Во время коронации Николая Павловича Сергей Алексеевич жил в подмосковной брата своего Алексея Алексеевича, туда два раза приезжал к нему посланный от военного губернатора с приглашением явиться к государю в Москву. Сергей Алексеевич сказал: «Не поеду!»
— Невинного двенадцать лет держали под судом, «не поеду», — и не поехал.
Странно, но действительно было так. Николай Павлович прошел этот случай молчанием.
Спустя несколько лет Сергею Алексеевичу было предложено опять вступить на службу. Он предложение принял. Находясь начальником в Измаиле, раз видел государя. Император изменил свой маршрут и в сопровождении одного адъютанта заехал в Измаил. Узнав, где живет Тучков, командующий войсками, велел везти себя прямо к нему. Коляска подкатила к подъезду маленького домика. Николай Павлович сказал часовому:
— Скажи Тучкову: царь приехал.
Часовой опрометью бросился в дом. Сергей Алексеевич лежал больной в постели. Услыша о неожиданном приезде государя, он стал немедленно одеваться, как дверь отворилась и Николай Павлович показался на пороге. Он быстро подошел к Тучкову, говоря:
— Я знаю, ты болен; ложись в постель, нам недолго беседовать.
Сказавши это, государь придвинул стул к постели и стал говорить о делах, а о былом не было и помина.
В продолжение всей службы Сергея Алексеевича государь спрашивал его, какую награду он желает получить. Тучков отвечал, что желал бы дать свое название Измаилу. Это и было исполнено: с лишком сорок лет Измаил носил имя город Тучков.
Павел Алексеевич в двенадцатом году был сильно ранен, взят в плен и оставался в плену до вступления наших войск в Париж[29].
В сражении под Лубянами Павлу Алексеевичу приказано было идти не останавливаясь по большой московской дороге к Бредихину; но он пошел прямо к Смоленску, чтобы не допустить корпус Нея занять место соединения большой московской дороги с проселочной, по которой тянулась часть нашей армии с тяжестями и обозами и которая не могла бы выбраться на большую дорогу раньше вечера; тогда французы заняли бы этот пункт и отрезали бы первую армию от второй… Поэтому Павел Алексеевич, пройдя две версты по большой дороге, нашел возвышенное место близ деревни Латашино, называемое Валутина горка, внизу которого протекала грязная, топкая речка Строгонь, остановился, рассмотрел местность и тут с двумя тысячами четырьмястами человек выдерживал натиск корпуса Нея в продолжение четырех часов. «Позиция наша, — говорит Павел Алексеевич, — была превосходнее неприятельской; их пули снизу вверх с трудом долетали». Отсюда он послал к брату своему, командиру Третьего корпуса, за подкреплением. Тот прислал две тысячи человек, а потом еще две тысячи; к французам также постоянно подходили подкрепления. Битва продолжалась до вечера.
Когда битва кончилась, французы подняли раненого Тучкова замертво и отвезли в Смоленск, там представили Мюрату, а потом и Наполеону. Но дело было сделано. Первая и вторая армии соединились и пошли по большой дороге.
Это было 7 августа, за три недели до Бородина.
За свой бессмертный подвиг в двенадцатом году, как выразился Михайловский-Данилевский, Павел Алексеевич ничем не был награжден{4}.
В 1817 году Павел Алексеевич женился, поселился в своем подмосковном имении, сельце Ляхове, и занялся сельским хозяйством.
В день своего коронования император Николай Павлович назначил Павла Алексеевича почетным опекуном в Москве и пожаловал тайным советником; в двадцать восьмом году — сенатором в Москве; затем первоприсутствующим 2 отделения б департамента; в тридцать восьмом вызвал его в Петербург членом Государственного совета, председателем комиссии прошений, и осыпал милостями,
Во время пребывания принца Ольденбургского за границею Павел Алексеевич занимал его место.
Павел Алексеевич был человек очень образованный для своего времени. Он оставил много записок, проектов для улучшения воспитательных домов в Москве и Петербурге в Опекунском совете и по политической экономии в Государственном совете.
Записками его пользовались Михайловский-Данилевский и Богданович.
Судить о Павле Алексеевиче, как о человеке, можно по надписи на поднесенном ему серебряном кубке:
«Общество офицеров Артиллерийского полка шефу Павлу Алексеевичу Тучкову.
Признательность за благородство».
Алексей Алексеевич был известен в Москве не только своим гостеприимством, любезностию и добротой, но и как страстный любитель архитектуры, особенно живописи. У него была великолепная галерея картин, копий и оригиналов. Впоследствии несчастная страсть к карточной игре лишила Алексея Алексеевича роскошно построенных домов и подмосковных с очаровательными садами. Нам, детям, — вспоминает Наталья Алексеевна Огарева, — показывали дома, дворцы, сады, носившие уже чужие имена. Прекрасный дом на Стоженке стал Михайловским дворцом, а в настоящее время это лицей цесаревича Николая{5}; когда весь этот блеск исчез, Алексей Алексеевич с женой и детьми переселился в свое пензенское имение, село Яхонтово.
