– На каждый товар найдется покупатель, – сказала вслух Вероника, хотя лично ей понятие товара в отношении женщин глубоко претило. – Нет женщин, которые не нравятся никому. Кому-то я обязательно буду нравиться. Обязательно.
Она отшвырнула книгу и откинулась на кресле. Ведь она так старается. С лишним весом пока не получается, да. Веронику захлестнуло отчаяние, такое глубокое, холодное, как будто она с размаху упала в черный колодец и никогда не вынырнет оттуда.
«Венец безбрачия, что ли, снять? – подумала она. – Может, в этом дело?»
Вероника пошла в ванную, включила воду и сунула голову под струю воды. Потом смыла размазанный слезами макияж и посмотрела на себя.
Бледное, невыразительное лицо. Никакое. Кроме того, без макияжа Вероника чувствовала себя как без одежды.
«У меня голое лицо», – вопило что-то у нее внутри.
Она снова накрасилась, моля, чтобы он опять позвонил в дверь. И звонок прозвенел, словно разверзлись небеса и грянул гром.
– Смелый парень, – решила Вероника. – Возможно, я даже когда-нибудь смогла бы его полюбить.
Он стоял у нее на лестнице, сунув руки в карманы.
– Привет, – сказал он.
«День сурка», – подумала Вероника.
– Заходи.
Он вошел, разулся, прошел на кухню и сел.
– Я не буду умываться, – сказала Вероника. – Я это твердо решила. Извини. Мне надо, чтобы во мне видели человека. Неважно, есть на мне макияж или нет. Есть платье или нет. Это все не должно иметь ни малейшего значения.
– Для мужчин имеет, – сказал он. – Поверь мне. Ну хочешь, я тоже разденусь?
– Я думаю, что тебя просто держит любопытство, – ответила она. – Ты посмотришь на мое чисто вымытое лицо... на котором нет ничего интересного, и больше никогда не вернешься.
– Я ценю откровенность, – сказал он. – Похвально. Но я бы на твоем месте рискнул.
– Ты все равно уйдешь. Рано или поздно.
– На свете нет ничего вечного. Но это не повод не ценить яркие и хорошие моменты.
– Нет, – сказала Вероника.
– Нет?
Он откинулся и оперся о стену.
– Не хочу ничего временного, – сказала она. – Не хочу. Хочу, чтобы меня любили такой, какая я есть. Чтобы не ставили условий. Не требовали умыться, одеться, раздеться, похудеть и увеличить грудь.
Он вздохнул.
– Так бывает, – сказал он. – Но редко. Об этом пишут в сказках и слагают легенды. Но потому и пишут, и слагают, потому что от того, что чудеса случаются, они не перестают быть чудесами.
Повисла тишина.
– Не бойся, – сказал он, – ты ничего не потеряешь, если сейчас пойдешь и умоешься. Ничего.
– Тогда ты больше не придешь, – сказала Вероника.
– Проверь.
– Зачем, я и так знаю.
Он поднял книгу о том, как выйти замуж, и положил на стол.
– У меня нет шансов, да? Вообще? – спросила она.
– Кто-то когда-то сказал, что у сорокалетней женщины больше шансов погибнуть от рук террористов, чем выйти замуж.
Он встал и пошел к двери.
– Не убивай надежду, – сказала она. – Это единственное, что у меня осталось! Зачем вообще ты появился в моей жизни?
Он хлопнул дверью и вышел, причем Веронике на мгновение показалось, что он не оставляет следов и не отбрасывает тени.
Поцелуй был таким долгим и таким сладким, что Евгения чуть не задохнулась от восторга и ощущения полета. Привыкнув доминировать, указывать, руководить и контролировать, она загнала глубоко внутрь острое желание передать кому-то контроль над ситуацией, сняв с себя всякую ответственность.
– Хорошо? – спросил он. – Нравится тебе?
– Нет, – сказала она, – отвратительно, противно и тошнотворно. Развяжи меня и не приближайся, мерзкое похотливое животное.
Он засмеялся, громко и свободно, впервые с того момента, как понял, что Лену, скрывшуюся под водой, спасти уже не удастся. Потом он снова наклонился и опять поцеловал, уперев руку в пол и нависая над Евгенией Витальевной. Какая-то теплая волна залила ей живот, забурлила в солнечном сплетении и поднялась выше, к сердцу.
– Я мерзкое похотливое животное? – спросил он, на секунду отвлекшись.
– Именно, – ответила она.
– Как это мило, – сказал он и принялся расстегивать оставшиеся пуговицы на платье.
– Руки развяжи, – сказала Евгения и укусила его за губу.
Брызнула кровь. Улыбка не пропала, но взгляд стал жестче. Последнюю пуговицу он вырвал с корнем.
– Развяжи руки, – повторила Евгения.
Он взял нож и разрезал ткань. Она тут же обвила руками его спину.
Лиза была пьяна. Она лежала на диване, обитом красивой оранжевой тканью, напоминающей об апельсине и солнце, и жаловалась на тошноту.
– Она эмоциональная натура, – сказала Марина, – ей тяжело. Мы с тобой все склонны воспринимать аналитически. Она не может.
Дима кивнул.
– Ты смотрел эсэмэску? – спросила Марина. – Есть там за что зацепиться?
– Отправлено из Интернета, следов нет и быть не может. Текст начинается с большой буквы, орфографических ошибок нет, особенностей словоупотребления – тоже. «Ты следующая». Все.
