[6].
Второе письмо.
«Ma chère Lisette!
Je suis persuadé que vous ne ferez pas un pas de Novocélié sans ma permission. Observez strictement mes ordres et soyez persuadée que tous mes conseils sont pour votre bonheur. Adieu, je vous embrasse tous de tout mon cœur.
«Любезная Лизанька!
О получении лент я тебя уведомлял, а румян мне не надобно. Фаэну Егоровну[8] поблагодари за приписание; я думал, что ко мне Анна Натаровна Кузенова написала по-грузински, так нынче хорошо Фаэна Егоровна пишет, которую я, однако ж, люблю и почитаю, а тебе, пожелав здоровья и счастия, советую в полной мере чувствовать милостивое к тебе расположение тетушки, ты знаешь, сколь я ее уважаю и сколь душевно к ней привержен, следуй моему примеру. Adieu, ma chère enfant[9]».
Я удержала в письмах Петра Алексеевича его орфографию{13}. Как он, так и его братья, всю жизнь свою писали правильнее по-французски нежели по-русски.
Вскоре по моем рождении тетушка Лизавета Петровна вышла замуж за молодого медика Карла Карловича Смаллана, ревельского уроженца. Он был хорош собой, образован, кончил курс в Геттингенском университете, путешествовал и имел порядочное состояние. Петр Алексеевич без затруднения дал на этот брак свое согласие и выслал из Кременчуга порядочную сумму на приданое дочери. Вот одно из его писем по этому случаю.
«Любезная Лизанька!
Послал я к тебе семь аршин шифону и на два платья розового английского атласу, и то и другое стоит сто рублей, от Соколова ты получишь сто. Послал я к тетушке для доставления к тебе лучшего голландского полотна кусок, который я заплатил двести семьдесят пять рублей, скатерть и двенадцать салфеток семьдесят пять рублей, от Петра Ивановича ты получишь по продаже перстня, или назначу из Москвы тысяча — тысячу пятьсот рублей. Из тысячи рублей ты можешь сделать употребление сообразно с обстоятельствами, относительно твоей судьбы, но накупай все что нужно по совету матери. C'est à dire ce qu'il faut pour votre garderobe, linge et lit[10]. Одним словом, все, что ты почтешь за необходимое. Я знаю, что ты бережлива и с расчетом.
Чтобы быть ближе к родным своей жены, Карл Карлович занял скромное место уездного врача в Корчеве. Вблизи дома моих родителей купил большое место, на котором выстроил себе дом с принадлежностями. Из следующего письма видно, что Петр Алексеевич помогал им устраиваться и был хорошо расположен к Карлу Карловичу.
«1811 года. 25 июля. Кременчуг.
Любезные друзья Карл Карлович и Лизанька! В уважение просьбы вашей, с удовольствием выполняю следующее:
1) Велите сделать решетку перед окошками вашего дома, каковую именем моим прикажите Соколову кончить поскорее, разделя работу по кварталам.
2) Отдаю навсегда Ключаревой[11] ту девку, которую я прежде ей отдал на время.
3) А на место оной позволяю вам выбрать другую девку хорошую и доброго поведения из села, и из обеих деревень, и отдайте ее в ученье, немке, поваренному мастерству.
4) Через три дня пришлется Лизаньке на платье хорошей материи.
5) За оказанное ко мне усердие тобою, любезный друг Карл Карлович, покажу и мое к вам доброжелательство, то есть: за верную и усердную мою службу назначено мне получать по ордену святыя Анны 2 класса пенсион, который навсегда отдаю тебе, любезный друг Карл Карлович, с Лизанькой, и с сего времени будет принадлежать уже вам, и вы его всегда получать будете, сколько по закону постановлено, по моей доверенности к г-ну министру финансов. Впрочем, остаюсь к вам навсегда искренним доброжелателем. Прилагаемую купчую крепость вручи своему мужу, на тех людей, коих я вам отдал в вечное владение, впрочем, остаюсь с прежним и всегдашним моим к вам доброжеланием П. Яковлев»[12].
Карл Карлович, раз устроившись в Корчеве, так и остался в ней навсегда. Он любил независимость, — здесь ничто не стесняло его. Средства позволяли вести образ жизни по вкусу. В кабинете дяди была избранная библиотека, по предмету его занятий, и постоянно пополнялась вновь выходившими сочинениями. Сверх того он получал лучшие журналы и газеты того времени как русские, так и иностранные и выписывал новые произведения литературы. Перед окнами их дома разведен был большой цветник с множеством великолепных цветов. Обширный, изящный огород окружали тенистые аллеи и пересекали куртины и гряды ягод, теплички и парники. В непродолжительное время дядя приобрел общее уважение честностью, бескорыстием, действительным знанием своего предмета не только в своем уезде и губернии, но и в отдаленных местах. Доверие к нему было безгранично, практика обширная. Летом больные приезжали к нему в Корчеву точно на воды, и большей частию выздоравливали. Впоследствии Дядя весь отдался гомеопатии и был в переписке с Ганеманом. Он ожидал от гомеопатии дивных результатов, чуть ли не вечной юности. До шестидесяти лет он был свеж и здоров, как сорокалетний, казалось, ему предстоит еще долгая жизнь, но вышло иначе. Он кончил жизнь с небольшим шестидесяти лет в жестоких страданиях от развившегося на лице рака.
