Я поднялся, поблагодарил, взял магнитофон и попрощался. Берти тоже сказал: «До свидания».
— Весьма сожалею, господин Энгельгардт, — обратился к Берти старший советник по уголовным делам Херинг. — С радостью сам бы помог вам. Ну да, может быть, в следующий раз.
— Наверняка, — произнес Берти.
Мы снова оказались в коридоре. Берти шел, прихрамывая, рядом со мной. Он задумчиво произнес:
— Эта история просто до невозможности мерзопакостная, а?
— Да, дальше некуда, — кивнул я и выключил магнитофон.
— А этот идиотский трюк с рекомендательными письмами! — воскликнул он. — Это ведь самые настоящие объявления о розыске преступников! Если мы их действительно где-нибудь предъявим, мы получим все, что угодно, кроме поддержки. Все, кто замешан в этом дерьме, сразу увидят: «внимание, эти двое демонстрируют свои жетоны полицейских». Разве не так?
— Не знаю. Может, они действительно хотят нам помочь.
— Эти? Не смеши меня! С какой стати?
— Из корыстных мотивов, разумеется. Они используют нас, чтобы… — Я осекся.
— Что с тобой? Ты совсем зеленый. Тебе…
— Да, — кивнул я, быстро вытащил фляжку и долго пил из нее. Потом отставил серебряную бутылку и долго хватал воздух ртом.
«Шакал» снова пропал. До следующего раза.
3
— Так, теперь поезжайте вперед, — сказал Берти нашему другу, таксисту Владимиру Иванову, который так выручил нас несколько часов назад и который просил заказывать его через диспетчера. Что мы и сделали. Было 12 часов 15 минут. Дождь шел вперемешку со снежной крупой, отчего стало совсем пасмурно. Все машины ехали с зажженными фарами. Мы сидели на заднем сиденье такси, остановившегося у небольшой клумбы с увядающими цветами. Клумба находилась в парке напротив входа в университетскую больницу на Мартиништрассе, в районе Эппендорфер Баум. Больница представляла из себя гигантский комплекс. Отдельные клиники, расположенные в высотных домах, были видны издалека. Это был настоящий маленький город в городе.
Высокая блондинка Эдит Херваг только что вышла на улицу. Шофер Иванов уже поехал вперед. Мы оставили нашу машину у полицейского управления и из телефонной будки вызвали нашего русского таксиста. До этого я из той же будки разговаривал с Ириной и с Эдит. Голос Ирины звучал неспокойно, она просила во что бы то ни стало вернуться к обеду, даже если это будет поздно, она сходит с ума от этого сидения взаперти. Я пообещал ей обязательно приехать, надо ведь открыть дверь, чтобы девушки могли убраться и чтобы мы были на месте, когда принесут еду.
Эдит мы сказали, чтобы она ждала, пока у ее дома не остановится такси и Берти или я не махнут ей, потом она может сама остановить такси и поехать в больницу. Мы поедем вслед за ней и привезем ее назад, только главное — чтобы нас никто не видел вместе.
Наш таксист, русский дедушка Иванов, тут же кивнул, когда я начал свои длинные объяснения и показал свое удостоверение прессы, и только сказал: «Карашо». А потом он помчался как настоящий ас и, несмотря на жуткое движение, в момент оказался на Адольфштрассе. Он поехал за такси с Эдит, ни разу не потеряв его из виду. Все шло великолепно. Эдит исчезла в стенах больницы, но через двадцать минут уже снова вышла. Наше такси плавно подъехало прямо к ней и остановилось. Она села к нам. Я открыл боковое окошечко в разделительном стекле и сказал:
— Назад на Адольфштрассе. — Владимир Иванов кивнул и пулей сорвался с места. Я закрыл узкое окошечко, откинулся назад и только теперь увидел, что Эдит, протиснувшаяся между нами, плачет.
— О Господи, он…
— Нет, — всхлипнула она и высморкнулась в носовой платок, — он выпутается, он поправится, ему лучше.
— Отлично, — сказал Берти. — Отлично, значит плачем от счастья.
Она не ответила, а только сильнее заплакала. От счастья? Снежные крупинки ударялись о дорогу, секли по стеклу и по крыше. Мы тихо разговаривали.
— Он был в сознании? — спросил Берти.
— Да.
— Вы могли с ним поговорить открыто?
— Нет. В палате все время находился охранник. У дверей в палату стоит еще один, и один стоит у входа в частное отделение. Они перевели его из реанимации. Он вам обоим передает привет. Я сказала, что передам. Вечером мне разрешили прийти снова, и с завтрашнего дня можно ходить регулярно дважды в день. А потом он захотел меня поцеловать и сказал, чтобы я пониже нагнулась к нему, он попросил меня распустить волосы и накрыть его лицо, я все это сделала, охранник смотрел на нас. Конни поцеловал меня и шепнул в ухо: «Все парни из MAD,[90] скажи это Берти». Это произошло очень быстро. Надеюсь, что охранник ничего не заметил. Что это — MAD?
У меня хватило сил спокойно и дружелюбно произнести:
— А, это один из отделов уголовной полиции.
— Я так и подумала. Но почему я должна вам об этом сказать?
— Это особый отдел уголовной полиции, — сказал Берти, который тоже не сразу оправился от шока. — MAD — это сокращение от Отдел расследования убийств. Они занимаются покушениями.
