Откуда только не шла помощь! Киров и Узбекистан, Пермь и Таджикистан… Саратовцы везли стекло, гвозди, водопроводные трубы; 22 вагона стройматериалов отрядили горьковчане…
Заботились о детях — голодных, нервных после увиденного и перенесенного, случалось — контуженых. Старались кто как мог. Прислали для ребятни уютные финские домики и устроили в них пионерский лагерь. Свердловские комсомольцы построили детский сад. Мальчишки-ремесленники из Бузулука поделились собственной немудреной продукцией — тазами и табуретками, попросив отдать их школьникам.
И главный, явный признак возрождения жизни — открытие школ. Мерзли в нетопленых подвалах, под синим небом. Но учились — с положенными по неизменному учебному ритуалу отметками, домашними заданиями, строгими учителями.
Когда начальника кузнечного цеха Просвирова поставили директорствовать, он множество раз отправлялся в Москву с важной миссией. «Проси больше, стесняться нечего, — наставляли директора на дорогу. — Не для себя просим — для производства. Никита Тимофеевич, о мануфактуре не забудьте. Хорошо бы нам обувь какую и одежды бы, — с деликатной настойчивостью повторяли представительницы прекрасной половины человечества. — Для вас же, мужиков, стараемся».
Просвиров, ненавидевший просить, с ролью тем не менее справлялся. Мелочиться не приходилось, да и часа свободного не было. Отправлялся сразу в кабинеты высокие. В приемной зампреда Совнаркома Анастаса Ивановича Микояна, занимавшегося архисложными вопросами снабжения, твердо чеканил: «Доложите, что приехали со Сталинградского тракторного».
— Ох и чувствовался у товарища Микояна темперамент! — Видно, встречи не забылись, вспоминались военному директору живо. — И внимательный товарищ Микоян, и выдержанный. А на работе кипел. Кипел, но отказу мы, с тракторного, от него не знали.
Бывал Просвиров и у Ворошилова. Проблемы обсуждались государственные, важности исключительной. Однажды директор озадачил Климента Ефремовича, резко перескочив с вопросов производственных на житейские. Попросил выдать десять тысяч солдатских одеял. Десять — не десять, а пять тысяч одеял на тракторный отправил.
А в 1944-м из Москвы прибывали и «подарки» абсолютно неожиданные. В город рвались союзнические делегации. Хотелось посмотреть на сталинградское чудо своими глазами. «Лучше бы скорей второй фронт открывали», — ворчали инженеры, которым поручалось сопровождать любопытных гостей по заводу.
Приезжали и спортивные делегации. Говорят, играли даже какой-то международный матч.
Ну а мы вернемся к нашему футболу — футболу 1943-го. Сталинградские футболисты были среди первых, вернувшихся в город. Впрочем, как уже знает читатель, для некоторых возвращение было чисто условным. Дорога от передовой, где они сражались с сентября 1942-го, до дома занимала несколько минут. Да и домов-то ни у кого не осталось.
Разруха. Уцелевшие гражданские ходили босиком. Копались в руинах, выискивая тряпки, черепки, обломки мебели. Пищу готовили на кострах. Гитлер желал отбросить Русь в каменный век, уничтожить наш образ жизни, русское самосознание, культуру… Ничто не могло сломить мужество, которое ни расстрелять, ни разбомбить. Мужество вросло, слилось с упрямым сталинградским военным характером.
Идея устроить футбольный матч была смелой. Она вселяла уверенность не хуже сводок Совинформбюро. Ведь если в городе большой футбол — значит город жив. И если находятся силы гонять мяч — тяжелейшее позади. Из Москвы доставили немыслимую ценность: футбольные мячи, бутсы, трусы и майки — атрибуты праздничной игры.
Ее история такова. В начале апреля 1943 года вратарь Василий Ермасов был приглашен в обком партии. Здоровенный — почти двухметровый и стокилограммовый — Ермасов до войны слыл грозой нападающих. Выбегал с неожиданной для своего телосложения скоростью на перехват верхних передач, не боясь столкнуться с форвардами. А те, как рассказывал мне Акимов, вратаря-махину побаивались. Предпочитали бить по воротам издалека, облегчая жизнь Ермасову с его отличной реакцией и «Трактору».
Какими только военными специальностями не овладел комсорг команды Василий Ермасов! И минером был, и связистом. Поварское искусство — и то освоил. В обкоме генерал-лейтенант Воронин осторожно поинтересовался у Ермасова, как бы получше отметить надвигающийся первомайский праздник. Моментально сориентировавшись — демонстрации-то среди руин и пепелищ не организовать, — Ермасов заявил уверенно: «Надо сыграть в футбол. Пусть люди увидят: жив наш город. Жив и спортивен всем смертям назло». А на вопрос секретаря обкома партии Чуянова, смогут ли находившиеся в Сталинграде футболисты провести матч с московской командой, Ермасов ответил, как может представиться теперь, без лишней скромности и долгих раздумий: «Сталинградцы всё могут».
Матчу быть! В Москве во Всесоюзном спорткомитете решили отправить в Сталинград московский «Спартак».
Ермасов, назначенный ответственным секретарем общества «Динамо», принялся собирать сталинградскую команду. Игра обязана была состояться 2 мая.
