— Ну, давайте, — настаивал я, — вызывайте полицию! Если не хотите, я могу спуститься вниз и позвонить.
Я повернулся. В ту же секунду я услышал, как замок щелкнул и дверь открылась. В дверном проеме стоял высокий худой мужчина лет примерно пятидесяти, чрезвычайно холеный, с черными волосами и бакенбардами, с продолговатым лицом, тонкими губами и приподнятыми бровями. На нем был темно-синий костюм, белая рубашка и голубой галстук.
— Пожалуйста, — произнес мужчина. Я увидел хрустальную люстру, сверкавшую у него за спиной, в прихожей. На стенах я рассмотрел красные шелковые обои, на старом комоде стояла большая китайская ваза.
— Кто вы? — спросил я.
— Меня зовут Нотунг, Олаф Нотунг. Я слуга господина Михельсена.
— Вы его — кто?
— Слуга, — повторил он. — Я же, кажется, ясно говорю?
Я был слегка ошарашен. Значит, есть еще люди, имеющие слуг. В доме, сдающемся внаем. Довольно необычно. Хотел бы я знать, какого рода слугой был господин Нотунг, какие обязанности исполнял. Я спросил:
— А это ваша рабочая одежда?
— Нет, господин Роланд.
— А почему это вы еще не спите? У господина Михельсена гости?
— Нет, господин Роланд. Сегодня после обеда я свободен. Я был в центре. Сначала встретился с друзьями, потом сходил в театр. Я ходил в театр с друзьями. Потом мы еще немного выпили в баре. Я вернулся домой полчаса назад. — Он сделал вежливый жест рукой. — Входите, пожалуйста, у вас ведь, несомненно, какое-то дело. Мы не должны обсуждать его между дверью и порогом.
Я пропустил Ирину вперед. Нотунг закрыл за нами дверь.
— Может быть, пройдем в салон? — предложил он, не давая нам сказать ни слова.
И сразу пошел вперед. Даже его походка была высокомерной. Из прихожей много дверей вели в другие помещения. Дверь, которую открыл слуга, вела в салон. Салон был размером в половину теннисного корта. Мы увидели дорогую лепнину, несколько кресельных гарнитуров, холодный камин, желтые шелковые обои, прекрасную старинную мебель, три люстры и огромные ковры. На стенах висели четыре картины, три больших и одна поменьше. Та, что поменьше, была кисти Ренуара, в этом я мог бы поклясться, и притом подлинник. Остальные картины я не знал.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал слуга. — Что позволите вам предложить? Что-нибудь выпить? Кофе? Чай? Сигареты? Разрешите ваши пальто? Я немедленно…
— Кончайте, — прервал я его.
— Прошу прощения?
— Прекратите этот вздор. Где остальные?
— Какие остальные?
— Господин Михельсен и господин Билка, — объяснил я.
— Я не понимаю, — ответил он с неподвижным лицом. — Не хотите ли все-таки присесть?
— Нет. Вы очень хорошо понимаете. Я задал вам вопрос. Итак! — я был в ярости, этот парень вывел меня из себя.
— Я все-таки вас не понял, — сказал Нотунг. — То есть не совсем. Господин Михельсен в отъезде.
— Где он? — испуганно спросила Ирина.
— В отъезде, милостивая фройляйн.
— Куда? На сколько? С какого времени? — задавал я вопросы.
— Этого я не знаю. Я имею в виду, я не знаю, куда и на сколько он уехал. Он покинул квартиру сегодня примерно во второй половине дня. Когда я вернулся, я обнаружил только вот эту записку. — Нотунг сунул руку в карман пиджака и достал листок из блокнота, на котором карандашом было написано заглавными буквами:
«ДОРОГОЙ ОЛАФ! МНЕ НУЖНО СРОЧНО УЕХАТЬ ПО ДЕЛАМ. ЗАВТРА ПОЗВОНЮ И СООБЩУ ВАМ, КАК ДОЛГО МЕНЯ НЕ БУДЕТ. ПРИВЕТ. МИХЕЛЬСЕН».
Последнее слово было написано, как обычная подпись.
— Это часто бывает?
— Что, извините?
— Что господин Михельсен так неожиданно уезжает! — закричал я.
— Да, это бывает часто, мой господин, — ответил он подчеркнуто тихо. — Господин Михельсен — владелец крупной экспортно-импортной фирмы. Офис находится на улице Юнгфернштиг. Господин Михельсен много времени проводит в разъездах. Ему приходится ездить часто и далеко.
— Тогда мы хотим поговорить с господином Билкой, — заявил я.
— Опять это имя, — произнес Нотунг с выражением абсолютного непонимания.
— Что значит — опять?
— Вы прежде уже спрашивали об этом господине. Поэтому я сказал, что не понял вашего вопроса. Господина по фамилии Вилка…
— Билка! — прервал я. — Ян Билка!
— Господина по имени Ян Билка я не знаю, — договорил слуга.
— Не говорите глупостей! — закричал я на него. Он удивленно поднял брови. Я продолжал кричать: — Вы, конечно, знаете господина Яна Билку! Он близкий друг господина Михельсена, и он живет здесь!
— Я бесконечно сожалею, — ответил слуга с достоинством, — но кроме господина Михельсена и меня здесь никто не живет.
Ирина, судорожно прижав руки к горлу, спросила:
— Это значит, что вы никогда не видели Яна Билку?
— Я его никогда не видел и никогда о нем не слышал, милостивая фройляйн, — подтвердил Олаф Нотунг.
13
Ирина опустилась на большую кушетку. Она просто не держалась на ногах.
