В подтверждение слов — висевшее на стене гостиной огромное фото относительно молодого Соломатина со статьей из столичной американской газеты, где в заголовке его называли «мастером шпионажа — Мaster Spy». Хозяин квартиры этим признанием заслуг со стороны противника гордился. Я даже не обещал ему молчать о важнейшем, им в жизни сделанном. Все было и так понятно. А вот об итальянском периоде исхудавший, замученный бесконечными процедурами, заходящийся в кашле и все равно неистово дымивший генерал вспоминал более охотно.
И потому частично, пока лишь частично, привожу воспоминания ушедшего в 2005-м Соломатина о нашем друге-американце Гленне Майкле Соутере. Все повидавший Соломатин признавался: никогда не встречал в разведке таких чистых, романтичных и светлых людей. Вот уж кто работал на нас за одну лишь идею.
Началось все в Риме в 1980-м, когда какой-то молодой бородач запросто обратился в советское консульство с просьбой помочь ему, американцу, с переездом из США в Советский Союз. Напорись он на какого-нибудь безукоризненного знавшего свое дело дипломата, тот наверняка нашел бы предлог отправить бородатого подальше. С такими просьбами в те времена приходили к нам лишь люди нездоровые, с психическим расстройством. Или засылали провокатора, и такая потом поднималась в газетах буря. Могло быть и хуже — подстава, что означает в переводе с жаргона попытку сотрудника или агента иностранной службы войти в доверие к советским коллегам. Но посетитель случайно наскочил на одного из подчиненных Соломатина, который, зная методы работы резидента, тут же доложил шефу о странном посетителе.
И Борис Александрович, больше всего опасаясь подставы, все же рискнул встретиться с просителем. В откровенной беседе старшина ВМС США Соутер признался, что разочаровался в своей стране. Он уже несколько лет на флоте, и всюду ложь. Его авианосец «Нимиц» напичкан ядерным оружием, а всюду трубят, что ничего такого на нем нет и не было. Врут миру на каждом шагу, не в грош не ставя и собственных союзников: шпионят даже за Израилем и Египтом. Снимают со спутников чужие объекты, не только военные. Сеют рознь по всему миру. Следят за своими же моряками. Уж он-то точно знает: служит личным фотографом у командующего 6-м, южным флангом натовского флота адмирала Кроу, плавает на штабных кораблях, беседует с матросами. А еще он с детства любит поэта Маяковского, изучает русский язык и хотел бы в СССР заняться переводом его стихов на английский. Жаль, он не знает ничего секретного, но то, что видел, — повод для отъезда в страну, строящую социализм.
Соломатин сразу понял: Соутер напичкан секретами, чего американец в силу наивности не представляет. Это даже не было вербовкой. Борис Александрович предложил Гленну сделку. За несколько лет тот докажет свою преданность СССР, а уж он лично похлопочет о предоставлении ему советского паспорта. Моряк согласился, а вот московское начальство резиденту пришлось уламывать. Ведь Соутер сразу же отказался работать за деньги — это очень настораживало. В 1980-х все агенты уже трудились только за вознаграждение — и чем больше, тем лучше. Так что история с инициативником (еще один термин) выглядела несколько фантастично.
Но фантастика уступила место реальности, когда в Центр начали поступать материалы от Гленна. Профессия фотографа вообще ценится в любой разведке: передвижение по миру, общение со множеством людей, высокие посты занимающих, допуск на объекты, от сторонних глаз закрытые. Очень естественное сближение с представителями всех служебных рангов: любому приятно получить от фотографа сувенир.
Соутер, плавая на кораблях 6-го флота США и организовывая встречи своего адмирала с прессой, являлся носителем ценнейшей информации. Соломатин ему это быстро разъяснил.
Коротко и без подробностей: Соутер передал список целей на советской территории, по которым должны были быть нанесены ядерные удары. Во внешнюю разведку регулярно поступали все фотографии образцов новейшего вооружения. Москва узнала, в каком случае, по мнению американцев, Советы могут сами начать войну, сочтя, что главный противник перешел некую критическую черту. И уж конечно, советское командование было в курсе всех планов и деталей передвижения ВМС США. Коды, перестановки в руководстве морского флота, настроение на боевых кораблях, сигналы «свой» — «чужой»… Все это передавалось в Москву с неизменной регулярностью.
Как удавалось? Соутер ухитрился непонятно каким образом пройти проверку на детекторе лжи в ВМС, получил допуск к секретным документам, которые переснимал прямо в своей лаборатории на корабле. Советской разведке не пришлось тратиться даже на фотоматериалы. А после учебы Гленн должен был стать офицером.
И вдруг к нашему бескорыстному другу пришло ощущение, будто за ним приглядывают. Соутер не ошибался: он попал под колпак.
Соломатин четко разъяснил мне его ошибки. Учил русский язык, и еще в 1980-х одно это вызывало у ФБР подозрение. Чересчур увлекался, не от кого не скрывая, советским поэтом Маяковским, в котором янки видели коммунистического пропагандиста. И главное, по словам Бориса Александровича, «слишком любил свою жену». А та, итальянка, совсем не враг рюмке, ревновала: куда исчезает муж вечерами? Не уверен, правду ли поведал мне Соломатин, но святая чистота Соутер признался супруге, что тайно встречается с русскими знакомыми. Они с женой помирились, поссорились, расстались, и под самый новый, 1983 год перебравшая экс-любовь во время вечеринки в своей квартире затащила некоего американского офицера в ванную, где выдала Соутера с потрохами.
