.
Сидевший в уголке Ангелов разговор, вернее хамский рев, услышал. И когда я по приказу старшего офицера тут же принялся писать объяснительную, незаметно махнул мне рукой: давай садись, не спорь. А потом подполковник ушел читать лекцию, как вести себя с иностранцами. И Павел Никитич быстро подошел ко мне, подсказал, что обязательно надо не только повиниться, но и понятными для подполковника словами изложить: дал адрес не просто американцам, а верным коммунистам, друзьям СССР, которые и поблагодарили меня за то, что еще лучше узнали страну. Читай между строк: и при моем участии. «И не спорь с этим, не нашим, — приказал он. — Дождись, приветствуй по уставу, вручи бумагу и попроси выслушать». Что я и сделал. Был прощен! Хотя и отруган по всей строгости никем не писаных, однако действовавших законов. Правда, на практику в зарубежье меня после четвертого курса не пустили. Не беда, поехал на пятом.
Мне кажется, Ангелов сыграл определенную роль в моей судьбе. А может, и ошибаюсь. Вглядывался он в своих студентов внимательно.
А после пятого курса, вместо того чтобы вместе со всеми сдавать государственные экзамены и защищать диплом, я, переводчик, в третий раз за год (по тем временам — рекорд!) был отправлен в трехнедельную зарубежную командировку со сборной по парусному спорту в классе «Звездный» по фантастическим озерам — сначала в Венгрию, потом в Югославию, а на закуску — в Италию.
Вернулся в Москву, обогащенный впечатлениями: побывал даже на родине Монтекки и Капулетти — в Вероне, и с мотками фирменной итальянской шерсти, которые отдал счастливой маме. Сдавал госэкзамены и защищал диплом в гордом одиночестве. Но был готов, пересилил привычный мандраж, поверил в себя. Последним был военный перевод. Вдруг пришел принимать его сам Ангелов. Мы проработали с ним минут сорок. Горжусь его оценкой больше, чем остальными «отл.».
Прошло уже полвека, но я и сейчас помню, как мы приветствовали полковника Ангелова им же в нас и вдолбленным: «Dress right dress. Ready front! Eyes left! Comrade colonel…» («Равняйсь, смирно! Равнение налево! Товарищ полковник…»).
В гостях у агента 007
В Шотландии все уверены: именно бригадный генерал, разведчик сэр Фицрой Маклин и стал прообразом Джеймса Бонда.
Мы собрались на прощальный ужин в лучшем ресторане Глазго. Глаза горели у всех — даже у официантов. В Шотландии знают своих героев. А тут с нами восседала сама народная гордость — сэр Фицрой Маклин, только на (тех) днях удостоенный ее величеством королевой Елизаветой II звания «Рыцарь Шотландского ордена».
Не все обожают шпионов
Конечно, по строгому протоколу его усадили во главе стола. Именно сэр Фицрой, кто же еще, произнес первый спич, осушив бокал за успешную стажировку группы российских журналистов в университете Страфклайда.
И тут произошло непредвиденное. Слово самовольно, не по чину, взял наш преподаватель мистер, скажем, Хейли. «Да, мы рады, что среди нас присутствует Фицрой Маклин. Мы же знаем — он настоящий спук, c которого вылепили Бонда. Я же не ошибаюсь, сэр?» — выдохнул профессор еще только после первой.
За столом повисло тягостное молчание. Ведь именно спуками, в переводе «шпиончиками» или «шпионишками», презрительно именуют в Британии разведчиков и шпионов.
Лицо сидевшего рядом со мной Маклина налилось кровью, и совсем не от виски. Такого оскорбления он не ждал. Как бы пропустил гадкие слова мимо ушей. Отсидел с нами из вежливости еще минут десять, пожелал приятных воспоминаний об учебе в Глазго и ретировался в своем килте.
Устроители ужина зашипели на профессора, но тот держался твердо: «Разве я сказал неправду? Спук он и есть спук». Торжество было скомкано и закончилось быстро. Из чего мы поняли, что в Британии своего собственного Джеймса Бонда и других героев шпионского эпоса любят не все.
Как Флеминг вылепил Бонда
Очень просто. Они вместе с Фицроем служили в разведке. В биографии Флеминга прежняя его профессия нарочито выдвигается на первый план: ну как же, писатель знает, о чем пишет. На самом деле разведчик из Флеминга получился совсем слабенький, а по отзывам некоторых членов знаменитой «Кембриджской пятерки», вообще никакой.
А вот в биографии аристократа чуть не королевских кровей Маклина известный факт многолетней работы в разведке всячески обходится. Но секрет Полишинеля открыт для всех.
И для нас тоже, ибо Фицрой Маклин попросил Форин Оффис перевести его из скучнейшего Парижа в непредсказуемую Москву, где он под дипломатической крышей и прошпионил с 1937 по 1939 год. А с началом Второй мировой войны уехал в Британию, но и там долго не засиделся.