Марина встала и прошлась по студии. Сверху из кондиционера дул поток свежего воздуха, ноги утопали в мягком ковре.
– Это может быть обманным маневром, – сказала она. – Это сообщение служит, чтобы отвлечь внимание. Ее мог отправить кто угодно, зачем угодно, и на самом деле это не значит, что Лиза – следующая.
– Но это значит, что Даша Цукерман не виновна в убийстве Киры. Хотя изрезанная фотография ее мужа напрямую говорит о том, что...
Он замолчал.
– Очень противоречиво все, – сказала Марина.
Дима кивнул. Лиза зашевелилась.
– Я боюсь, – сказала она, глядя перед собой мутными глазами. – Он убьет меня тоже, я чувствую.
– Все будет хорошо, – сказала Марина, – мы с тобой. Не волнуйся.
Зазвонил телефон, Дима взял трубку.
– Поехали, – сказал он Марине несколько секунд спустя. – Лизе оставим охрану.
– Кто? – спросила Марина.
Она слишком хорошо знала Диму, чтобы заблуждаться. Тон, поза, взгляд... где-то был еще один труп.
– Ульяна, – сказал Дима.
И посмотрел на жену долгим странным взглядом.
– Так и должно быть, – сказала Марина, стоя в громыхающем лифте. Мимо мелькали этажи, белый свет сменяла тьма, потом снова появлялся свет, казалось, мелькает старая черно-белая кинопленка. – Так и должно быть, я видела во сне сначала манекен Киры, потом Ульяны. Следующей будет Ира. Но что-то помешает убийце довести дело до конца.
– Надеюсь, это будем мы.
Лифт остановился. Они вышли.
– Ульяна была известной моделью, – сообщила Марина. – Вокруг ее смерти начнется глянцевая истерия.
– Кира, потом Ульяна, – размышлял Дима, – кто? Почему?
– Где она была убита?
– В торговом центре. Тело обнаружили на парковке в тележке под кучей одежды.
Марина молчала.
– Это маньяк, – сказала она. – В убийствах нет никакой логики. Мы имеем дело с больным человеком. Возможно, ему просто нравится убивать.
– И этот человек почему-то убивает девушек, посетивших семинар.
– Да. Почему-то. И рвет фотографию Филиппа Цукермана. Может, это сам Филипп Цукерман?
– Порвал свою фотографию? – Дима отрицательно покачал головой. – Он ни в коем случае не стал бы привлекать к ней внимание, к фотографии этой. Он бы ее выбросил просто. А порвать и оставить клочки на месте... в этом есть какой-то смысл, какое-то скрытое сообщение.
– Кира, Ульяна, фотография.
Дима открыл дверцу машины и сел за руль.
– Кира, Ульяна, фотография, – повторил он. – Вернее, Кира, потом фотография, потом Ульяна. И если первое и третье убийства связаны с семинаром, то фотография выбивается из этого ряда. Если бы нам удалось найти что-то, что связывает всех троих.
– Есть еще один элемент. Лиза получила сообщение с угрозой. Она следующая. Получается: Кира, фотография, Ульяна, Лиза. Я уже близка к тому, чтобы начать рассматривать первые буквы этих слов в качестве ребуса. К тому же непонятно, почему именно парковки торговых центров! Почему ему, нашему убийце, не караулить жертв в темном подъезде? Он убивает именно там, где много света, много людей.
– В этом всем что-то есть, – сказал Дима. – Я начинаю чувствовать внутреннюю логику, даже не понимая ее. Как черный ящик – непонятно, как работает, но можно спрогнозировать, как будет работать дальше.
– И что ты можешь сказать? Каков прогноз?
– К сожалению, ничего утешительного. Экстраполируя ситуацию, я могу предположить, что все посетительницы семинара будут убиты, их тела уложат в тележки и выкатят на парковки.
– И мое? – поинтересовалась Марина. – Я в тележку не помещусь.
– Насчет тебя у меня сомнения, – покачал головой Дима, – что-то мне подсказывает, что об тебя наш таинственный убийца обломает зубы. Вернее, я обломаю ему руки и ноги, выбью зубы и оторву уши. Потом им займется Валерианов.
– Ты такой гуманный, – сказала Марина. – Гуманизм в тебе меня всегда восхищал. Кстати, почему ты думаешь, что обеих девушек убил он, а не она? Потому что Лиза сказала «я боюсь, он убьет меня тоже»?
– Нужна большая сила, чтобы затолкать трупы в тележки, – ответил Дима. – Хотя, разумеется, это может быть и дама в хорошей физической форме.
– Ты не забывай, – заметила Марина, – что психопаты часто обладают большой мощью. Кроме того, у меня постепенно складывается впечатление, что наш убийца – злой волшебник. Он обладает сверхъестественными способностями. Он маг из «Гарри Поттера». Вот смотри. Он прибывает в наш мир и ищет девушек... девушек, которые... красивы, добры и занимаются финансовым самообразованием. Они феи, но они об этом не знают. И наш злодей...
– Интересно, – сказал Дима, – что ты не видишь между жертвами ничего общего. Кроме, собственно, финансового самообразования. Интересно, фотография Филиппа Цукермана тоже повышала образовательный уровень?
Они ехали в сплошном потоке машин.
– Что-то было, значит, на этом семинаре, – подытожил Дима. – Что-то, чего ты не заметила.