— Спокойно, фройляйн Луиза, спокойно! Мы здесь.
И страшно перепугался, когда в ответ на это она пронзительно завизжала:
— Они здесь, мои гонители! Они здесь! Помогите! Помогите! Помогите!
Она попыталась вырваться из его рук. Рядом с Кушке плюхнулся директор лагеря. Его ноги держал доктор Шиманн. Теперь вдвоем они пытались отцепить руки фройляйн Луизы.
— Оставьте меня! Оставьте меня! Уходите прочь! Вы тоже фальшивые! Снова фальшивые!
— Но, фройляйн Луиза!
— Не имеет смысла, — вздохнул доктор Шиманн. — Она нас больше не узнает.
— Она меня не узнает?!
— Никого из нас, — ответил Шиманн.
— Господи Боже! — взмолился Кушке. — Ну, теперь она точно прикажет долго жить!
— Ну, давайте, на «три» тащим вместе, — процедил Шиманн сквозь зубы.
Как только он крикнул «три», оба дернули изо всех сил. Им удалось вытащить фройляйн, которая бешено сопротивлялась и орала как сумасшедшая, на берег. Ее одежда, волосы и вся она была хоть отжимай. Вода стекала с нее струями. Но едва оказавшись на суше, она набросилась на них с зубами, ногтями и ногами. Она пиналась, кусалась, царапалась и при этом кричала:
— Вы преступники! Вы убийцы! Убийцы! Убийцы! Убийцы! Прочь! Прочь, убийцы! На помощь! На помощь!
Кушке схватил ее за руки, заломил их за спину и держал железной хваткой. Пастор, вплотную подступив к фройляйн начал:
— Будьте благоразумны, фройляйн Луиза. Будьте…
С лицом, больше похожим на демоническую маску, она окинула его безумным взглядом, и вдруг пнула его по голени и плюнула ему прямо в лицо, ему, которого она еще недавно так любила, и которого теперь больше не узнавала. А потом пронзительно завизжала:
— Пес поганый! Подлый Иуда!
— Фройляйн Луиза… — смущенно пробормотал Демель, не отерев ее плевок.
Голос фройляйн взвился еще выше:
— А те, что грешат во имя Мое, те будут прежде других призваны на суд Божий!
— Думает, что она Иисус, — промолвил потрясенный Кушке.
Он зажал ее рот ладонью. Для этого ему пришлось отпустить одну ее руку. Она тут же ударила позади себя свободной рукой и угодила ему прямо в живот. И вдобавок укусила за руку.
— А-а-а, — застонал Кушке.
В следующее мгновение фройляйн бесшумно опустилась на землю. Она потеряла сознание. Тяжело дыша, мужчины стояли над ней.
6
Фройляйн Луиза слышала ужасающий вой.
Она не знала, что это сирена «скорой помощи», в которой она сейчас лежала. Она открыла глаза. В тусклом свете угадывались силуэты двух огромных мужчин. Это они! Теперь они, действительно, ее настигли. Теперь в ад! В преисподнюю вместе со мной!
— Нет! — взвизгнула фройляйн. — Нет! Я не хочу в ад!
— Безумна, — сказал доктор Шиманн пастору. — Совершенно безумна. Кататоническое состояние. Ничего не поделаешь.
— Может быть, ей что-нибудь дать… Я имею в виду…
— Сначала в клинику… Мы не должны навредить… — ответил санитар, сидевший позади фройляйн.
Фройляйн Луиза услышала совсем другое:
«Вон она лежит…»
«Теперь она от нас не уйдет…»
«Теперь мы будем ее судить…»
— Прочь! Прочь! Я хочу прочь отсюда! — завопила фройляйн, попытавшись вскочить, но поняла, что это невозможно.
Ее привязали кожаными ремнями за руки и за ноги к носилкам — для ее же безопасности.
— Пропала! Я пропала! Я проклята! — взвыла фройляйн.
Сирена продолжала свою песню, «скорая помощь» мчалась дальше сквозь ночь. Она свернула с автострады и вскоре была уже у больницы Людвига в Бремене. Фройляйн Луиза кричала и дергалась в ремнях. Она вопила, пока хватало сил, потом ненадолго умолкала и вновь принималась визжать. Из ее рта изрыгались проклятия, ругательства и богохульства. Она была похожа на мегеру…
«Скорая помощь» остановилась во дворе психиатрического отделения. Дверцы машины распахнулись. Два санитара подкатили к ним носилки, подняли их и понесли через двор в приемник. Там, в ярко освещенном помещении, где дежурили две ночные сестры и врач-ассистент, они поставили их на пол. Доктор Шиманн и пастор проследовали за ними.
— Выпустите меня! Свиньи! Собаки! Развяжите меня! Помогите! Помогите! Убийцы! Преступники! Подлые выродки! — кричала фройляйн Луиза не своим голосом.
Молодой ассистент встал на колени и попробовал до нее дотронуться. Раздался протяжный вой. Врач растерялся. Сестра стала звонить по телефону. Пастор тоже опустился перед фройляйн Луизой на колени и попытался еще раз:
— Все будет хорошо, дорогая фройляйн Луиза, все будет…
— Сгинь! — завопила фройляйн истошным голосом. — Сгинь, сгинь, сатана! Сатана! Сатана! — И снова плюнула ему в лицо. — Развяжите меня! Выпустите меня!
— Мы не можем развязать ее, — сказал молодой врач. — Это невозможно. Она здесь у нас все разгромит. Она…
— Убийца! Убийца! Убийца! — голосила фройляйн.
— Развяжите ее! — послышался спокойный низкий мужской голос.
