Я снова дал ей свой платок. Она вытерла слезы.
— Ну, теперь все в порядке?
Она кивнула.
— Теперь идем спать?
Она еще раз кивнула.
— Ну так, идем! — Я поднял ее с ковра и взял на руки.
Она тихо вскрикнула. Но я крепко держал ее. Она была удивительно легкой. Когда я нес ее в гостевую, она прижалась своей щекой к моей. Я уложил ее в постель, как маленького ребенка, поставил на тумбочку стакан с водой и положил рядом две таблетки снотворного:
— Прими одну, если все-таки не сможешь заснуть. А потом другую, но сначала — подождать, ладно?
— Мне ни одной не надо. Теперь я буду спать, как сурок. Теперь, когда я знаю, что ты позвонишь врачу. Ты позвонишь ему завтра, точно позвонишь?
— Точно. Но надо будет поосторожнее, тебя ведь охраняет криминальная полиция.
— О Боже!
— Ничего, не страшно. Здесь три выхода и еще один через подвал. Вся эта охрана — глупый фарс. Не бойся. Они не увидят ни как мы будем выходить, ни как вернемся. А теперь спи, наконец!
Я укрыл ее, как укрывают маленьких детей, хотя мне в голову и пришла мысль, что при нынешних обстоятельствах можно бы попытаться и еще раз. Но я не стал пытаться.
— Наклони ко мне голову, — прошептала Ирина.
Я наклонил, и она поцеловала меня в губы.
— Спасибо, Вальтер…
— Прекращай уже.
— Ты тоже идешь спать?
— Да. — Я поднялся с края кровати.
Но спать я не пошел. Уложив Ирину, я забрал из своей спальни бутылку «Чивас» и свой стакан, содовую и лед, и отправился в кабинет. Я поставил все на письменный стол, закрыл дверь, чтобы не мешать Ирине, потом поискал в кожаной сумке нужную мне кассету, нашел ее и вставил в кассетник.
И хоть я долгое время нормально не высыпался, сна не было ни в одном глазу, я чувствовал себя необычайно бодрым. Я снял пиджак, ослабил галстук и закатал рукава. Потом вставил в машинку фирменные листы «Блица», копирку, второй экземпляр и напечатал:
РОЛАНД \ ПРЕДАТЕЛЬСТВО \ ЧАСТЬ I
После этого включил кассетник и долго слушал записанный разговор. Я сидел совершенно тихо. И было так спокойно, так удивительно спокойно в моем пентхаузе. И я обдумывал начало. Когда я правильно начинал, дальше вся история писалась сама собой. Раздумывал я недолго. Очень скоро я знал, как начать. К тому времени я еще не навестил фройляйн Луизу в больнице Людвига в Бремене и еще не говорил с ней, это будет позже. Поэтому я начал не так, как выглядит эта история в ее втором изложении, не с нашего диалога с фройляйн Луизой. О нем я тогда еще и понятия не имел.
Я отпил глоток, закурил новую «Галуаз», прикрыл глаза и застучал:
«Он услышал семь выстрелов. Потом голос отца. Казалось, тот шел издалека. Выстрелы его не напугали — он слишком часто слышал их с тех пор, как был здесь, и в его сне тоже как раз стреляли, но голос отца его разбудил.
— Что? — спросил он, протирая глаза.
— Пора вставать, Карел, — сказал отец…»
18
Груди третьей девочки просто сводили с ума, а за попку так и хотелось укусить, и она выдала такой стриптиз, еще похлеще двух предыдущих. Рыжая. Настоящая рыжая шевелюра, это было сразу видно. В этот момент всем мужикам в фотостудии «Блица» стало не по себе. Берти стирал пот со лба. Два осветителя что-то бормотали вполголоса с красными рожами. Маленький кроткий заведующий художественным отделом Курт Циллер беспрестанно облизывал губы. А у меня сигарета просто выпала изо рта, когда эта рыжая начала вытворять свои штучки. Только с Максом по-прежнему ничего не происходило. Он стоял на невысоком подиуме, на темно-синем фоне, абсолютно голый, и уже полчаса таращился на голых девок, самых классных, каких я только мог достать, — и ничего!
Берти начал материться. Макс в двадцатый раз извиняться. Ему и вправду было неловко.
Рыжая, которая была уже без ничего и выворачивалась и так и сяк, наконец, сдалась:
— В конце концов меня наняли не для того, чтобы лечить этого полного импотента!
— Заткнись, — посоветовал я рыжухе.
— Ну правда же, — надулась она. — Я еще в жизни такого не видела! У него и Мерилин Монро не поднимет! И никакие пилюли, никакие таблетки ему не помогут! Ерунда какая-то! С меня довольно!
— Сделай-ка еще раз мостик, — попросил Берти в последней надежде. — Пожалуйста, ради меня. И ноги расставь пошире.
— Ну, если ради тебя, — вздохнула рыжуха и выгнула такой мостик, с такими широко расставленными ногами…
В большой студии, освещенной бесчисленными юпитерами, стало совсем тихо. Все смотрели на Макса — тщетно!
— Ничего, — промямлил Макс. — Просто дохлый. Вконец дохлый.
— Все! — проревела рыжая. — Сыта по горло!
— Кого вы нам привели? — повернулся ко мне Циллер. — Какого-то бездаря.
