— Да, — согласилась фройляйн, — отдохнуть надо. Здесь так удивительно спокойно. Я без конца могу спать.
— Я еще приду, — сказал я, поднимаясь, — когда захотите. Дайте знать или я сам могу позвонить. И не волнуйтесь за нашу историю. Скоро я ее запишу.
— Ну да, — ответила фройляйн Луиза, — спокойно приходите, как захотите. Вам нечего спрашивать разрешения. Так ведь, господин доктор?
— Так, так, — подтвердил тот, — можете приходить, когда захотите, господин Роланд.
— Только не рано утром в ближайшие несколько дней, — с серьезным видом предупредила фройляйн Луиза. — Потому что у меня еще сеансы шока, а после них я всегда долго и крепко сплю.
23
Во вторник, 19 ноября, без десяти шесть вечера, мы с Ириной снова ступили на ту улицу в северо-западной части города, где у доктора была практика. Мы добрались сюда тем же путем, выйдя из дома через сад. По улице бесконечным потоком катили машины, тротуары тоже были забиты пешеходами, так что мы продвигались медленно. Уже стемнело, моросил мелкий холодный дождь.
— Ну вот, — сказал я, — через пару часов ты уже будешь дома, и все будет хорошо.
— Да.
Нас то и дело толкали. Вообще-то, на этой улице не было магазинов, но, должно быть, здесь целая масса всяких учреждений и, наверное, какие-нибудь фабрики, иначе откуда столько людей и машин?
— Не надо бояться, — продолжал я. — Это лучший врач во Франкфурте по этим делам.
— Я нисколечко не боюсь, — ответила Ирина. — А ты что будешь делать в эти несколько часов?
— Ну, выпью где-нибудь что-нибудь, потом, может, схожу в кино.
— На какой фильм?
— Пока не знаю.
— Я тоже хотела бы как-нибудь сходить с тобой в кино, Вальтер.
— Хорошо, — сказал я, — как-нибудь сходим.
— Когда?
— Когда все будет позади, и ты снова будешь хорошо себя чувствовать.
— И если у тебя будет время.
— Да.
— Потому что сейчас у тебя безумно много работы. — Она сжала мою руку. — И я тебе особенно благодарна, что ты все равно идешь со мной.
— Ну что ты, это же само собой разумеется!
— Я знала, что ты мне поможешь, — сказала Ирина. — Сразу же, как увидела тебя. Сразу знала.
— Да? Помню, тогда ты была здорово колючей.
На это она ничего не ответила, а через некоторое время спросила:
— Ты уже водил к этому врачу других девушек, да?
— Да.
— И ни разу не было осложнений?
— Ни разу. Тебе, действительно, не стоит волноваться.
— А я и не волнуюсь. Я спокойна. Я совершенно спокойна. Честное слово. Я еще никогда не была так спокойна. Я уже радуюсь тому, что через несколько часов ты заберешь меня отсюда. И потом, я же ничего не почувствую, мне ведь дадут наркоз, да?
— Нет! — сказал я.
— Мне не дадут наркоза?
— Нет! — вскрикнул я и остановился.
Не знаю, знакомо ли вам это чувство: вы убеждены, что-то произойдет, должно произойти, неизбежно. Вы говорите себе, что ничего не можете с этим поделать (что есть ложь), что жизнь сама все уладит (что есть глупость), что у вас еще есть время, что решающий момент еще не настал. И так далее. И вдруг, в какое то до смешного короткое мгновение, без всякого предупреждения, когда вы об этом даже не думаете, в вашей совести или в вашем мозгу, или в вашем сердце (или в чем там еще) что-то щелкает — и это происходит! Без вашего участия. Просто происходит то, что было изначально предопределено.
— Но это же немыслимо! — занервничала Ирина. — Как это, без наркоза?!
— Кончай со своим наркозом! — сказал я, и передо мной все вдруг предстало в ясном и беспощадном свете. — Я говорю не о наркозе.
— Но ты же только что сказал «нет»!
— Да.
— Ничего не понимаю! А что же тогда нет?
— Нет — значит, что мы не идем к врачу.
— Но мы же назначены! Через пару минут я должна быть там, Вальтер!
— Мы туда не идем, — сказал я спокойно, полный умиротворения и счастья, если счастье — это то, что я тогда чувствовал, в сумраке, под тусклыми фонарями, под дождем. — Мы туда не идем. Ты этого не сделаешь, Ирина.
— Но… но это же безумие! — испугалась она.
— Это не безумие. Это единственно правильное решение. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Ты должна родить своего ребенка, Ирина. Все остальное — преступление.
Кто-то с силой налетел на меня и выругался. Я затащил Ирину под арку. Здесь мы были защищены и от людского потока, и от дождя.
— Вальтер, — с трудом переводя дыхание, выдавила Ирина, потому что я крепко прижал ее к себе. — Ты, должно быть, лишился рассудка! Все обговорено и решено! Доктор ждет!
— Я позвоню ему и сообщу об отмене.
— Но так же нельзя! Это невозможно! Я не могу произвести на свет ребенка Билки! Вальтер, мне только восемнадцать! Я в чужой стране! И я еще не знаю, что со мной будет! Я вообще еще ничего не знаю! А тут еще и с ребенком…
— Ирина, — перебил я ее, — хочешь выйти за меня замуж?
— Что?
— Хочешь стать моей женой?
Она уставилась на меня с открытым ртом и не могла выдавить ни слова.
