До сих пор спорят: почему и за что уволили лучшего радиста-нелегала Фишера? Но сам вопрос поставлен некорректно. Он в ином: как разведчик вообще уцелел? Начался в стране террор, и в этой кровавой волне, всю страну залившей, расстреливали сотни тысяч. Волна, от которой не скроешься, накрывала всех и вся. Масштабы поражают. Убирали верхушку, лучших людей. Странно предполагать, будто кто-то старался сохранить в этом месиве нашу разведку. Перед самой войной на год-два закрывались за границей резидентуры. Чекисты в лучшем случае по лагерям — по тюрьмам, их иностранные агенты — в недоумении и простое.
Опытнейший резидент Орлов (Фельдбин) ситуацию оценил верно. Прожженный и циничный профессионал все прочувствовал, предвидел, вычислил. И — спасся. Когда люди Сталина вызвали его на встречу, он написал письмо вождю. Обещал никого не выдавать в обмен на то, что его родственников в СССР не станут преследовать. Уехал из Европы в США, где достать его было для ЧК гораздо труднее. И пришлось Сталину сыграть на сей раз по чужим правилам. Орлова не трогали, нашли в США и вышли на него только после Великой Отечественной войны.
Орлов знал почти всех сотрудников закордонных резидентур. И до войны, заметьте, до, а не после, никого из разведчиков и агентов в зарубежье с его подачи не арестовывали. Можно сказать, слово сдержал. Но те, кто поет беглецу осанну, забывают, какой нужный для палачей повод для расстрелов коллег-разведчиков дал Орлов: все, кто работал там, — предатели, негодяи, перерожденцы. И развернулась жесточайшая кампания против своей же разведки.
И как посмели чекисты не распознать предателя в собственных рядах! Это напрямую относилось и к Фишеру, долго проработавшему с Фельдбиным за границей. Так что простите, но официальное увольнение Вильяма Генриховича видится мне просто чудотворным спасением.
Орлов, самоуверенный, к своим сотрудникам относившийся с презрением, даже сесть им в своем присутствии никогда не предлагавший, до какой-то поры удачливый, проживал в Штатах государственные деньги — наши, из резидентуры прихваченные, и подкидываемые ему американцами.
Так и не состоявшийся разведчик Кирилл Хенкин, эмигрировавший из СССР сначала в Израиль, потом в США, а оттуда в Германию действительно в военные годы дружил с Абелями — настоящим Рудольфом и взявшим его имя Фишером. В своей книге о Вильяме Генриховиче «Охотник вверх ногами» Хенкин с уверенностью пишет, что одной из задач Вильяма Фишера в Штатах была «проверка» Орлова. Подал бы тот голос после ареста «полковника Абеля», значит, все-таки Орлов предатель…
В эту версию, естественно, не верю. Да, Орлов был действительно единственным в США человеком, который знал в лицо обоих — Фишера и Абеля. Так что мог и сказать что-то после ареста Вильяма Генриховича в 1957 году в Нью-Йорке. Но не сказал, вроде как промолчал. Именно вроде как. Потому что есть свидетельства: американцы на Орлова вышли, и он признался, будто видел человека, похожего на полковника Абеля, в коридорах Лубянки. Понимай как хочешь. Но чтобы Фишеру ставить себя под арест ради проверки, это уже полная чушь, в которую хотелось верить Хенкину, надеявшемуся, что его книга «Охотник вверх ногами» с такой вот оригинальной версией станет бестселлером.
После войны Орлова в США советская разведка разыскала. Была сделана неудачная попытка его перевербовать. Он и не думал соглашаться. Принялся мало-помалу называть в книгах имена советских разведчиков, ему известных. Даже намекнул, будто в самую верхушку английского истеблишмента проникли несколько советских агентов. Явный намек на «Кембриджскую пятерку». К счастью, британцы Орлова не поняли. Называть Орлова-Фельдбина честным человеком я бы ни в коем случае не стал. Изворотливым — да.
А Фишер после бегства Орлова работал инженером. И так ли уж хотелось ему обратно в органы? Свою работу на заводе он вспоминал как едва ли не самый спокойный период жизни. Наконец-то жил под своим именем и обходился без всяких явок, паролей и наружек. Благодаря приемной дочери Вильяма Генриховича Лидии Борисовне Боярской удалось мне познакомиться с семейным архивом Фишеров. Читая толстенную стопу довоенных еще писем, написанных Вильямом Генриховичем жене Эле, наткнулся на поразившее меня откровение. Не буду выкидывать слов из песни. Вили писал, что и думать не желает о бывшей работе, устал от ее бесконечных сложностей и никогда не вернется к прежнему. То ли минутная слабость, то ли обида? Или чистая правда, выложенная уже многое познавшим человеком? Но письмо-откровение так и осталось лишь женой полученным посланием.
Обязательно замечу, что и в конце военных лет еще раз мелькнуло в письме жене похожее: вот отгремит, и он займется живописью, не вернется в наркомат.
Но еще в 1927 году Фишер взялся за рискованное дело и счел, что бросить его, отказаться вернуться в трудный час, даже после того, как его оскорбили, унизили, будет нечестно перед собственной совестью. И в сентябре 1941 года уже трудился у Павла Анатольевича Судоплатова — человека талантливого и безжалостного, который не только руководил в 1942 году партизанскими и разведывательно-диверсионными операциями в немецком тылу, но и направлял всю работу агентурной сети на территории рейха и его союзников. Фишер обучал молодых разведчиков, агентов диверсионному делу, быстро натаскивал начинающих радистов.
