— Так, ну а теперь о нас с вами, мой дорогой, — сказал он.
Я уже приступил к еде, Ирина тоже. Я знал, что этот Ларжан — как банный лист, ни за что не отлипнет.
— Идите к черту…
— Да-да, — произнес Виктор Ларжан. — А теперь слушайте меня, вы, спившийся гений. — Он вынул из кармана блокнот, написал одно слово на верхнем листке, оторвал его и положил рядом с моим фужером.
Я посмотрел на него, ничего не понимая.
На листке было написано название одного из самых крупных и престижных иллюстрированных журналов Америки.
7
— Вы можете там начать, — произнес Ларжан, встряхнув кубики льда в моем «Чивас». — Они хотят вас. Просто без ума от вас. Будь их воля, вы могли бы завтра рано утром вылететь в Нью-Йорк и послезавтра приступить к работе.
Ирина, не понявшая, о чем шла речь, вопросительно посмотрела на меня. Я медленно разжевал кусок омара, откусил от тоста, намазанного маслом, и запил все это полусухим «Поммери» урожая 1951-го года. Это и в самом деле был особенно хороший год для шампанского.
— Вы ему понравились, нашему кельнеру, — сказал я потом Ирине. — Столько омаров я еще не встречал ни в одном салате. Нигде. Неплохо, не так ли?
— Прекратите, — произнес агент. — Больше денег вы за это все равно не получите. У вас и так будет баснословный гонорар.
— И сколько же? — спросил я. Я хотел посмотреть, сколько времени он это выдержит. Он выудил записку, написал на ней цифры и положил передо мной.
— Гарантированный твердый гонорар ежемесячно, — добавил он, — заработаете вы его или нет. Вы же понимаете, что до такой суммы вы никогда не дотянете. — Цифра, которую он написал, была в четыре раза больше моей гарантированной зарплаты в «Блице», самой высокой по Германии. — Впечатляет, а? — ухмыльнулся Ларжан, человек, который ежедневно жонглировал людьми и миллионами, и поправил свой дешевый галстук и воротник мятой нейлоновой рубашки. — Свои проценты я получу от них. Вам не придется мне ничего отдавать. Это самая крупная сделка, которую я проворачивал в газетном бизнесе, а я проворачивал много. Но это — самая крупная. Суперсделка.
Я ел дальше свой салат, пил шампанское и ничего не отвечал. Названный журнал был из разряда первоклассных. Оплата была фантастической. Но, разумеется, в этой сделке был изъян. В нашем ремесле ни одна такая сделка не обходилась без изъяна.
— Они послали меня специально ради вас, — сказал Ларжан. — Во Франкфурте мне сказали, что вы в Гамбурге. Раз Гамбург — значит «Метрополь», — решил я. И сразу сюда. Вы, конечно, соглашаетесь. Я живу в «Атлантике». Завтра в полдевятого утра я приношу вам договор и чек на наличные за первые полгода.
— У меня эксклюзивный договор с «Блицем», — произнес я. — И вы это прекрасно знаете.
— Разумеется, знаем. Такой договор можно расторгнуть и…
— Вы хотите сказать, нарушить, — заметил я.
— Или нарушить, если вам угодно. Будет судебное разбирательство. Эти, — он указал на записку, — будут за вас вести процесс. С лучшими адвокатами. Разумеется, заплатят и ваши долги.
— Какие долги? — испуганно спросила Ирина.
— А, всего 210 000 марок аванса, — сказал Ларжан. — Мои люди их, разумеется, заплатят. Кстати, никакого процесса вообще не будет. Не будет процесса, я сказал, Роланд.
— Слышал, — буркнул я. — Это вы так считаете! Почему они непременно хотят меня? И непременно срочно? — Я догадывался о причине, но мне было любопытно услышать, как он это преподнесет.
— Ваше имя. Они помешались на вашем имени! Чтобы в Америке раскрутилось имя, нужно много времени. Я им годами говорил: этот парень вам нужен. Теперь пришло время. Разумеется, парень Вальтер Роланд с его великолепными репортажами, а не этот жалкий пачкун Курт Корелл. Дешевки о сексе там вам уже не придется больше писать. Только серьезные вещи. Настолько серьезные, насколько вы сами захотите! Первым делом вам надо будет написать о высадке на Луну. Все. От А до Я. Они тут же пошлют вас в Хьюстон. Потом вы сможете объехать весь мир. Политические статьи — никто не будет давить на вас! Пишите на любые темы — научные, исторические, злободневные. Самые лучшие и крупные темы…
— Ну, положим, история, за которой я сейчас как раз гоняюсь, не подойдет, а? — спросил я.
— Нет, эта не годится. Роланд, вам надо, наконец, научиться мыслить в международном масштабе! Ну что здесь? Этим вы можете впечатлить только Германию. А тех… — он опять указал на бумажку, — …читают во всем мире. У них девять различных изданий. Тираж пять миллионов. Забудьте вы эту свою сопливую историю.
«Ну, наконец, — подумал я. — Ведь это все ерунда, вчерашний день. Вот в чем заковыка с суперсделкой! — проносилось у меня в голове. — Это на самом деле ни одну собаку не интересует. Вот, значит, как он мне это преподносит: Вальтер Роланд, они хотят сделать из вас человека, которого знает весь мир. Разве это не дорогого стоит?»
