Фройляйн Луиза обратилась к злосчастному охраннику:
— Посадите его под замок и сообщите по телефону полиции в Цевен. Пусть приедут и заберут его.
— Слушаюсь, фройляйн Луиза.
— Права не имеете меня арестовать! — заверещал Конкон и вздрогнул. Шишки на голове у него, похоже, здорово болели.
— Ище как имеем. Давай топай с господином, и без глупостей. — Кушке потер свои огромные руки: — Я тя провожу. Чтоб чё не надумал. А мы ище посмотрим «Германия — Албания», пока за тобой не приедут. С полчаса так придется ждать. По этой дерьмовой дороге.
— А я говорю, вы не имеете права меня арестовывать, свиньи! — визжал Конкон.
— Мы сообщим о ваших правонарушениях, — сказала фройляйн Луиза.
— Не смешите меня! И каких же?
— Вход на территорию лагеря без разрешения, — объявила фройляйн Луиза. — Нарушение неприкосновенности жилища. Попытка похищения несовершеннолетней.
— Я ничего не…
— Ага, не. Нам все этт приснилось!
— …И заявление господина Энгельгардта мы также попросим перепроверить, — сказала в завершение фройляйн Луиза.
— А ты, кусок дерьма, — Конкон злобно поглядел на Берти.
Тот улыбнулся ему в ответ.
Индиго попросила умоляющим тоном:
— Позвольте хотя бы позвонить моему жениху, фройляйн Луиза.
— Исключено.
— Дайте девушке позвонить, — вмешался я.
— Я уже столько раз просила! — воскликнула Индиго. — И опять, и опять! И всегда один ответ — нет.
— Потому что не разрешается, — отвечала фройляйн Луиза. — В принципе, невозможно. Постоянно все хотят позвонить. Так дело не пойдет! На каждую из вас мы получаем всего две с половиной марки в день!
— Я оплачу разговор, — вмешался я.
— Вы?
— Да. Мне тоже нужно позвонить в редакцию.
Фройляйн все еще колебалась.
— Пожалуйста, — сказал я. — Очень вас прошу…
Зазвонил телефон. Фройляйн Луиза подняла трубку.
— Готтшальк!.. Да, господин доктор… Ах, вот как!.. Хорошо, мы придем к вам… — Она положила трубку и объявила: — У Панагиотопулоса родилась девочка.
С этими словами она подошла к двери своей жилой комнаты и открыла ее. Кушке и я пошли за ней следом. Шофер проговорил:
— Ну, как я рад! А то она все боялась, что будет мальчик и ему придется стать солдатом в будущей войне.
Мы заглянули в соседнюю комнату. Карел, очень бледный, маленький и со спутанными волосами, сидел на кровати фройляйн Луизы. Его труба все еще лежала на полу.
— Ах ты, Господи, вот же, — растроганно сказал Кушке, — вот ж бедная козявка. Ну чё за проклятый мир! Хоть бы детям-то не приходилось бежать.
Фройляйн Луиза подошла к Карелу.
— Нам надо к доктору. Он всегда очень занят. Как думаешь, сможешь идти? — спросила она по-немецки, но потом сообразила, что Карел плохо понимает немецкий язык, и повторила вопрос по-чешски.
Воспитанный мальчик серьезно кивнул. Он встал и слегка покачнулся. Фройляйн Луиза подхватила его. Берти подвинул меня в сторону и сделал два снимка. Фройляйн Луиза повела мальчика через кабинет. Обращаясь к Индиго, она сказала:
— Ну, раз господин Роланд оплатит, можете позвонить. Но больше не пытайтесь сбежать!
— Нет-нет, госпожа воспитательница! — сразу просияла Индиго. — Только разрешите позвонить моему жениху…
— Вы закончили? — спросила фройляйн Луиза лагерного полицейского.
— Так точно! — охранник поднялся, спрятал в карман свою записную книжку и пистолет Конкона. — Ну, идем, — сказал он толстяку, стараясь выглядеть бравым, бедный старый человек. — И не валяйте дурака. Я вас немедленно ударю!
— Да и я-тт пока что тоже здесь, — хмыкнул Кушке.
— Я с ними, — сказал мне Берти.
— О’кей, — кивнул я. — Когда приедет полиция из Цевена, позови меня.
— Будет сделано.
Фройляйн Луиза уже была на пороге кабинета, как Карел, не говоря ни слова, высвободился, пошел обратно в комнату и тут же вернулся. Он захватил свою трубу, которая осталась там, на полу, и теперь крепко сжимал своей маленькой ручкой большой, сверкающий золотом инструмент. Он не произнес ни единого слова и двигался как слепой, осторожно и медленно.
— Вперед! — скомандовал полицейский Конкону.
— Ну, пшёл и смотри мне! — пригрозил Кушке. — Али больно шагать?
— Я еще поговорю со своим знакомым старшим советником в городском руководстве! — заорал уже в дверях Конкон. — Вы все отсюда вылетите! Мы за это налоги платим!
Было слышно, как он шумел дальше в коридоре барака. Берти поковылял вслед за группой. Карел подошел к фройляйн Луизе. Он посмотрел на нас и учтиво поклонился.
— До встречи, Карел, — сказал я.
— Я тоже пойду с вами, — предложил пастор Демель.
Тут фройляйн Луизе кое-что пришло в голову:
— Я попрошу вас, господин пастор!..
— Да?
— С мальчиком я справлюсь сама. Но моя плитка опять сломалась. Спираль. Вы ведь такой умелый, вы ее уже пару раз чинили. Не могли бы вы ее еще разок посмотреть?