Соломатин не понял, почему американец, оказавшийся к тому же сотрудником секретной службы, так долго переваривал информацию, почему сообщил о пьяном признании только после того, как Соутера несколько раз допросили в ФБР и предложили пройти проверку на детекторе уже не в ВМС, а в Бюро расследований, что было исключительно сложно. Наверняка бывшая жена рассказала в ФБР, как однажды Гленн взял ее на встречу с советскими, чтобы доказать супружескую верность.
И по заранее оговоренному плану Гленн купил билет итальянской авиакомпании, которая доставила его из Норфолка в Монреаль. Опасное местечко, где с людьми рискованной профессии порой случались неприятные истории. Но не с Гленном, сумевшим с пересадкой добраться до Рима. Ну а там в первой декаде июня 1986 года соратники Соломатина перебросили ценнейшего помощника в Москву.
Адаптация — момент деликатный. Некоторые наши друзья, например англичанин Гай Бёрджесс из знаменитой «Кембриджской пятерки», да и тот же Ким Филби или Герой России, атомный разведчик из США Моррис Коэн, так и не смогли выучить трудный язык. А Бёрджесс не приспособился к иному жизненному укладу.
У Соутера все пошло как надо. В ответ на его письмо председатель КГБ СССР Николай Крючков ускорил, как и обещал Соломатин, прием в советское гражданство и выдачу краснокожей, по Маяковскому, паспортины на имя Михаила Евгеньевича Орлова. Гленн сам выбрал себе новое имя: фамилия намекала на свободный высокий полет и широкие просторы.
Он преподавал слушателям в заведении, называющемся ныне Академией имени Андропова. Ему быстро присвоили звание майора КГБ, что случалось с осевшими у нас бывшими агентами редко. Впрочем, и в свои 97 лет здравствующий англичанин Джордж Блейк носит звание полковника. Кстати, Орлова познакомили тогда и с ним, и с Филби. Они сошлись, иногда встречались семьями.
Михаил Евгеньевич, как и Блейк, успешно штудировал русский, основы которого изучил еще в Штатах. Как и Блейку с Филби, улыбнулось Орлову в СССР семейное счастье. Полюбил преподавательницу русского языка Елену, и она в 1987 году ответила взаимностью. В разведке не редкость, когда слушатели — и русские, и иностранные — женятся на своих учительницах. Родилась дочка Александра. Семья поселилась в четырехкомнатной квартире, майору выделили дачу, он купил заветные — для советского человека — «жигули».
Все было бы хорошо, если бы не одно серьезное «но». Во всю развертывалась перестройка, а ее романтичный идеалист Орлов принять не смог. Советы стремились к тому, от чего он и сбежал из США. Зачем и кому это нужно? Товарищи по Службе успокаивали Михаила Евгеньевича, пытались объяснить то, что и сами не особенно хорошо понимали.
Наступало время огромных перемен, с которым романтику Орлову было не по пути. Конечно, в СССР его раздражали и длиннющие очереди, и дефицит элементарных товаров, и некоторая даже его коснувшаяся бюрократичность. Но для идеалиста все трудности меркли по сравнению с целями, к которым столько лет шла страна, которую он искренне считал своей родиной. Иногда казалось, будто сделал для нее не все, что мог.
Пытался найти забвение в семейной жизни. Сколько счастья приносила маленькая Саша. Приходила радость, когда переводил Маяковского на английский.
Откуда же страшное решение уйти? Соломатин, и это всего лишь его личная точка зрения, полагал, будто в семье не всё ладилось. И романтик сдался. Неплохо знавший Орлова полковник разведки И. придерживался иной точки зрения: майор устал. Сложно было осмыслить непредвиденные перемены. Товарищи помогали, как могли, но нервы Орлова после всего пережитого были натянуты до предела.
И 22 июня 1989 года лопнули. Будь проклят тот дачный гараж. Офицер задраил «жигули», завел мотор…
В предсмертных письмах он умолял коллег по Службе простить его как человека, который не смог выполнить задание, благодарил их за терпение и доверие. Просил не оставлять жену и дочь Сашу без помощи. Написал в США хорошо понимавшей его маме. Попрощался в послании с Джорджем Блейком. И еще одна просьба: похоронить его под сознательно взятой фамилией Орлов в форме майора КГБ. Но что поразительно: и в последние мгновения жизни думал, как бы не подвести товарищей. Если его последний шаг может как-то навредить делу, которое он по-прежнему считает общим, то хоронить в закрытом гробу. Хоронили в открытом. Все, о чем просил Михаил Евгеньевич, было выполнено.
Его могила на Новокунцевском кладбище рядом с последним пристанищем великого Филби. На памятнике — изображение так и оставшегося молодым майора: 1957—1989, фамилия выбита на русском. И гравировка размером поменьше: «Glenn Michael Souther».