Из рода Пешковых
Марфа Максимовна Пешкова, 95-летняя внучка Горького, говорит о прошлом и пристально вглядывается в будущее.
Виделись и беседовали несколько раз. Марфа Максимовна пригласила заглянуть в ее загородную квартиру, в которой витает дух Алексея Максимовича. Вспоминала своего отца и великого деда, поставив точку в спорах о причинах их смерти. Рассказывала о браке с Серго Берией, сыном того самого Лаврентия. И о том, как хочется увидеть, каким будет наше завтра.
Трудно поверить, но походка у тоненькой и легонькой Марфы Максимовны такая быстрая, что только поспевай. Всем напиткам предпочитает кофе, десертам — шоколад с орехами. В ее двух комнатах, что в многоквартирном жилом доме в Подмосковье, прибрано так, что и обувь, как это делает хозяйка, снимаешь сразу при входе. В движениях ловка. Лишь одно выдает возраст: в наших долгих разговорах иногда берет паузу: прошлое порой уходит из памяти.
В голову мою лезет постоянное: боже, как это в такие годы? Ничего не потерять, сохранить интерес и оптимизм. Вот бы и нам…
Марфа Максимовна Пешкова — один из последних мостиков между прошлым и будущим. Появление на свет в 1925 году (!)в итальянском Сорренто, где провела счастливое детство. Возвращение всей семьи в СССР, жизнь с дедушкой — символом социалистического реализма. Приезд французского писателя Ромена Роллана с русской женой и английского гения Герберта Уэллса. Появление рядом с дедом баронессы Марии Будберг. Приходы в дом главного чекиста Генриха Ягоды и многих других высокопоставленных и прославленных. И странный уход отца, а потом смерть деда. Брак с Серго Берией, сыном Лаврентия. Рождение троих детей. И новая эпоха: устранение Берии-старшего. Превращение из неких небожителей в обыкновенных совграждан. Терпеливое привыкание. А потом вновь слом — распад государства, для создания которого ее дедушка столько сделал.
Вопросов, кажущихся мне трудными, не избегает, правда, отвечает коротко. Признается: все плохое забывается и забылось. Предпочитает говорить о счастливых моментах жизни.
— А какие, Марфа Максимовна, самые счастливые?
— Сначала Сорренто. Потом дача в Подмосковье и мамино к нам с сестрой Дарьей: «Зовите дедушку к обеду». Мы бежали, звали. Дедушка приходил. Обед — вот где мы всегда были вместе и общались. А так дед все время работал.
— По утрам?
— По утрам — любимое время. Но и днем. До поздней ночи засиживался. Иногда мой отец Максим Пешков увозил его куда-то в город на встречи. Дед отправлялся в путешествия — не в заграничные, по стране.
— Как Алексей Максимович вас c сестрой называл?
— Марфуша и Дашуня. Он нам имена и придумал. Очень любил. Беспокоился о здоровье — переживал, когда заболевали. Весь в творчестве, заботах, в посетителях и просьбах, а о любимицах не забывал.
— А как называли дедушку вы с Дарьей?
— Деда.
— Дарья Максимовна вас на три года моложе. Как она?
— На два. Она ничего. Я если и выбираюсь в Москву, то только к ней. Новых ролей у Дарьи нет, не играет. Но в Театре имени Вахтангова они собираются, обсуждают.
— Она же заслуженная артистка РСФСР.
— У нас в семье бывал главный режиссер этого театра Рубен Николаевич Симонов — само обаяние. И предложил Дарье зайти. Она застеснялась, понимала, что хороша, но как без актерского образования? Симонов сказал: надо попробовать, не получится — спокойно уйдете. У сестры получилось.
— А как получилось у вас сохранить такую форму?
— Само собой. Всю жизнь любила спорт — каталась на велосипеде, у нас на даче играла в теннис, бегала. Вон видите: мы идем, а рядом у дорожки велосипед. Я бы и сейчас села — и на педали, но запрещают: «В вашем возрасте опасно для здоровья». Но как раз на здоровье не жалуюсь.
— Довольно давно наблюдаю за вами. Всегда в хорошем настроении, доброжелательны, улыбаетесь, со всеми здороваетесь. Как сохраняете такой настрой?
— У меня нет никакого настроя, как нет и никаких рецептов. Об этом даже не думаю. Живу так, как мне удобно. В последние годы стараюсь не делать ничего лишнего.
— Марфа Максимовна, извините за прямой вопрос. Так он и просится: вы делали подтяжку?
— Никогда. Вот посмотрите — никаких следов и намеков.
— Можно вас сфотографировать?
— Ой! Я вся лохматая. Ну, попробуйте для внутреннего пользования.
(На новую встречу Марфа Максимовна пришла тщательно причесанная, и мы сделали несколько фото.)
— Не жалеете, что переехали сюда, бросили Москву?
— Нисколько. Бросила давно. Мы всегда жили за городом. И когда была замужем, тоже жила с тремя моими детьми под Москвой. Муж Серго утром рано уезжал на работу.
— Читал, что у вас есть двухкомнатная квартира в Испании.
— Не у меня — у сына. Иногда зимой туда наведываюсь.
— А можно еще о житейском? Вы здесь совсем одна? Не боитесь, справляетесь?
— Не боюсь. Что мне справляться? Обедать всегда хожу в этот дом отдыха.
— Недалеко, но и не близко. А зимой, в слякоть, когда скользко?