— В чем дело? Я тебе несимпатичен? Слишком циничен? Слишком много курю? Пью слишком много? Я исправлюсь. Поверь мне, в сущности, я хороший. Ну так, хочешь стать моей женой?
— Ребенок… — У нее перехватило дыхание. — Ребенок… Это невозможно…
— Почему?
— Он от Билки, Вальтер! От Билки!
— Знаю. Но я собираюсь жениться на тебе, а не на Билке. И ребенок в такой же мере и от тебя. Даже больше от тебя. Ты же его родишь. А потом он будет нашим ребенком.
— Это сейчас ты так говоришь, потому что ты… потому что ты… потому что ты такой милый… такой… чудный…
— Да что ты говоришь.
— …а потом, потом, когда он, может быть, станет таким, как он…
— Ну, это еще не известно, — возразил я. — Величайшие преступники производили на свет святых, благодетелей человечества, гениев. Конечно, нам может и не повезти. Но с того момента, как ребенок появится на свет, отцом ему буду я — не Билка! И все, что я смогу сделать, чтобы он вырос достойным человеком… — я оборвал себя. — Ерунда! Как будто я уж такой замечательный! Просто рискнем. И знаешь, почему? Знаешь, почему я непременно хочу, чтобы у нас был этот ребенок?
— У нас… — шепнула она, — ты сказал «у нас»…
— Разумеется, у нас. У тебя и у меня. Ты же тогда будешь моей женой. У меня был один такой момент, когда мы были в Гамбурге… Тогда мне очень хотелось, чтобы ты любила меня, а не этого Билку. Тогда — не смейся! — тогда я подумал, как здорово было бы иметь от тебя ребенка. Не смей смеяться, черт подери!
— Я и не смеюсь, — прошептала Ирина.
— А этого ребенка, ты же очень хотела этого ребенка, пока не узнала, что там с этим Билкой, так ведь?
Она только кивнула.
— Ну, видишь? Ирина, тебе всего восемнадцать, мне — тридцать шесть… Старик против тебя…
— Прекрати!
— Нет, правда. Это единственное, что меня пугает, — чуть-чуть пугает. Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой. И ребенка я тоже хочу. Только: сам бы я никогда не отважился сделать тебе ребенка. Я слишком пропитан алкоголем. При том количестве виски, что я выпил за все эти годы, ребенок родился бы жалким кретином. Но я очень-преочень хочу ребенка! С тех пор, как я узнал тебя, я хочу ребенка — от тебя! И теперь я могу его иметь. Не поврежденного виски урода. Билка ведь не был алкоголиком — или?..
— Нет.
— Ну, видишь, как славно все складывается. Все. Теперь можешь смеяться.
— Я… я не могу…
— Тогда скажи, что хочешь стать моей женой. Сразу скажи. Потому что к врачу я тебя не пущу в любом случае, договорились? Итак? Хочешь?
Она прижалась щекой к моей щеке и прошептала:
— О да! Да, Вальтер, да! Я хочу стать твоей женой. И я изо всех сил постараюсь быть тебе хорошей женой, на всю жизнь. Ах, я так счастлива… Я так этого хотела…
— Меня или ребенка?
— Вас обоих.
— Господи, Ирина, что же ты раньше не сказала? Мы бы не потащились сюда, и я смог бы поработать. В такую погоду, Ирина! Теперь надо как можно скорее пожениться, да?
— Да… да, пожалуйста, Вальтер! О, держи меня, держи меня крепче!..
И я крепко держал ее, осыпая поцелуями ее мокрое от дождя лицо, и впервые с тех пор, как я увидел ее, ее глаза не были полны печали, в них светились радость и счастье.
— Спасибо, — шептала Ирина. — Спасибо, Вальтер.
— Не стоит благодарности. Ну, а теперь пошли отсюда. Пошли-ка домой!
Я взял ее за руку, и мы вышли из-под арки под дождь, и сразу попали в людской поток, который понес нас прочь отсюда. Ирина то и дело склоняла голову к моему плечу. Так мы и шли, пока не дошли до какого-то бара, где я выпил двойной «Чивас», а Ирина стакан апельсинового сока. Я позвонил врачу и сказал ему, что мы передумали, и он так разозлился, что бросил трубку, хотя я и сказал ему, что оплачу издержки.
Когда я потом у стойки рассказывал это Ирине, мы оба смеялись, как дети. Мы поймали такси и приехали домой, и я еще поработал, пока Ирина громыхала на кухне посудой, готовя ужин. И я чувствовал себя так, как будто уже был женат, и это было приятное чувство. Дождь барабанил по окнам кабинета, а я писал о том, что мы с фройляйн Луизой пережили в лагере, и у меня было ощущение, что я только что вышел из освежающей ванны. Ужин поддержал радостное настроение. Ирина, как оказалось, прекрасно готовит. Я похвалил ее, и она расцвела. Мы вместе убрали со стола, и вместе вымыли посуду в моечной машине. Потом пошли в мою спальню, и я пил свой «Чивас», а Ирина — апельсиновый сок, потому что теперь, когда она ждала ребенка, ей больше не стоило употреблять алкоголь, да она и не хотела виски. Мы сидели и слушали Чайковского, много-много пластинок. Потом Ирина пошла в ванную. Я еще чуть-чуть выпил, послушал музыку и тоже отправился купаться. После душа я зашел в гостевую, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Она заснула при свете. Во сне она улыбалась, дыша глубоко и ровно. Ее лицо было бесконечно умиротворенным.
Я выключил лампу, вышел на