Лишь кратко упомяну об уже военных миссиях будущего Джеймса Бонда, с которыми он, как всегда, удачно справился. К примеру, в очень нужной Великобритании и СССР Персии. Там во втором по значению городе страны Исфагане он лично похитил командующего фронтом генерала Захеди, работавшего на немцев. Тот старательно и в полной тайне готовил правительственный переворот. Но какие-то неведомые агенты сообщили об этом Маклину, и тот ринулся в Исфаган. Генерал Захеди не сразу понял, что попал в загребущие лапы британской разведки. Фицрой доставил его в аэропорт, запихнул в самолет, и только после приземления Захеди понял, что он в Палестине и война для него завершена.
Затем приблизительно то же самое Фицрой Маклин несколько раз проделывал и в Ираке, нейтрализуя тайных и явных прислужников Гитлера.
Прошло время, и в оккупированной немцами Югославии появилось множество партизанских отрядов. И кто только в них не сражался. Премьеру Черчиллю предстояло понять, за кем из командиров реальная сила. Сведения до Лондона доходили противоречивые.
И тогда Фицрой Маклин вместе с еще одним соратником были сброшены на парашютах к югославским партизанам. Черчилль хотел знать, какую из многочисленных ветвей сопротивления на Балканах поддерживать. И Маклин дал точный ответ: только Броз Тито и его людей. Как доказала история, он не ошибся.
Флеминг, служивший в разведке в тот же период, об этом знал. И срисовывал Джеймса Бонда прямо с натуры. Оба — агент 007 и Фицрой — шотландцы. Оба — бесстрашные авантюристы. Маклин, хотя и прожил до самой смерти в 1996-м в единственном браке со своей знакомой мне супругой Вероникой, был большим ходоком. Увлеченность дамами унаследовал и Бонд. Оба метко стреляли. С парашютом эта пара — Джеймс и Фицрой — общалась будто с добрым другом, не раз прибегая к его помощи. Оба специализировались на похищении разного рода злодеев. Но главное, некоторые книжные и киношные подвиги агента 007 словно взяты из секретного досье Маклина, дослужившегося к концу войны до генерал-майора и отмеченного высшими королевскими наградами.
Еще бы, ведь Маклин сполна воспользовался правом докладывать обо всем им лично разведанном и добытом непосредственно премьер-министру Уинстону Черчиллю. Это ли не высшая степень доверия, которой может похвастать и Джеймс Бонд. Сохранились документы, напечатанные лично Маклином в одном экземпляре и адресованные только премьеру. На родине реального героя в 2008-м издана книга с красноречивым названием «Сэр Фицрой 007». Но почему ее изъяли из продажи и библиотек в 2010-м? Кто-то с чем-то поторопился?
Пусть это и покажется сюжетом из несколько другой оперы, но первый и лучший исполнитель роли Бонда шотландец Шон Коннери хорошо знал Маклина. Наезжал к нему, наверняка присматривался, что-то заимствовал. Их замки находятся неподалеку. Не хочу перебарщивать, но, пытаясь вникнуть в детали, я докопался до того, что шотландские историки приписывают актеру родство с его героем. Девичья фамилия матери Коннери — будто бы Маклин. Кстати, именно так назывался замок, в котором в Средние века обосновались предки Коннери. А принадлежал он, сами догадываетесь, родственникам Фицроя Маклина.
Что он делал в СССР? А в России?
Тут с первого взгляда все яснее ясного. Выпускник Кембриджа (опять-таки по совпадению, о котором мы говорили в главе о Павле Ангелове), он окончил университет в одно время и фактически по схожей специализации с несколькими членами знаменитой «пятерки». В книге Маклина «Восточные подступы» подробно описываются его похождения в СССР. Он побывал на Кавказе и в Средней Азии. За ним пытался следить НКВД.
Но если следили, то каким же образом проникал дипломат-разведчик-путешественник в наглухо закрытые для всех иностранцев запретные регионы? Однажды осенью 1937 года его, похитившего коня и невзначай заскочившего в секретный пограничный район Закавказья, все-таки арестовали. Но Маклин спокойно предъявил чекистам дипломатический паспорт. Те сделали вид, будто не понимают, о чем говорит шпион на своем английском, и тогда задержанный тут же перешел на довольно приличный русский, объяснив: конь занес не туда, и он заблудился. Добился освобождения.
И вскоре вновь отправился в путь. На сей раз на поезде на север. И как же теперь его опекали! Но где-то неподалеку от Новосибирска он незаметно покинул вагон, обманув наружку. Что он делал в закрытых для иностранца городах Сибири? Или, годом позже, в Средней Азии?
У него были агенты? Сообщники? НКВД с такими не шутил, а уж в 1937—1939 годах не церемонился и с дипломатами, держа их под колпаком. Но как тогда в 1938 году он, совсем не журналист, ухитрился проникнуть в Колонный зал на третий московский процесс над двадцати одним членом так называемого антисоветского «правотроцкистского блока»? Как сумел более чем на сорока страницах рассказать в книге о поведении бывшего главы Коминтерна Бухарина и снятого с председательства Совнаркома Рыкова?
