— Ушли куда? — спросил Берти с улыбкой.
— В больницу. Конечно, я тоже снова побежала внутрь, через минуту или около того, и дежурная медсестра, которая явно ни о чем этом не имела понятия, сказала мне, что Конни лежит в одиночной палате в отделении реанимации на третьем этаже.
— После операции все попадают в отделение реанимации, — сказал Берти.
— Знаю. Но почему в одиночную палату? — спросила Эдит. — Я поднялась патерностером[46] на третий этаж, искала отделение реанимации, а когда нашла, снова увидела тех обоих парней, которые меня выводили. Они стояли перед входом в отделение и сказали мне, что сейчас я ничего не могу сделать, что мне нужно ехать домой, а они мне позвонят.
— Они сказали, что они вам позвонят? — уточнил я.
Ирина сидела неподвижно, как в оцепенении, смотрела на Эдит и слушала, а снаружи ночная буря гремела ставнями.
— Да. Не знаю. Нет, — ответила Эдит, — те парни сказали, что мне позвонят из больницы. А при таких обстоятельствах дела у Конни идут хорошо. Так они мне сказали. Когда мимо пробегал врач и я хотела с ним заговорить, они мне не дали.
— И как же эти типы выглядели?
— Как служащие, — ответила Эдит. — Очень крепкие, совершенно гражданские. И по одежде тоже.
— Молодые?
— Может, чуть старше тридцати.
— Они вам угрожали?
— Когда я сказала, что не собираюсь ехать домой, а сяду на скамейку и буду ждать здесь, один из них сказал, что, если я немедленно не исчезну, то он сам отведет меня вниз, посадит в такси и позаботится о том, чтобы меня больше не пускали в больницу.
— Но такого не может быть! — сказала Ирина растерянно.
— До этого я тоже так думала, — ответила Эдит. — Но, как видите, бывает. Я отказалась уйти со скамейки, тогда один из парней действительно схватил меня, потащил к выходу, посадил в такси и дал водителю этот адрес.
— Но это же должны были видеть какие-нибудь люди в больнице?
— Только врачи и сестры. Все больные были уже в кроватях. А посетители давно ушли.
— И что? — спросил я.
— И ничего, — ответила Эдит. — Сестры и врачи даже не пикнули. Они делали вид, что не видят меня и этого парня. Тогда я в первый раз испугалась и за свою жизнь, понятно? А потом еще больше.
— Потом — это когда?
— После того, как поговорила с обоими этими свидетелями, и они мне все рассказали. Домой я, конечно, не поехала. То есть, поехала, но не сразу. Я сказала шоферу, что хочу сначала на Эппендорфер Баум, 187. А он там должен подождать. — Она задрожала.
— Еще? — спросил я и снова потянулся за бутылкой виски.
— Нет, спасибо, больше не надо. — Слезы снова потекли по красивому лицу Эдит. — Не могу забыть кровь. Кровь на дамбе. Уже давно стемнело, горели уличные фонари. Кто-то засыпал кровь опилками, но во многих местах она проступила, темная и блестящая… — Она откинула голову назад. — Тогда я отыскала обоих свидетелей.
— Откуда вы вообще о них узнали? — спросил Берти.
— Когда мне звонили в первый раз, полицейский сказал мне что-то о двух свидетелях. Он еще не был проинформирован.
— Еще не был проинформирован о чем?
— Ну, о… Я тоже не знаю, о чем… А вы знаете?
Берти покачал головой.
— Нет, — сказал я.
— Но тут же явно что-то происходит… Я имею в виду, ведь это ненормально, как со мной поступили! — воскликнула Эдит.
— Да, — сказал я. — Это ненормально.
— Тайна, — сказала Эдит. — Вся эта история покрыта тайной. А что я ничего не должна об этом узнать, этот полицейский еще не был осведомлен. Так ведь?
— Очевидно, — согласился я. — Так вы нашли обоих свидетелей?
— Конечно. Иначе я не знала бы того, что сейчас рассказала вам. Об этом я узнала от них. Но номера тех двух машин они не рассмотрели.
— Кто эти двое?
— Один — портье в доме 187, другой — продавец антиквариата. У него в том доме магазин. Мы беседовали у него в квартире, мы втроем. Поляк боялся, что меня увидят с ним.
Я видел, что Ирина вздрогнула.
— Какой поляк? — тихо спросила она.
— Ну, этот портье, — ответила Эдит.
— Портье — поляк? — задал я идиотский вопрос, потому что все еще не мог поверить, да и Ирина, я видел, тоже. Мы оба подумали о фройляйн Луизе и о том, что нам рассказал о ней и ее друзьях пастор Демель.
— Я же говорю. Портье — поляк. Что вы на меня так смотрите? Продавец антиквариата, кстати, тоже иностранец. Француз.
— Поляк и француз, — сказал Берти. Теперь он уже не улыбался.
— Да, Господи, Боже мой, да! — вспылила Эдит. — Поляк и француз! Живые люди, не моя выдумка, не призраки, можете их сами навестить. Или вы считаете, что я выдумываю? Вы что, мне не верите?
— Верим, — ответил я. — Конечно, верим.
— Так что же в этом необычного? — спросила Эдит Херваг. — В Гамбурге масса иностранцев. Всех национальностей! С тем же успехом я могла попасть на китайца и негра.
