Вследствие этого Диомид Васильевич был послан, как бы в ссылку, в Закаталы, в распоряжение генерала Шварца, человека чрезвычайно строгого, которому дано было относительно его особое указание. Только случай и тонкий, гуманный такт супруги генерала Шварца спасли его от приведения в исполнение этого рокового указания.
Генерал Шварц лично передал подробности, как все это случилось, Помпею Васильевичу Пассеку, родному брату Диомида Васильевича, с которым он был особенно дружен, несмотря на довольно значительное расстояние в возрасте.
Дружеское сближение их началось в 1839 году, когда Помпей Васильевич кончил курс в Московском университете, где замечательно заявил свои математические способности. По особой рекомендации известных профессоров, он лично получил предложение от попечителя Московского учебного округа графа Сергея Григорьевича Строганова окончить свое образование за границею на казенный счет и по возвращении занять кафедру практической механики.
Юность, пылкость характера, здоровье, расстроенное усиленными занятиями и уроками, не позволяли ему принять это предложение. Отказываясь от кафедры механики, Помпеи Васильевич выразил графу готовность занять кафедру философии; но, к сожалению, кафедры философии в то время были упразднены во всех русских университетах{13}.
В этот период времени Диомид Васильевич жил вместе с Помпеем Васильевичем и был влюблен в молодую, прекрасную девушку хорошей фамилии, М. А. Г…ву. Как целями своими, так и чувствами он делился с братом, а когда они расстались, находился с ним постоянно в задушевной переписке.
Вот рассказ генерала Шварца, переданный мне братом Помпеем Васильевичем, насколько он удержал его в своей памяти:
«Получаю предписание, где сказано, что ко мне командируется капитан генерального штаба Пассек, которого я имею отправлять в экспедиции, представляющие особую опасность. Приезжает ваш брат; является; принял в зале, конечно, сурово, сухо, не посадил и отпустил.
Во время приема жена сидела в гостиной, зовет меня. „Зачем ты, — говорит мне, — не зная ни человека, ни причины его присылки, так резко и жестоко обращаешься?“ — „А ты как бы думала?“ — спросил я ее. „Позови его обедать, — ответила она, — он ведь прямо с дороги, поговори с ним, узнай все, тогда увидишь, с кем имеешь дело“. Послушался; воротил его и пригласил обедать. За столом нарочно завел речь о кавказской войне и о начальствующих. И когда ваш брат стал высказывать свои мнения и соображения, то я обнял его и послал за его вещами. Я видел в нем человека с могучей волей, искреннего, просвещенного патриота, с высоким военным образованием, с верным широким взглядом — и берег его. Когда был назначен главнокомандующим на Кавказ генерал-адъютант Нейдгардт, который лично знал вашего брата и пожелал его видеть, то Диомида Васильевича едва отыскали у меня, он был в числе забытых или выбывших».
Нейдгардт обратил особенное на него внимание. В издании «Кавказцы» о Диомиде Васильевиче Пассек сказано следующее:
«В продолжение трех лет[129] Пассек побывал на главнейших театрах наших военных предприятий. Несмотря на это, среди постоянных военных тревог и различных поручений, возлагаемых на него начальством, он находил время ознакомиться с нравами и обычаями горских племен и с духом их общественных учреждений. Занятия эти были для него наслаждением. Он называл „политикою гор“ стремление Шамиля к преобладанию и средства, употребляемые им к расширению и упрочиванию своей власти в горах. Подробно изучал личные качества, характер, взаимные отношения главнейших помощников Шамиля, говоря, „что всего важнее знать того, с кем имеем дело“. Такое же внимание он обращал на местность, играющую важную роль в горной войне. Память у него была до того хороша, что он помнил малейшие оттенки однажды пройденного им пути сколько-нибудь замечательного. Заметки, деланные им на скорую руку, в часы досуга, могли бы служить богатым материалом для топографии Кавказа. К сожалению, все его бумаги пропали после его кончины. Занятием Аварии и геройской обороной Зирянского укрепления, этой одной из замечательных страниц в истории кавказской войны, Диомид Васильевич показал блистательные способности, быстроту соображения, осмотрительность, храбрость, энергию и твердость характера, „и с этого времени занялась заря его славы“, с которой он уже и не расставался до смерти»{14}.
В 1843 году, находясь в отряде полковника Ясинского против возмутившихся аварцев, Пассек принял этот отряд под свою команду, когда полковник Ясинский в самую критическую минуту отказался им командовать.
Более месяца Диомид Васильевич держался в ущелий Зиряны, без всяких запасов и надежды на выручку. Окруженный со всех сторон горцами, отбиваясь ежедневно, он успел поддержать и дух отряда и навести ужас на окружавших его горцев. Таким образом, своей неустрашимой храбростию и распорядительностию успел удержать Аварию от перехода к Шамилю. По приближении к Зирянам отряда под командою Клюки фон Клюгенау Пассек вывел свой отряд из дела со славою и этим обратил на себя особенное внимание государя императора Николая Павловича.