В светлое царствование Александра I было одно пятно — всеми ненавидимый Аракчеев.
Аракчеев был гонитель семьи Тучковых, и если она уцелела, то только благодаря характеру всех ее членов; отличительные черты которого были: прямота, бескорыстие, честность, отсутствие всякого искательства при дворе и… храбрость!..
У Алексея Алексеевича было два сына:
Старший Алексей (отец Н. А. Огаревой).
Второй — Павел.
Павел Алексеевич был военный. Четырнадцати лет он был произведен в офицеры и не имел времени так образовать себя, как старший брат его. Пылкий, редкой доброты, высокой честности, он избегал всякого искательства по службе, часто бывал обойден, забыт, но, казалось, и не замечал этого. Несмотря на значительное расстояние в летах, братья Тучковы не только что любили друг друга, но и восхищались один другим.
В жизни Павла Алексеевича был случай, в котором его благородство и любовь к ближнему едва не стоили ему семейного счастия и жизни; вот как это было: когда Павел Алексеевич был начальником в Новегороде, то раз получил предписание отдать под военный суд двух офицеров из поляков за то, что они будто бы участвовали в тайном обществе и собирали для поддержки его деньги. Павел Алексеевич знал наверно, что офицеры эти не принадлежат ни к какому тайному обществу, что деньги они собирали открыто для вспомоществования сосланным и без всякой политической цели.
Долго он ходил по своему кабинету, обдумывая, что ему предпринять. Долг службы повелевал исполнить приказ без рассужденья, — человеческое сердце говорило за них. Как погубить их, — они невинны. Так как Тучков в то время был еще очень молод и ничего не мог придумать, то и решил ехать в Петербург. Ему подали тележку, он поскакал на перекладных в Петербург и прямо подкатил к военному министерству.
Военный министр, граф Чернышев, находился в то время с государем на маневрах в окрестностях Петербурга. Тучков тотчас отправился туда и велел доложить о себе министру.
— Из Новгорода? — спросил граф.
— Да, ваше сиятельство, — отвечал Павел Алексеевич, изложил ему, зачем он приехал, и просил доложить об этом государю.
Граф Чернышев выслушал его сухо и решительно отказался исполнить его просьбу.
— Государь тут в своей палатке, si vous êtes à deux têtes, vous pouvez aller vous-même[30]. — Тучков раскланялся и отправился к палатке государя, не без опасения за свой смелый поступок. Государь принял его с веселым видом, но, по мере того как Тучков излагал сущность дела, лицо императора становилось все серьезнее и мрачнее.
— Я виноват, государь, я не исполнил приказа.
— Чем ты мне отвечаешь за этих офицеров?
— Своей честью и головой, ваше величество, — отвечал Тучков, — они из моих лучших офицеров.
— Благодарю, Тучков; не бойся никогда говорить мне правду, — подумав немного, сказал государь. — Ты сохранил мне двух хороших офицеров.
Тучков поскакал обратно с спокойным духом и невыразимой радостью — он исполнил свой долг и не пострадал.
Когда вступил на престол государь Александр Николаевич, то назначил Павла Алексеевича генерал-губернатором в Москве. Тучков благодарил, но отказывался тем, что его денежные обстоятельства не позволяют занимать такой важный пост. Государь настоял и положил ему годовой оклад, кажется, в семьдесят пять тысяч. Тучков их проживал честно, и когда он скоропостижно скончался, то вдова его возвратила в казну тысячи три взятого вперед жалованья, несмотря на то что в доме не было ни копейки, чтобы похоронить первое лицо в столице; зато город живо собрал на похороны столько денег, что не только похоронил его блестящим образом, но и поставил памятник на его могиле, а на остальные деньги основал четыре стипендии в Московском университете с именем Тучкова.
— Старший брат Павла Алексеевича, Алексей Алексеевич, мой отец, — говорит Наталья Алексеевна, — был воспитан в школе колонновожатых старика Муравьева{6}. Там он сблизился с многими из декабристов, больше всех с князем Евгением Оболенским и двумя братьями Муравьевыми-Апостолами. И теперь помнят, что за способные люди выходили из этого высшего в то время образовательного заведения и с каким благородным образом мыслей. Алексей Алексеевич не чувствовал влечения к военной службе и не мог выносить хладнокровно дерзкого обращения с офицерами некоторых генералов из немцев; поэтому служба военная была для него немыслима с его независимым характером и с его понятиями о личном достоинстве.
Во время восстания в Петербурге 14 декабря Алексей Алексеевич находился на службе в Москве, но так как он принадлежал к Северному обществу, то был арестован и отвезен в Петербург, где содержался три месяца в генеральном штабе{7}. Бывали допросы, очные ставки, старались их сбивать, восстановлять друг против друга; но они не верили, при свидании бросались друг другу в объятия и оставались братьями.