Маленький, застенчивый славный Циллер говорил с тоской в голосе, без всякого упрека. В войну Циллер был корреспондентом на подводных лодках. Он сделал множество рисунков с подводными лодками и с бушующим океаном, и с кораблями сопровождения, которые взлетают на воздух. Многие картинки были напечатаны в иллюстрированных журналах Третьего рейха. Подводные лодки были его непреходящей любовью. Циллер просто терял голову, если ему удавалось какую-нибудь из них увидеть или только о них поговорить. При любой возможности он пытался протащить в номер фото подводных лодок. По этому поводу у них с Лестером постоянно были стычки. Его земным раем было время, когда я писал большие военно-морские серии. В те времена Циллер меня однажды даже обнял и поцеловал в щеку. По-моему, это было за «Подлодки — на запад!»
— Если дадите еще две сверху, я попробую ему отсосать, — сказала, успокоившись, рыжая. — Может, это поднимет.
— Не, не, спасибо, фройляйн, — возразил смущенный Макс. — Но я его знаю. Мой Джонни сейчас в ступоре. Тут ни труба, ни саксофон не помогут. Гад проклятый!
— Одевайся, — сказал я рыжухе.
Три другие девочки сидели на табуретах в полном смущении. Две уже разоблачались и отработали свое шоу, правда, без какого-либо успеха. Теперь пришла пора четвертой. Эта была блондинкой. Все девочки были как на подбор.
До пяти я писал. Потом поспал до девяти, выкупался, позавтракал, быстро попрощался с Ириной, которой принес поднос в постель, поговорил с врачом, а потом поехал в новое «Агентство по подбору кадров для кино, сцены и подиумов». На самом деле это было обычное агентство с девочками по вызову, но безумно дорогое — хозяйка была моей знакомой. Она тоже была ничего себе. Слегка за тридцать, а в постели — самолет на вертикальном взлете. Я ее попробовал. Отсюда и знал заведение. Девочки стоили баснословных денег, но взамен вы получали первоклассный товар. По фотографиям в каталоге я отобрал самых классных и заказал их к одиннадцати в студию. Ровно в одиннадцать они тут и были. Три уже выложили все, что могли. Без какого бы то ни было эффекта.
— Давай, — сказал я четвертой. — Теперь ты.
Она поднялась.
— Не, — отчаянно завопил Макс со своего подиума. — Не, Вальта, прошу тя! Не имеет смысла. Пусть малышка даже не раздевается. Снова выйдет пшик.
Блондинка тут же жалобно завыла.
— А мои деньги, — всхлипывала она. — Мой гонорар?! Другие получили, а я что? Это свинство! Я этого так не оставлю! Я пожалуюсь госпоже директорше!
— Ради Бога! — кроткий Циллер вытащил толстый бумажник. — Конечно, вы получите свой гонорар, как и другие дамы. Такого же никто не мог предполагать!
Он открыл свой бумажник, в котором была куча банкнот. Макс теперь неотрывно следил за Циллером. Я посмотрел на Макса. Берти тоже, одновременно со мной. И мы оба заметили.
— Мммм… ммм… — взволнованно промычал он и дернул подбородком.
Я кивнул. Мы оба отчетливо увидели, как Максов Джонни шевельнулся при виде купюр. Бравый подводник Циллер отсчитывал девочкам по пятьсот на нос. Максова штучка снова вздрогнула, на этот раз посильнее.
— Господин Циллер, — заорал я.
Он поднял на меня глаза. Тогда я закричал девицам:
— Подвиньтесь!
И снова Циллеру:
— Встаньте перед господином Книппером так, чтобы он хорошенько вас видел! На свет! И держите пять сотен марок на весу!
— Мне надо… но зачем?
— Быстро! Без разговоров! — поддержал меня Берти.
Ничего не понимая, Циллер сделал как мы просили. Но тут же все понял.
— Вон оно что, — пробормотал Циллер.
У Макса кое-что пришло в движение. Еще не слишком, еще далеко не то, что надо, но дохлым это уже не назовешь.
— Пятьсот сверху! — крикнул Берти.
Он стоял позади «Линхоф»-камеры, укрепленной на штативе. Отсюда он должен был снимать стационарной камерой на широкоформатную пленку в кассетах. У Циллера в руках было уже десять сотен. А у Макса уже стояло как приспущенный флаг на фале. Девочки совершенно обалдели и перешептывались между собой:
— Вот бы нам это зажать!
— Такого я еще не видела!
— Виола, глянь-ка какой у него встает!
— Тихо в стойле! — прорычал Берти. — Так, хорошо, хорошо, господин Книппер! Постарайтесь! Не отрывайте взгляда от денег. Сконцентрируйтесь. Так, смотрим на деньги!
— Я и так стараюсь, — простонал Макс. — А у вас нет ище тыщи?
— Отчего же, — сказал Циллер.
— Тогда поднимите на две штуки повыше!
Циллер помахал над головой купюрами на две тысячи.
Максово драгоценное хозяйство взлетело.
— О-о-о! — вылетело у потрясенной рыжухи.
Это было и впрямь импозантное зрелище.
— Так, так… так держать! Вы можете удержать его в таком состоянии, господин Книппер?
— Пока тот господин сможет держать две тыщи марок!
Берти делал снимок за снимком. Любой греческий бог по сравнению с Максом Книппером был полным говном. В студии снова стало тихо. Все были ошеломлены. Берти работал как одержимый. Какой-то ассистент отпустил шуточку в адрес кроткого заведующего художественным отделом, но Циллер стоял не шелохнувшись в ярком луче юпитера, напротив Макса, держа над головой две тысячи марок. Макс сдержал слово. Он не отвлекался и не уклонялся. Когда Берти, наконец, закончил свою работу, раздался гром аплодисментов. Польщенный Макс раскланялся на все четыре стороны. Потом слез с подиума и натянул свои трусы.