— Ничего, люблю ходить. Не нужны здесь страхи. Сестра меньше двигается, и теперь ноги, коленки болят. Я — все время в движении. Помогает. Но, действительно, чем старше становлюсь, тем больше хочется общения. А друзья? Они в разных местах, мало кто приезжает.
— Вы — одна из немногих, кто застал три эпохи…
— Как вы насчитали целых три?
— Первая: от Сорренто — до смерти Сталина в 1953-м. Потом до распада СССР в 1991-м. И третья эпоха — новая Россия.
— Вот вы как считаете. Была я от политики далеко.
— А она невольно присутствовала рядом с вами.
— Скорее люди, ее олицетворявшие. Светлана Сталина была моей подружкой, учились в школе, где было много родственников известных людей. Она тяжело пережила смерть матери. Причину от Светланы скрывали. И что застрелилась, ушла не просто так, узнала от чужих. Страшно трудно ей было, опасались, чтобы она с собой что не сделала. И стали Светлану окружать сверстниками спокойными, ровными. Отсюда и наше знакомство.
— Была Светлана человеком сложным?
— Светлана? Не знаю. Мы с ней много что обсуждали. Она признавалась: когда узнала, что мать покончила с собой, очень изменилась. Пропала в ней любовь к России, все хотела уехать в Америку и своего потом все-таки добилась.
— С отцом Светланы общались?
— Со Сталиным? За столом, когда я к Свете в гости приходила. Принимал он гостей радушно. Никаких с нами серьезных разговоров. Был Сталин доволен, что дочка со мной. Светлана очень уж разбрасывалась. Характер такой: хотела то туда, то сюда. Эмоции у нее проявлялись. Я, наоборот, была очень спокойной, уравновешенной. Поэтому мы друг другу подходили. Она меня заводила, я ее — успокаивала.
— Марфа Максимовна, вы упомянули отца. А как он умер? Помните? Что это было?
— Нянька у нас была, немка Магда Александровна. Она все время с нами, а с родителями мы, особенно с папой, реже. Папа был всегда очень занят и почти все время при деде, при машине. Ему поручалось привозить гостей, которые хотели встретиться с дедушкой. Или решил Алексей Максимович кого-то увидеть, куда-то заехать. И отец постоянно с ним рядом.
— А как же тогда Крючков — помощник официальный?
— Ну, Крючков больше по литературным делам, по связям с тем миром, где печатают, издают. Мне в 1934 году лет было мало. Если хотите заглянуть в неприятное прошлое, то потом у меня, уже взрослой, создалось впечатление: отец кому-то мешал. И его напоили. Что-то в питье добавили.
— Яд?
— Может, снотворное. Я даже помню папу в тот его майский день. Когда он только садился на ту скамейку, где заснул ночью и замерз, хотела я примоститься рядом. А он мне: «Погуляй, погуляй». И потом заснул. Когда принесли отца в дом, сразу поняли — ему совсем плохо. Так мой папа ушел. Диагноз поставили «воспаление легких».
— Кто помог уйти вот так жестоко? Сталин? Нарком внутренних дел Ягода?
— Мы считаем: Ягода. Потому что он очень хотел жениться на моей маме. А свою жену он фактически запирал дома, чтобы она вокруг всего этого не поднимала шум. Все старался сделать тайно.
— И что ваша мама?
— Никакой взаимностью не отвечала. Вообще им не интересовалась. И уход отца — это месть Ягоды. Я лично так думаю. Но точно сказать, что и как было, уже невозможно. И возможным никогда не станет. Все это мы между собой с Дарьей обсуждали, когда стали взрослыми. А тогда были слишком юны.
— А уход Алексея Максимовича Горького? Он был естественным?
— Я полагаю, да. Болел, лежал в постели. Мы каждое утро к нему бегали. И деда не выздоровел.
— Очень много разговоров о баронессе, будто бы отравившей Горького конфетами.
— О Марии Игнатьевне Будберг? Нет, это не она. Умная была женщина. С дедушкой они начали встречаться еще в молодости. А уже под конец появилась у нас в доме по его, к сожалению, настоянию. Хотел, чтобы она приехала. Считаю, что привязанности было к ней больше с его стороны. А она создала свою семью в Англии. Потом Будберг тоже к нам приезжала.
— Вы сохранили с ней отношения?
— Да. Хорошие.
— Никаким агентом она не была?
— Конечно, не была. Жила в Лондоне с семьей.
— И не только со своей. С Гербертом Уэллсом тоже.
— Видно, была человеком интересным. Очень приятна в общении. А многие другие, когда дедушки не стало, приезжать к нам перестали. И политические деятели, и писатели в том числе. Раньше было столько, что дедушка иногда даже прятался. Ему всегда надо было что-то сделать, с кем-то договориться, кого-то к чему-то подготовить. Сколько было просьб: можно хоть на минуточку, мы вашего времени не займем.
— Но Алексей Максимович Горький многим людям помогал.
— В основном после возвращении из Италии помогала моя бабушка.
— Но с привлечением мужа.
— Иногда, когда к нам с этим приезжали, он ходил в плохом настроении, раздраженный. Были люди, с происходящим в той, как вы говорите, эпохе несогласные. Их высылали. А бабушка старалась вернуть обратно или пыталась спрятать в нашей же стране. Иногда тех, кого не так широко знали, отправляли куда-нибудь в деревушку. Пожить там, пока уляжется и забудется. Тут происходили целые истории.