— Но встретили поляка и француза, — произнесла Ирина Индиго и посмотрела на свои туфли.
Эдит вдруг снова сильно занервничала.
— В чем дело? — спросила она. — Может, вы их обоих знаете? Вы что-то знаете и скрываете от меня?
— Нет-нет, — ответил Берти.
— Тогда я не понимаю, чего вы волнуетесь, — сказала Эдит. — Двое очень милых, очень приветливых людей. Они как раз стояли на улице, когда это случилось. Кстати, француз болен, он чувствовал себя не совсем хорошо.
— А что с ним? — спросил я.
— Астма, — ответила Эдит Херваг.
8
«Нет-нет, не большие артишоки! Вот эти маленькие, нежные, в масле, пожалуйста…»
«И еще триста граммов смешанной нарезки…»
«Сегодня утром получили, милостивая госпожа! Очень рекомендую, отличный омар…»
Франкфуртский магазин «Деликатесы Книфалля» находится наискосок от здания издательства. Сюда тоже долетают шум и грохот от строительства метро. «Деликатесы Книфалля» — самый любимый и знаменитый магазин деликатесов во всем Франкфурте. Просторный зал выложен белым кафелем, сплошные ряды самых разных отделов: мясо, живая рыба в бассейнах, колбаса, сыр, овощи, пикантные салаты, спиртные напитки, хлеб, консервы. У Книфалля есть все, любые деликатесы! И все высшего качества! И все дешевле, чем у других! Огромный оборот у этого толстого, проворного господина Вальдемара Книфалля. По заказам он высылал первоклассных официантов и симпатичных официанток со сказочными холодными буфетами к людям, устраивавшим вечеринки. Его желание расширять сферу своих услуг, его инициатива и предприимчивость не знали границ.
Позади этих многочисленных разнообразных отделов огромного магазина глава клана (сыновья, дочери, его жена и два зятя тоже работали вместе с ним, так что это было настоящее семейное предприятие) распорядился оборудовать стойку бара с табуретами, установить на стойке кофейную машину для эспрессо, за ней — витрину с бутылками спиртного, а перед стойкой — пару столиков со стульями. Блестящая идея! Домохозяйки могли здесь присесть и поболтать, выпить кофе, погрызть чего-нибудь, пока выполняется их заказ; к середине дня приходили деловые люди, работающие по соседству, служащие, продавщицы, брали аперитив, бутерброды, легкие, приятные (и недорогие!) закуски, от которых не полнеют и не клонит в сон. В обед здесь всегда было набито битком. Многие рестораны могли только мечтать о таком наплыве посетителей и о таком обороте. Тем более, что это продолжалось практически без перерыва с обеда до вечера. Здесь заключались соглашения, проводились переговоры (магазин деликатесов Книфалля имел частную автостоянку, теперь машины заезжали на нее по улицам Гроссе Галлусштрассе и Кирхнерштрассе, так как спереди, с Кайзерштрассе, это было невозможно), постоянно везде сидели и стояли люди, всегда что-то происходило.
В такой ранний час здесь, конечно, было еще пусто. Только один человек сидел на стуле со стаканом в руке, лицом к стене — я.
— Повторите, пожалуйста, фройляйн Люси!
— Но у вас и так уже двойной, — с несчастным видом начала молодая симпатичная фройляйн Люси, стоявшая за стойкой бара, но я прервал ее:
— Не беспокойтесь. Я свою норму знаю.
В стену было вмонтировано зеркало, и я с отвращением рассматривал себя в нем. Утром, когда брился, я ведь тоже смотрел в зеркало. Как бы я хотел вернуть то отражение!
Внезапно я стал выглядеть как совсем другой человек. Уж точно не красавец, ей-богу! Лицо посерело, погасли искрящиеся весельем глаза, которые у меня еще были, когда я печатал продолжение, исчезло эйфорическое настроение утра. Я, который с циничным видом и с уверенностью в победе еще недавно стучал на пишущей машинке, сидел теперь в сумраке маленькой закусочной «Деликатесов Книфалля», ожесточенный, без сил, упавший духом.
Девушка Люси, светловолосая, темноглазая, двадцати лет, в чистой белой курточке, поставила передо мной на маленький столик новый стакан виски и бутылку содовой. Мы познакомились уже давно, и она была довольно сильно в меня влюблена, эта Люси. Я это ясно видел, да и другие тоже. Она плохо умела скрывать, хотя очень старалась. Я пишу это без гордости, видит Бог, не для того, чтобы похвастаться этой победой. Люси в меня просто втюрилась. Как я уже говорил: «Tout les femmes sont folles de moi. К сожалению».
Люси уже два года работала во Франкфурте, в «Деликатесах Книфалля», родом она была из Брандоберндорфа, местечка в Таунусе. За эти два года у Люси был один-единственный друг, с почты, такой симпатичный, что все девушки оборачивались ему вслед, он развозил экспресс-почту на желтом «фольксвагене». Любил Люси, обманул Люси. Деньги у нее он тоже забрал. Тогда она рассталась с ним. С тех пор она жила в полном одиночестве в огромном городе Франкфурте. Это было нелегко для молодой девушки. Жить в полном одиночестве нелегко для любого человека — даже для святых. Даже те считали, что это трудно.
А как Люси беспокоилась обо мне! Я точно знал, что она думала: «Почему он всегда злой, когда приходит сюда? Почему всегда пьет виски до обеда?»