— Уби… — фройляйн замолкла и пристально вглядывалась в вошедшего в белом халате.
Он был могучим и сильным, у него были темные глаза, черные коротко стриженные курчавые волосы и широкое лицо. Он улыбался.
— Ну, — сказал он, — наконец-то, фройляйн Луиза.
Он сделал ассистенту знак, и тот развязал ремни. Фройляйн Луиза медленно села. В приемной повисла мертвая тишина. Медленно, страшно медленно поднималась она в своих сырых одеждах. Одеяло, которым ее укрыли, упало на каменный пол. Фройляйн подошла к могучему мужчине, который, по-прежнему улыбаясь, разглядывал ее. Пастор затаил дыхание.
— Ты, — вымолвила фройляйн своим обычным голосом. — Ты… тебя я знаю…
Человек в белом халате на мгновение прикрыл глаза и снова посмотрел на фройляйн Луизу.
— Да-да, я тебя знаю. — Она вплотную подошла к нему. — Ты… — начала она и остановилась.
Он кивнул ей.
— Ты принес мне благословение?
И снова кивнул психиатр доктор Вольфганг Эркнер.
Внезапно фройляйн обняла его, прижалась к нему и наконец, наконец-то разразилась долгими рыданиями.
7
«Ты держишь жребий мой… — растроганно читал Томас Херфорд, стоя перед конторкой с раскрытой толстой Библией — …и наследие мое приятно для меня». Его волосатые руки были молитвенно сложены, на пальце в рассеянном свете потолочного освещения мерцал бриллиантовый перстень. Он поднял глаза и добавил: «Из пятнадцатого псалма. Златое сокровище Давида».
«Амен», — сказали Мамочка, юрисконсульт Ротауг, директор издательства Зеерозе, главный редактор Лестер, заведующий художественным отделом Курт Циллер (наконец-то вернувшийся из Штатов) и Генрих Ляйденмюллер, наш главный макетчик. Хэм, Берти, Ирина и я промолчали. Ирина была сражена роскошью кабинета Херфорда, как всякий, кто входил сюда впервые. Ну, и конечно, ее измотали все события последнего дня и долгая дорога в Гамбург. Я промчался четыреста девяносто пять километров по автобану со скоростью самоубийцы, сделав одну-единственную короткую остановку. Из-за затяжного дождя и сильного ветра было по-зимнему холодно. Голые леса и поля по обеим сторонам автобана наводили такую же тоску, как и бесчисленные черные вороны, то тут, то там собиравшиеся в огромные стаи.
Я подкатил прямо к издательству, и нас тут же пригласили к Херфорду вместе с Лестером и Хэмом, и на этот раз с Ляйхенмюллером, которому сейчас отводилась значительная роль. Худой как скелет малый слегка заикался от волнения и внимания к своей персоне, на лбу у него выступили капли пота. Под мышкой он держал макеты полос — большие листы из плотной оберточной бумаги.
Едва произнеся «Амен», Мамочка с воплем бросилась на Ирину, которая в испуге отшатнулась, схватила ее за бедра, прижала к себе и, нагнув ее голову, запечатлела поцелуй в щечку.
— Ах, дитя, дитя мое! — воскликнула она. — Мы все так счастливы видеть вас здесь, среди нас. Правда ведь, Херфорд?!
— Чрезвычайно счастливы, — с улыбкой поклонившись, ответил ее муж.
Улыбающиеся Зеерозе, Ротауг и Циллер последовали его примеру.
На Мамочке был уму непостижимый наряд. Голубой трикотажный костюм с трикотажным жилетом, который свисал ниже задницы — голубой к ее кричаще фиолетовым крашеным волосам! — коричневая шляпа с громадными полями и глубоким заломом посередине, какие носят американские трапперы,[111] и в довершение ко всему неимоверное количество нитей жемчуга вокруг шеи.
— Ну что ж, — пророкотал Херфорд, — мы здесь тоже даром времени не теряли. Покажите-ка, Ляйденмюллер, что у вас там!
Худосочный сластолюбец развернул макет на столе заседаний. Он совсем разволновался. Как же — настал его звездный час! Суетясь, он принялся объяснять, как смакетировал сменные полосы. Все столпились у стола.
— М-макет уже одобрен рук-ководством и г-господами Лестером и Ц-циллером, — подобострастно сообщил он. — К-конечно, я пока не м-могу показать п-пробные оттиски — это ведь цветные п-полосы. У м-меня здесь…
— Сами видим, что у вас здесь, — оборвал его Лестер, наш маленький Наполеон.
Действительно, все было видно и так. Из присланных Берти пленок Ляйхенмюллер отобрал кадры и заказал по ним оттиски нужного ему формата. Он наклеил их на полосы вместе с фотокопированными заголовками и подписями, расположив их, как ему виделось.
Нам был представлен дубликат макета, по которому со вчерашнего дня велась напряженная работа. Цветные полосы — самый сложный и длительный процесс в печати. Здесь другое клише: три цилиндра с разноцветными красками и один с черной запускаются одновременно, и при этом постоянно делаются пробные оттиски, пока все цвета не совпадут. Иногда это длится четыре, а то и пять дней. Но касаемо этой статьи — моей статьи — Херфорд заявил:
— Номер должен выйти в следующий четверг.
— Невозможно, — возразили сотрудники технического отдела, — если только днем позже. Рассылка и прочее…
— Ладно, Херфорд согласен. В четверг в киосках не появляется «Блиц» — все в недоумении! Строжайшая тайна! Поэтому специально никакой рекламы. А на следующий день — бац! — бомба!