Но где играть? В Бекетовке, в южной части города, отыскался относительно сохранившийся стадион «Азот». Туда вслед за саперами и прибыли футболисты. Саперы трудились не зря: проходы к «Азоту» были заминированы, попадались и неразорвавшиеся снаряды.
Вместо физической подготовки спортсмены закапывали глубокие ямы в центре поля и на беговой дорожке: только неделю назад артиллеристы увезли отсюда тяжелые дальнобойные зенитки. Огораживали футбольное поле штакетником, ставили ворота, ремонтировали раздевалки.
Кто и каким образом прослышал о тренировках футболистов? У дурных вестей длинные ноги. А у вестей добрых? На стадион потянулись болельщики. За несколько дней до матча тонкий ручеек людей с носилками превратился в добровольный, но исключительно дисциплинированный отряд под командой Ермасова и Беликова. Билась упрямая жилка: вот вам — как же, стерли с лица земли! Вот вам — уничтожили! Да мы еще здесь вам, фашистам, назло и в футбол сгоняем!
Болельщики жили ожиданием большого футбольного чуда. Беликов признавался мне, что ничего бы не было, если бы не помог Савва Пеликян. Тот шустро разыскал нескольких футболистов. К середине апреля собралась чертова дюжина — 13 человек.
И все волновались. После по-военному длинных рабочих смен и опасных дежурств в оперотделе тренировались до изнеможения на неровном поле. На первую тренировку вышли кто в чем. Залатанных гимнастерок и просящих каши сапог никто не стеснялся. Тренером, не подозревая, что годков через 20—30 таких, как он, окрестят «играющими», выбрали Плонского: Сергей Илларионович окончил Институт физкультуры. Капитаном остался прежний вожак «Трактора» Константин Беликов.
Плонский переживал. Очень боялся, что отвыкшие от игры, замученные войной футболисты сломаются на первых же тренировках. И Беликов вспоминал, что Сережа, как заправский профессионал, нагрузки увеличивал постепенно. Когда чувствовал, что его ребята устают, собирал в центре поля, рассуждал о тактике, давая передохнуть и никого не обижая упреками. Через пару недель тренировок футболисты почувствовали: набирают форму, и дышать сделалось легче, и мяч слушается лучше.
Только жить игрокам было негде. Селились в землянках, блиндажах, откуда недавно ушли зенитчики. Тут и преподнесли спортсменам щедрый подарок, которого, признаться, не ждали. Разрешили оформить вызов эвакуированным семьям. Эх, только бы приехали! Недели за полторы до майских приплыли пароходом. Такой радости за все время войны не было. Черт с ним, что голодно. Лишь бы вместе.
В сторожке около стадиона с Беликовым поселились Плонские, Гусевы, еще одно семейство — 14 человек. Из обстановки — четыре табуретки, сбитый из артснарядных ящиков стол, нары. Позже поставили печку-буржуйку. Погода стояла отличная, под стать настроению, но готовились, и не зря, к студеной зиме.
Чтобы не толпиться и не толкаться у единственного стола, обедали в три смены. Выдавали всем американские консервы, прозванные острословами «вторым фронтом». А когда набирали лебеды, устраивали коллективное пиршество — овощной суп. Жаль, огороды первое время рыть запрещалось — так густо усеял фриц все вокруг минами. Ни разу не поссорились, не поругались: футбольная коммуна трещин не давала.
Голода, в общем, не было. Хлебом по карточкам отоваривали исправно. Получили футболисты, которым предстояло защищать спортивную честь родного города, и доппаек — пшенную кашу. Прикатили откуда-то бочку с селедкой. Так что хлеба, селедки и воды в Волге ребятам хватало.
Струной натянутые нервы отгоняли любые болезни, ничто не брало, не приставало. Парадокс войны? Беликов кивает головой. Глубокой и промозглой осенью 1942-го «мессер» пулеметной очередью разбил в щепы нос лодки. Константин Владимирович и лейтенант Машихин, выполнявшие боевое задание, очутились в ледяной, иглами впивающейся в тело воде. Выплыли. И не заболели. Даже насморка не подхватили. Не до того было.
Соглашаясь с Беликовым, позволю заметить: выручала и великолепная физическая подготовка. Она смерть и отгоняла, и, изловчившись, обходила ее стороной. В минуты опасности футболисты-сталинградцы не задумывались о своем невидимом телохранителе — спорте. Все для них шло естественным чередом.
Странная мысль не дает покоя. Может, и правда смерть щадила спортсменов? Вот и один из самых высоких голкиперов нашего футбола, двухметровый вратарь «Трактора» Ермасов был прямо мишенью для снайперов. Я писал, что погибли двое: начальник команды Бакулин и уже после матча 1943-го — защитник Георгий Иванов. Другие, сражаясь доблестно и честно, совершили главный воинский подвиг — отстояли и выжили. Да и к маю 1983 года из тех одиннадцати, что выбежали на поле, навечно ушел только Александр Моисеев. Остальные оставались в строю и, покачивая сединами, соглашались благодарно: «Эх, если бы не спорт… Помог, родимый. Дал и выучку, и силу с ловкостью. Без него бы не вернуться» — и позвякивали на пиджаках в такт признанию по-военному аккуратно начищенные ордена и медали.