— Конечно, — дружески кивнул ей пастор.
— Спасибо, — сказала фройляйн. Дверь за ней и за Карелом закрылась.
Пастор осмотрел плитку, достал из кармана брюк большой перочинный нож со множеством приспособлений и приступил к работе.
Ирина Индиго посмотрела на меня. У нее были очень большие и темные глаза, теперь опять очень грустные. Я тоже посмотрел на нее. Мы стояли метрах в двух друг от друга и не отводили взглядов.
С гулом приближалась еще одна эскадрилья «старфайтеров». Грохот их реактивных двигателей становился все громче и громче. Опять задребезжали стекла. Рев достиг своего апогея. Я боялся, что снова впаду в тревогу и раздражительность. Нет, ничего подобного не произошло. Я оставался совершенно спокоен, впервые. Я прислушался, не появился ли мой «шакал». Его не было. Вообще. Грохот стал тише и смолк.
Мы с Ириной все еще смотрели друг на друга.
11
— Вы первый человек в ФРГ, который ко мне хорошо отнесся, — сказала она, наконец.
— Глупости.
— Никакие не глупости! — Покачала она головой. — Все остальные мной только командовали. И прежде всего эта ведьма — воспитательница. — Она глянула на пастора, который возился с электроплиткой: — Извините за выражение, эта старая женщина, она только исполняет свои обязанности, я понимаю. И прибывают все новые беженцы. Я понимаю, что людям в этой стране уже надоело, и они уже видеть нас не могут.
— Это не так, — отозвался молодой пастор, который теперь уселся за стол. — Никто против вас ничего не имеет. Вовсе нет. Беженцам живется плохо. А нам хорошо. То, что вы принимаете за отказ, это просто угрызения совести. Потому что после всего, что мы натворили, это же величайшая несправедливость, что мы так скоро снова начали процветать, — а людям, в ГДР например, еще долго жилось трудно. Сейчас, слава Богу, уже нет. Ну, а теперь звоните же, наконец!
Я подумал, что я измученный тяжким трудом и запоями репортер в вечной погоне за сенсациями, а не удачливый плейбой, способный уложить прекрасную юную беззащитную девушку, во всяком случае, не оказав ей сначала помощи. Так что, я взял себя в руки и спросил:
— А вы знаете номер телефона вашего жениха?
— Во время всего побега я твердила его как молитву. «Гамбург, 2 20 68 54».
— У него квартира в Гамбурге? — изумился Демель. У пастора было темное от непогоды и ветра лицо и серые глаза под густыми каштановыми бровями. Его короткие волосы были каштановыми, как и у меня. Он был в моем возрасте, а выглядел лет на десять моложе. Как минимум на десять.
— Нет, это квартира его лучшего друга в Федеративной Республике. Его зовут Рольф Михельсен. Они знакомы много лет. Господин Михельсен живет на улице Эппендорфер Баум. Дом номер сто восемьдесят семь. — Диктофон с новой кассетой был по-прежнему включен и записывал. — Господин Михельсен поселил моего жениха у себя, как мы и договаривались еще задолго до побега. Господин Михельсен часто посещал Яна в Праге.
— Яна?
— Ян Билка. Так зовут моего жениха.
— А чем занимается этот господин Михельсен? — поинтересовался я.
— Не имею понятия.
— Да ну!
— Я с ним лично не знакома. Мне о нем рассказывал Ян. Он, знаете, не мог мне все рассказывать. Он был капитаном в Министерстве обороны. О многих вещах он просто не имел права говорить.
Я почувствовал, что мне вдруг стало жарко.
— Ну конечно, не мог, — согласился я. — Так, значит, капитан?
— Да, — подтвердила Ирина. — Можем мы теперь заказать разговор?
— Заказывайте, — сказал я.
Снаружи, из нескольких бараков, донесся многоголосый крик, отдаленный и приглушенный.
— Гол, — прокомментировал я. — Кто-то забил гол.
— Думаю, албанцы, — ответил моложавый пастор, не поднимая глаз. — Отличные игроки, эти албанцы.
— Если он был капитаном, то ему должно быть не меньше тридцати, — сказал я.
— Тридцать два. Не смотрите так! Мне восемнадцать. Ну и что?
— Абсолютно ничего, — сказал я.
— Я изучаю психологию, — продолжала Ирина. — У него была собственная квартира, я снимала частным образом мансарду. Этого вам достаточно?
Я кивнул, подошел к телефону и наугад набрал «девятку». Ответила действительно телефонная станция, я узнал этот голос.
— А, симпатичная фройляйн Вера, — сказал я любезно. — Это Роланд, фройляйн Вера. Да-да, недавно я у вас был. Дайте мне, пожалуйста, Гамбург, номер… — я взглянул на Ирину.
— Два-два-ноль-шесть-восемь-пять-четыре.
— Два-два-ноль-шесть-восемь-пять-четыре, — повторил я. — Я зайду и оплачу разговор, он за мой счет, фройляйн Луиза разрешила. Большое спасибо, фройляйн Вера.
Я передал трубку Ирине. Она быстро произнесла, не дыша: «Алло!» — И потом после короткой паузы: «Да, конечно, я понимаю…» — и уже обращаясь к нам:
— Она набирает, я подожду.
— Отлично, — сказал я.
— Так вы господин Вальтер Роланд? — спросил пастор. Он опустил электроплитку и с пытливым любопытством смотрел на меня.
— Да, это я, — ответил я более нелюбезно, чем хотел, но в тот момент мне было наплевать.