— В самом деле? Вы правду говорите? — Эдит снова заплакала, и я понял, почему. Не от счастья, а, разумеется, от страха. Я вспомнил о телефонных угрозах. Что Конни умрет, если заговорит. И вот он заговорил…
— В самом деле, — сказал я, в надежде, что Эдит не спросит никого другого.
— Тогда хорошо… Тогда… тогда ведь никто не может подобраться к нему и что-нибудь ему сделать… а?
— Конечно, нет. Исключено, — сказал я.
— Но этот мужской голос сегодня ночью…
— Они не могут ему ничего сделать. Это гарантированно, — сказал я.
— Боже мой, Боже мой, если бы я так не боялась…
Эдит снова всхлипнула, и мы дали ей выплакаться. Наконец, когда мы уже вернулись на Адольфштрассе, она успокоилась. Мы ей строго-настрого наказали сидеть дома и никому не открывать, и я пообещал снова позвонить. А когда она вечером поедет к Конни, ей нужно вызвать это такси и этого водителя, сказал я ей. Он работает до десяти вечера. Я записал Эдит его фамилию, телефон диспетчерской и номер его машины. Эдит поцеловала нас обоих, потом вылезла, снова заплакав, и побежала к своему дому.
— Бедная женщина, — отозвался Иванов. — Большое горе, да?
— Да, — подтвердил я.
— Господь поможет ей.
— Да, конечно, — сказал Берти.
— Куда теперь? — спросил Иванов через маленькое открытое окошечко.
— Меня высадите на Юнгфернштиг, — сказал я, — а потом отвезите моего друга к полицейскому управлению. — Берти должен был еще забрать нашу машину. Иванов поехал (теперь направление одностороннего движения Адольфштрассе было иным, чем ночью), и я тихо произнес: — Итак, MAD.
— Н-да, — протянул Берти. — Это дело, представляющее общественный интерес, и у нас на руках очаровательные рекомендательные письма, а военная контрразведка пасет Конни.
Мы очень медленно продвигались вперед, Владимир Иванов едва ли что-нибудь видел в неожиданно начавшейся снежной круговерти.
4
На Юнгфернштиг я пошел покупать вещи для Ирины, позволив себе при этом не торопиться. С Берти я договорился, что, вернувшись из полицейского управления, он будет ездить по кварталу, пока не увидит меня, потому что ни одного свободного местечка для парковки здесь не было.
Я зашел в пять магазинов и накупил кучу вещей для Ирины. Денег у меня было достаточно, и размеры ее известны. Я следил за тем, чтобы все вещи сочетались, поэтому сначала приобрел открытое платье для коктейлей из красного шелка, потом зеленое шерстяное платье с черным лаковым поясом и джерсовый костюм цвета охры. Затем последовало черное шерстяное пальто с опушкой и отстегивающимся капюшоном из норки. Я все время представлял себе, как Ирина будет выглядеть в этих вещах. Продавщицы, которые меня обслуживали, были в восторге от меня. О таком мужчине, думаю, тайком мечтала любая из них. Я отправился в другой магазин и купил махровый халат, нижнее белье, лифчики и трусики, нейлоновые чулки и так далее, все различных фасонов и расцветок. Я представлял себе Ирину и в нижнем белье… Я купил золотую сумочку, подходящую к платью для коктейлей, а потом подумал: какого черта, — и купил черную сумку из крокодиловой кожи за 1200 марок. Я ведь мог постоянно заказывать новые суммы, если у меня кончались деньги. В магазине сумок я купил еще и черный кожаный чемодан, в который сложил все покупки. Затем я отправился в следующий магазин и увидел Берти, кружившего по кварталу. Он помахал мне, я помахал ему в ответ и пошел в обувной. Там я купил пару черных лаковых лодочек, которые Ирина сможет надеть к любому платью, и пару золотых кожаных туфель к платью для коктейлей. Потом я попал в парфюмерный и накупил помады, пудры, кремов, туши и других подобных штук, большой флакон духов «Эсти Лаудер» и флакон туалетной воды. Теперь чемодан был забит до отказа и довольно увесист. Я купил все, что хотел, и вышел под дождь вперемешку со снежной крупой, подождал, когда Берти в очередной раз проедет мимо, и сел в машину.
— В «Метрополь», — сказал я. Было 13 часов 25 минут.
— Ах, сладкий мой, ты пахнешь великолепно, — ухмыльнулся Берти.
— Закрой пасть, пес проклятый, — огрызнулся я и стукнул его по спине.
— Мне бы не повредил небольшой глоток «Чивас» в качестве аперитива, — сказал Берти. Я открутил крышку фляжки, и он выпил, управляя одной рукой, потом глотнул и я. Теперь, когда я думаю о том времени, это возвращение в отель, в ту мерзкую погоду, когда мы оба пили виски и я держал чемодан на коленях, вспоминается мне как самый счастливый момент нашего пребывания в Гамбурге.
5
Старый Карл Конкон плакал.
Он сидел в комнате, соседней с той, в которой закололи его сына, на втором этаже гостиницы для любовных парочек «Париж» на улице Кляйне Фрайхайт. Постепенно светало, отвратительный безрадостный ранний свет вползал сквозь грязные стекла, и повсюду еще горели электрические лампочки. На старике все еще была его белая куртка, в которой он обслуживал в мужском туалете клиентов «Кинг-Конга». Уголовная полиция забрала его прямо оттуда и привезла сюда. Он плакал всхлипывая, слезы текли по его бледному лицу. Он сидел на неубранной постели, которой кто-то пол