— Я это чувствовала… Я догадывалась… — произнесла она и вдруг сильно задрожала всем телом.
Слуга посмотрел на нее с интересом. Я достал свою фляжку.
— О, — отозвался Нотунг, — может быть, я…
— Не утруждайтесь, — перебил я, отвинтил пробку и наклонился к Ирине. — Выпейте, — сказал я. Она отрицательно покачала головой. У нее побелело лицо, маленькие руки сжались в кулаки. Я боялся, что она свалится без сознания.
— И все-таки, — настаивал я.
— Я… не… хочу…
— Обязательно, — сказал я, наклонил ее голову немного назад и поднес фляжку к губам. Она отпила и задохнулась, начала хватать ртом воздух. — Еще раз, — сказал я. — Один большой глоток. — Она отпила большой глоток и ее передернуло. Но дрожь унялась. Она пробормотала:
— Но… но… но этого не может быть! Господин Билка живет здесь! Я это знаю! Я знаю!
Слуга посмотрел сначала на нее, потом на меня, как будто хотел показать, что достиг предела своего разумения. Потом сказал:
— Господа, это явное недоразумение. Я искренне сожалею. Прошу вас, не плачьте, милостивая фройляйн.
— Я не плачу, — отозвалась Ирина, всхлипывая, и слезы полились по ее лицу. Она их не вытирала. Я дал ей свой платок. Нотунг сказал:
— Я могу только повторить: кроме меня и господина Михельсена никто здесь не живет и никто не жил. Я бы точно знал, я…
— Стоп, — сказал я.
— Простите?
— Прекратите. Сделайте остановку. Заткнитесь, — грубо добавил я и, прежде чем завинтить крышку, сам отпил глоток. — Вы лжете. Вы точно знаете…
— Это оскорбление. Немедленно покиньте квартиру! — тут же воскликнул он.
— …что это ложь, — продолжал я, качая головой. — Еще сегодня после обеда мы говорили с господином Билкой по телефону. Тогда он был здесь. Здесь, в этой квартире.
— Это исключено! Этого не может быть!
— Какой у вас номер телефона? — спросил я.
— 2 20 68 54, — ответил он, не раздумывая.
— Вот видите, — сказал я. — По этому номеру мы говорили с господином Билкой.
— Повторяю вам, это исключено. Здесь нет никакого господина Билки! — повторил Нотунг.
— Скажите правду! — закричала Ирина, вскакивая на ноги. — Пожалуйста, пожалуйста, ну, пожалуйста, скажите правду! У меня от этого зависит все! С ним что-нибудь случилось? Вам нельзя об этом говорить? Что-то случилось?
— В самом деле, — сказал Нотунг смущенно. — В самом деле, вам нужно успокоиться, милостивая фройляйн.
— Успокоиться? Я не могу не волноваться! — кричала Ирина. Теперь она снова дрожала, но я не решался дать ей виски. Уже много лет мне никого не было жалко. Разве что самого себя. А сейчас, в первый раз за последние годы, мне было жалко другого человека, жалко искренне и от всего сердца. Ирина была такой беззащитной, такой юной, такой одинокой. Я осознавал, что был сейчас ее единственной опорой в жизни. Хорошую опору она себе нашла. — Я обручена с господином Билкой! Господин Михельсен — близкий друг моего жениха! Он приезжал к нему в Прагу! И они договорились, что после побега мой жених приедет сюда! И сегодня после обеда я слышала его голос отсюда, из этой квартиры, когда мы набрали его номер!
На лице Нотунга не дрогнул ни один мускул. Потом тихо сказал мне:
— Может быть, я должен врача…
— Вы должны заткнуться! — грубо прикрикнул я на него.
Неожиданно Ирина вцепилась в меня с искаженным в панике лицом.
— Что теперь… Что мы будем теперь делать? — лепетала она. — Господин Роланд, прошу вас… помогите… помогите мне! Тут что-то случилось… с Яном что-то случилось… Пожалуйста, господин Роланд…
— Спокойно, — сказал я и погладил ее по шелковистым волосам. — Спокойно. Мы это все выясним. Обязательно. Но сейчас вам нужно взять себя в руки. — Она кивнула, вытерла последние слезинки и отпустила меня.
— Вам, конечно, понятно, что сейчас мы сообщим в полицию, — проговорил я.
— Это вам не возбраняется, — холодно ответил слуга. — Я хотел бы даже просить об этом. Я не собираюсь позволять Вам и далее оскорблять меня. Я сам сейчас немедленно вызову полицию и подам на вас заявление по поводу нарушения неприкосновенности жилища. Я буду…
— Цыц! — сказал я. Слуга вдруг обнаружил, что к его желудку прижато дуло «кольта-45». Я был в таком возбуждении и в ярости, что действовал инстинктивно, когда выхватил — уже не в первый раз! — из кармана пальто пистолет Конни. Я понимал, что из-за этого у меня действительно могут быть неприятности, но мне было все равно. Это дело очень сильно и дурно пахло! События, в которые я оказался втянутым, все время разрастались. Нервный срыв Ирины стал для меня последней каплей. Теперь мне на все наплевать. «Этот подлец не станет звонить в полицию, — все-таки подумал я в этот момент, — точно нет».
Нотунг смотрел на меня. Он пытался смотреть на меня с презрением, но во взгляде у него был страх, безграничный страх. И не только из-за ствола пистолета, упиравшегося ему в желудок, но и из-за чего-то другого, в этом я мог бы поклясться.
— Что это… Вы с ума сошли?.. Отдайте оружие, или я зову на помощь!