Детей у тетушки Лизаветы Петровны не было, привязанность ее и дяди сосредоточивалась на мне. По кончине их большую часть своего состояния они оставили мне и моим детям.
Петр Алексеевич в продолжении нескольких лет жил в Херсоне, а больше в Кременчуге, не видаясь со своим семейством, где, по своему общественному положению, уму и обстановке, пользовался почетом, несмотря на то что находился под судом и следствием по сделанным на него двум доносам: один — каким-то Ковалевским, убежавшим с каторги, другой — Раичем. В 1804 (году) Петр Алексеевич, будучи устранен от должности, много раз просился в отставку или хотя в отпуск, через Обольянинова и Куракина, но получал отказ, и принужден был жить без всякого дела в Кременчуге, против своего желания.
В 1812 году он был совершенно оправдан по доносу Ковалевского и, получив разрешение оставить Кременчуг, немедленно собрался выехать в Новоселье. В Кременчуге Петр Алексеевич привязался к жене одного из своих чиновников — Катерине Валерьяновне Ульской. Говорили, он купил ее у Ульского, а его отправил куда-то в командировку, из которой тот и не возвращался никогда. Жена его с своим сыном Христофором Ульским жила в Кременчуге постоянно при Петре Алексеевиче; старик привык к ней до того, что когда собрался ехать в Новоселье и она решительно отказалась за ним следовать иначе, как в качестве жены, то он, больной и расстроенный, после долгого колебания и отказов, накануне своего выезда обвенчался с нею в двенадцать часов ночи[13]{14}.
С дороги, через Григория Андреяновича, дано было знать моей бабушке, чтобы она из Новоселья выехала в Шумново. Неожиданная весть о женитьбе Петра Алексеевича и приказ Христине Петровне оставить Новоселье поразили всех. Бабушка не вдруг поняла, в чем дело, когда же поняла, то так растерялась, что без слез, без расспросов, поспешно начала собираться к выезду; странно улыбалась, разговаривала сама с собою, перекладывала с места на место свои вещи, бесцельно ходила туда и сюда, приказывая скорее закладывать лошадей и ничего не взявши, выехала в Шумново в том, в чем застал ее приказ Петра Алексеевича удалиться из дома, в котором она прожила около тридцати лет.
С этого времени Христина Петровна почти утратила память и сделалась поразительно рассеянна. По-видимому, прошедшее как-то туманно представлялось ей, мешалось с настоящим, и нередко видали, как она разговаривала сама с собою, как бы с видимыми ею предметами и людьми.
Приехавши в Новоселье, Петр Алексеевич тотчас послал за дочерьми, встретил их в сильном волнении, рыдая, обнял и увел в свой кабинет, куда позвал и Катерину Валерьяновну. При ней просил детей простить ему его женитьбу и заставил жену дать клятву, что она станет смотреть на детей его как бы на своих собственных и все, что получит после него, то, по смерти своей, передаст им. Говорил, что Новоселье оставит сыну, Шумново и Уходово — дочерям, с тем чтобы все они выплатили Катерине Валерьяновне известную сумму деньгами.
Все время, что Петр Алексеевич провел в Новоселье, он почти не отпускал от себя дочерей своих. Из прилагаемой записки видно, что и Катерина Валерьяновна, в угоду мужу, показывала к ним внимание, которое скорее оскорбляло, нежели радовало их.
«Любезная Елизавета Петровна!
Препоручил мне Петр Алексеевич доставить вам прилагаемую записочку, которую отдайте вашему сожителю.
С удовольствием вас уведомляю, что папенька ваш, с нынешнею почтою, сильным образом писал о чине Карла Карловича к министру полиции. Желаю, чтобы с успехом просьба была выполнена.
Впрочем остаюсь вами доброжелательствующая
Суд над Петром Алексеевичем, по доносу Раича, продолжался еще и по приезде его в Новоселье, и только в начале 1813 года, именным указом из армии сообщено было ему через военного министра, что государь, рассмотрев его дело по доносам Раича, нашел его совершенно невинным.
Вслед за этим в Новоселье пришло из Петербурга известие, что Николай Петрович скоропостижно кончил жизнь. Кончина сына так поразила Петра Алексеевича, что тут же апоплексический удар лишил его правой руки, ноги и языка.