Годы 1842, 1843, 1844 были роковыми в войне с Кавказом, исполненные потерь и всякого рода ужасов. Величие Шамиля достигло своей высоты. Неприятель стоял еще под Темир-Хан-Шурой; вот почему защита Зирянского ущелья имела такое особенное значение.
В половине ноября 1842 года Диомид Васильевич, достигнувши Зирян, с своим отрядом был окружен громадными скопищами горцев, — все пространство до самой Шуры было залито неприятелем. Почти шесть недель (до 24 декабря) Пассек геройски отбивался от горцев и часто наводил на них ужас своими атаками, но оставить Зиряны не мог. В течение всего этого времени он не получал других известий от переметчиков, как только: такой-то наш отряд уничтожен, такое-то наше укрепление взято и т. д. Грозно и стойко удержаться столько времени в горах на такой высоте и в такую пору, без провианта, без амуниции и обуви, без всякой надежды на помощь и благоприятный исход было поистине делом геройским. Последнее время отряд питался одной кониной, часто сырой, посыпанной вместо соли порохом; грелись движениями и песнями[130], обувались в куски лошадиных шкур; но это не остановило Пассека торжественно сделать парад и произвести пушечную пальбу 6 декабря, в день тезоименитства государя императора. Войско не только что безропотно переносило все, но было уверено, что дело кончится поражением горцев, — так он умел поддерживать в нем бодрость духа, но сам поседел в эти недели. Говорят, что когда Шамиль прислал к нему шесть наибов с предложением сдаться, то он отвечал: «Скажите Шамилю, что если он еще осмелится прислать ко мне своих посланцев с подобным предложением, то я велю их повесить».
В течение месяца Диомид Васильевич за отличие по службе произведен был в полковники, с назначением командиром Апшеронского полка, а за защиту Зирян награжден орденом Георгия 4 степени, вслед за тем получил чин генерал-майора{15}.
По назначении своем полковым командиром, он писал из Темир-Хан-Шуры Помпею Васильевичу:
Друг души моей, получил твое письмо 4 января, жду большого письма, хочу знать всю историю твоего сердца и твоей души, а до тех пор об этом ни слова. Мы за тысячи верст друг от друга, — и с каждым из нас совершилось много с тех пор, как расстались, — я не вижу дней и лет, все бежит, как комета; но сколько пролетит эта комета миров, сколько сфер пронзает она, сколько туманных пятен, сколько ярких звезд встречает, ярким светом славы блистающих, но не греющих. Света для сердца — хоть бы один луч.
Пишу на лету — дела, дела полны руки.
Друг Леонид верно в Харькове.
Христос воскресе! друг друга обнимем! обнимаю тебя со всею энергией друга и брата, со всею пылкостию юноши, со всею чистотой и теплотой христианина.
Государь император повелел пожаловать мне Георгия, всему отряду моему аварскому дал по пять рублей серебром на человека, сто пятьдесят крестов и всех батальонных командиров произвел в следующие чины.
У меня было пять батальонов до трех тысяч.
В начале 1844 года семейство Диомида Васильевича получило несколько писем от друзей его юности с изъявлением сочувствия к его военным успехам.
Из их числа товарищ по университету Диомида и Вадима Пассек, Александр Алексеевич Уманец, писал от 2 марта 1844 года из Петербурга следующее:
С чувством душевного восторга спешу передать вам, многоуважаемая Катерина Изановна, неожиданную радостную весть, которую я прочел во вчерашнем номере «Инвалида», то есть от 1 марта. Мне еще прежде сказано о ней, но я не верил, пока не прочел собственными глазами: «Приказом 26 февраля произведен, в главе прочих за отличие в делах против горцев, командир Апшеронскго полка полковник Пассек в генерал-майоры с оставлением в настоящей должности».
Весть эта праздник для вас и для нас, знающих Диомида. Вам это теперь известно раньше, чем ему самому.
Милости царские к нему велики, но он вполне их заслужил.
Тотчас по приезде моем я слышал от Василия Васильевича[131], что Диомид представлен был к Георгию, а комитет был против, но государь написал на докладе: «Дать»…
Четвертого марта того же года Диомид писал родным в Харьков из Темир-Хан-Шуры:
Милые, бесценные родные! принимаю полк, учу, учусь, занимаюсь и заставляю заниматься, хлопочу и хлопочут все. Хозяйничаю — и хозяйство пребольшое: швальни, кузницы, столярни, слесарни, сливной дом, кладовые, огромный погреб на шестьсот возов льда, огород, сад и даже семьдесят ульев пчел. Знаете ли, дорогая маменька, чего недостает: хорошенькой хозяйки. Приеду к вам, и если не у вас в Москве, то под Москвой женюсь, когда благословит бог. Теперь исполняю обет мой: из первых денег отправляю двести рублей и прошу вас, мои друзья, сделать на них образ матери божией с младенцем и на него ризу серебряную позолоченную и поставить его в нашу церковь; когда приму полк, вышлю на хоругви и на необходимые поправки в церкви; остальные сто рублей я посылаю по давнишнему обещанию моему заботиться о вашем туалете, маменька, вам и каждый месяц буду высылать свой долг.