Я опять не ответил, продолжая жевать. Ирина смотрела теперь на меня с испугом. Я улыбнулся ей.
— И вы уедете прочь с этого тухлого континента. Увидите мир. Услышите его. Прочувствуете.
— Да, — сказал я, — ароматы дальних стран.
Он был непробиваем.
— Ну вот! Значит, договорились? Завтра договор и чек. Рад, что мы так быстро…
— Ларжан, — перебил я его, — «Блицу» нужна эта история. Они так просто не отпустят меня.
— Придется. После всего, что они вам сделали. Разве вам хорошо в «Блице»?
Я молчал.
— Разве это не унизительно, то, в чем они вас подозревали? Разве они не эксплуатировали вас самым циничным образом? Поэтому вы и увольняетесь досрочно. Потому что не в силах больше выдерживать в этом хлеву. В этом компьютерном хлеву. — Он захохотал. Я не уверен, что акулы способны хохотать. Но если способны, то Ларжан хохотал именно как акула. — Если у вас есть желание, милая фройляйн, конечно, вы тоже приглашены. Чуть было не забыл передать и вам приглашение.
— И мне в Нью-Йорк? — произнесла Ирина.
— Ага.
— Но… у меня еще здесь есть дела и у господина Роланда тоже…
— Опять эта история, — сказал американец с видимым отвращением, которое он с удовольствием смыл бы большим глотком. — Эта поганая история. Перевернутая страница. Завтра о ней не будет говорить ни один человек. Или, ладно, пусть говорят, но писать об этом не должен никто.
— Я подписала с господином Роландом в пользу «Блица» договор о личных неимущественных правах, — сказала Ирина, которая уже ничего больше не понимала.
— Ну надо же, — опять захохотал Ларжан, — вы ведь даже не знаете, что такое личное неимущественное право.
— Хочешь еще тост, Ирина? — спросил я. — Вот масло… Отнюдь, Ларжан, она прекрасно знает, что это такое. И у меня есть подобные договора еще с десятком других людей.
— Этими договорами «Блиц» может… Вы понимаете, что я хотел сказать, — ухмыльнулся агент.
— У нас еще есть магнитофонные кассеты и куча фотографий, отправленных в редакцию.
— Энгельгардт, не так ли?
— Да.
— И тем не менее ваша история не будет напечатана.
— Еще как будет! Они уже работают над картинками с анонсом в номере, предшествующем началу моего материала. Он уже анонсирован!
— И никогда не будет напечатан, — произнес Ларжан.
— Что?
— Ни строчки, — сказал Ларжан. — Можете не сомневаться. Ни одной строчки вашей истории не появится в «Блице». Уже анонсировали, прекрасно. Значит, отзовут, эка важность! Как часто такое бывало!
— Почем вы так уверены, что мой материал не будет напечатан? — Мне становилось не по себе.
— Приятный пожилой господин из Кёльна, — ответил Ларжан.
Я положил нож и вилку.
— Это неправда, — сказал я.
— Провалиться мне на этом месте, если это неправда, — произнес Ларжан. — Приятный пожилой господин из Кёльна позвонит вашему издателю и славно поговорит с ним. И этого будет достаточно. Как бывало всегда. Разве нет?
Я ничего не ответил. «Да, этого всегда было достаточно, — подумал я. — Вот проклятье, в какую же интригу я попал?» Чтобы вам стало ясно: приятный пожилой господин из Кёльна, как его называли, был одним из самых богатых людей ФРГ. «Крестный отец» самых толстых денежных мешков нашей страны. Он опекал их всех, был главой этого клана. Благодаря своим миллиардам, неограниченной власти своих миллиардов. Он помогал устраивать браки и разводы, затушевывать военные скандалы и предотвращать банкротства промышленников. Помогал и иностранцам — американцам, французам, англичанам, итальянцам, но прежде всего — американцам. При том условии, разумеется, что и они принадлежали к клану всемогущих. К клану супербогачей. У приятного пожилого господина из Кёльна был тихий голос, который он никогда не повышал. Он всегда все знал, был в курсе всего на свете. За все эти годы он уже несколько раз звонил Томасу Херфорду. В тех случаях, если мы собирались печатать статью или запускать серию, которые не устраивали клан. Тогда приятный пожилой господин из Кёльна просил Херфорда не печатать серию или статью. И Херфорд никогда не отказывал ему. Ни один человек в Германии не осмелился бы противоречить приятному пожилому господину из Кёльна. Ибо это означало бы его фактическую смерть. Карьера, само существование — обо всем можно было практически забыть. Приятный пожилой господин был в состоянии погубить предприятия и помощнее «Блица», если бы счел это необходимым. Стоило кому-нибудь из «Блица» пикнуть, как мог прекратиться поток рекламы от промышленников, как своих, так и зарубежных, и других клиентов. И все, «Блиц» был бы разорен. Вот как это делалось — в бархатных перчатках и с любезной улыбкой. До сих пор Херфорд всегда немедленно выполнял волю приятного пожилого господина.
«Поступит ли он так же и на этот раз? — размышлял я. — А если он этого не сделает, мне останется ждать, когда его дело развалится и американцы примутся за меня?» Умные крысы не остаются на тонущем корабле. Во всяком случае, после откровений Ларжана мне было ясно одно: моя серия не выйдет.