И очень тонко поведать о реакции на все это Сталина. Разведчик разглядел вождя в маленьком оконце, находившемся высоко над сценой, где разыгрывалось судилище. Пишет, что туда случайно попал луч прожектора. Сталина никто не заметил. Кроме английского шпиона Маклина.
Еще одно, оставшееся для меня загадкой. Понятно: специальная миссия Маклина по разработке Тито в годы войны прошла успешно. Но почему он, Фицрой Маклин, не только допустил к Тито советских разведчиков, но даже, если верить британским источникам, организовал их доставку в труднодоступные районы? Англичане пишут, что представители СССР добрались до партизан на планерах, которые прикрывали специально вызванные Маклином британские самолеты. Правда ли это? Зачем было сводить с Тито каких-то русских, которые могли навязать тому свою волю? Да еще дружить потом с майором НКВД, возглавлявшим миссию?
И напоследок еще одно, самое непонятное. Участвовал ли Фицрой Маклин в событиях, перевернувших всю новейшую советскую историю? Давайте прямо: приложил ли руку к развалу Союза? Вот где совсем темно. Дотянется ли сюда лучик прожектора, который помог Маклину в 1938-м в Колонном зале? Английские историки уверены, будто Фицрой Маклин в конце1980-х и в самом начале 1990-х беседовал (или вел переговоры) с нашими первыми лицами. Многолетний член британского парламента делал это по поручению Маргарет Тэтчер и доложил «железной леди» о своих выводах, как докладывал в свое время другому премьеру-консерватору — Уинстону Черчиллю. И Тэтчер с его подачи сделала выбор: поставила, как утверждают бритты, на Михаила Горбачева.
Когда в 1991-м власть в СССР сменилась, Фицрой Маклин вновь появился в Москве. Виделся с новыми руководителями молодой России. О чем говорили — не знает пока никто. А ведь сэру Фицрою в 1991-м уже исполнилось восемьдесят. Но снимки Маклина с российскими вождями я видел в Англии собственными глазами. Он что, внушал что-то нашим новым лидерам? Переманивал на чью-то сторону?
Здравствуйте, агент 007
В 1993 году мы с ним и встретились. Фицрой Маклин стал председателем шотландско-российского Фонда Святого Эндрю. Повторюсь, что в числе прочего фонд отобрал из нескольких сотен претендентов-журналистов 12 наиболее продвинутых и отправил на учебу на аспирантские курсы университета Страфклайда в Глазго.
Сэр Маклин предстал перед нами в первый же день приземления в Шотландии. Национальная одежда, вызывающие уважение седины, совершенно понятная и полная глубокого смысла речь о необходимости взаимодействовать и сохранять хрупкий мир выдавали в почтенном рыцаре минимум дипломата. Он виделся мне милейшим и приятнейшим. О Фицрое как прототипе Бонда знала вся британская страна, и мы тоже.
Мечтал побеседовать с ним поподробнее. И после приглашения посетить сэра в его далеком от Глазго поместье мечта была близка к осуществлению. Но в автобус с российскими журналистами, отправлявшийся в деревушку Страчюр, где в своих огромных хоромах жил Маклин, влезли двое незнакомцев, чья профессия перестала быть тайной с первых же минут наставительного разговора. Один грубо, а второй, как и полагается, вежливо попросили-потребовали не использовать диктофон и вообще не тревожить сэра на девятом десятке лет интервью и разными вопросами.
Но все же как было не пообщаться с загадочным человеком. Он встретил нас, тяжело опираясь на специальные костыли. Его заботливо поддерживал юный секретарь, писавший диссертацию о тайной жизни сэра Маклина. А сэр подшучивал над своими недугами, извинялся, что сегодня ему никак не сыграть с нами в гольф на идеально ровной зеленой лужайке.
Разум его был светел. Лишь раз удивил меня вопросом:
— Вы понимаете мой сербский?
— Сэр Маклин, вы же сейчас прекрасно говорите по-русски.
— Да, страны, в которых ты бывал и особенно жил, становятся частичкой твоей жизни, тебя самого. Они же — твоя биография. Мечтал бы снова заглянуть в Москву. Однако, когда тебе за восемьдесят, сложно загадывать дальше ланча.
Но Фицрой Маклин продержался еще несколько лет — до 1996-го, уйдя в 85.
Джеймс Бонд или не Джеймс Бонд, но дипломат Маклин работал в СССР на британскую разведку. И тем не менее привязанность его к нашей стране на склоне бурных лет показалась искренней. Не превратился он в русофоба. Делал свое дело, однако сохранил уважение к тем, с кем соперничал. Разведчик высочайшего полета превзошел вымышленного Джеймса Бонда.
Разведчиком он и остался. Но для нас, русских, против которых работал, все же и шпионом тоже. Именно шпионом, а не каким-то там шпионишкой-спуком.