Так что Фишер два года и девять месяцев разлуки с профессией пережил относительно хладнокровно. И замечу: навыков разведчика он никогда не терял. Летом 1941 года, в первые месяцы войны, еще мотаясь в пригородном поезде с дачи в Челюскинской на завод и обратно, услышал ранним утром на подъезде к столице тихий разговор в тамбуре. Два неприметных пассажира решали, где бы им лучше выйти. Один предлагал на вокзале в Москве, другой возражал: надо бы пораньше, а то поезд проскочит в другую часть города. И одеты были они по-нашенски, и акцента никакого, но Вильям Генрихович тут же вызвал патруль, и парочку арестовали. Фишер не ошибся. Вот так, между прочим, едучи с дачи на сугубо не чекистскую работу, взял и разоблачил двоих, оказавшихся немецкими парашютистами.
Как распознал в этой паре диверсантов, потом признавшихся, что получили задание готовить взрывы в центре города при подходе немцев к Москве? Бубнили между собой на безукоризненном русском, но Фишер услышал о поезде, что «проскочит в другую часть города». Именно так организовано движение в Берлине. А акцента и быть не могло. Оба коренные русские, в их эмигрантских семьях говорили на родном языке, так что в разведшколе под Берлином на этих отличников нарадоваться не могли. Но благодаря Фишеру взяли. Всему в разведшколе обучить невозможно, случаются обстоятельства разные. Одно из чрезвычайных и явилось в лице уволенного из органов Фишера.
Но тут у меня другой вопрос. А откуда не бывавший, если верить документам, в Берлине Фишер знал все эти берлинские тонкости и почему так быстро среагировал, почуяв фальшь? Или судьба заносила и в немецкую столицу?
Известный киносценарист и режиссер Владимир Вайншток, снявший до войны культовый фильм «Дети капитана Гранта» и написавший сценарий «Мертвого сезона» под псевдонимом Владимиров, утверждал: Абель бывал в Третьем рейхе, но не до войны, а во время нее: служил в немецком штабе. В доказательство приводилась и реплика Баниониса из «Мертвого сезона»: сначала его командиром был генерал-полковник Гальдер, которого затем сменил генерал-полковник Йодль. Место службы советского разведчика после этого установить несложно. Это оперативный штаб сухопутных сил.
Прямых подтверждений тому, что речь идет об Абеле, — нет. А косвенное — пожалуйста: Вильям Генрихович признавался Вайнштоку, что он мог вытащить бумажник из кармана Гитлера, которого видел в среднем один раз в месяц.
Но я, как биограф Фишера, это опровергаю. В военном «расписании» полковника нет зияющих временных пустот. Да, в Великую Отечественную Абель часто выезжал в командировки. Бывало, исчезал на неделю, однажды даже на месяц. Однако времени на внедрение в важнейший оперативный штаб противника у него просто физически не было. Это один из мифов, типа того, что офицер абвера Абель пинком в зад выгнал из арестантской задержанного советского партизана Конона Молодого — будущего советского разведчика-нелегала Лонсдейла.
А вот в лично мне с болью рассказанное другом Фишера полковником Павлом Георгиевичем Громушкиным, ему документы и изготовившим, верю на 100 процентов. Вильям Генрихович предчувствовал, что после возвращения из длинного отпуска 1955 года в СССР ждет его в США неладное. Старый друг Громушкин и провожал его в обратный путь. В аэропорт ехали вместе без жены и дочерей. Отпуск в Союзе прошел хорошо, но в машине Вили был сам не свой — нервный, встревоженный. Считал он свое возвращение в Штаты нецелесообразным. Сколько же можно, если прибыл в канадский Квебек на пароходе «Скифия» из западногерманского Куксхафена еще 14 ноября 1948 года. Наваливался на нелегала возраст, сам признавался, что теперь не тот, уже перевалило за пятьдесят. А в машине спросил совсем откровенно и настолько грустно, что у Громушкина защемило сердце: «Паша, стоит ли ехать обратно? В Америке я долго. Очень мне тяжело». А во Внукове вырвалось: «Поездка может стать последней». Были предчувствия. Подозревал своего связника Хейханена. В Москве просил начальство поскорее отозвать в Москву одного нелегала, в США здорово заболевшего, и срочно убрать спившегося радиста. Заболевшего быстро вернули домой. А с радистом замешкались. Требовался осторожный подход, никак нельзя было спугнуть. И, наконец, придумали: вызвать в Москву в связи с присвоением очередного звания. Но финн карельского происхождения выполнять приказ под всяческими предлогами не торопился.
Громушкин Хейханена знал. Говорил о нем с необычной для себя злостью: «Рейно был тот еще фрукт. Пьянствовал. Даже с женой, этнической финкой, с которой познакомился в США, дрался, да так, что как-то соседи вызвали полицию, а та “скорую помощь”, чтобы перевязать полученные в пьяной потасовке раны. Приходилось разведчику не только пьяницу сдерживать, но и взять всю работу Вика на себя — такая опасность и обуза».