ог знает с чего мнение о нашем обществе доводил до сведения государя; как же оно было принято государем, не известно; но я все-таки тотчас в полном составе общества отдав отчет в моих действиях за все время существования нашего общества и поблагодарив сердечно за честь, сделанную мне избранием меня в председатели, и за постоянную ко мне доверенность, объявил, что, к крайнему моему сожалению, побуждаем честию просить общество уволить меня от председательства и, по статуту нашему, утвержденному его величеством, немедленно избрать из среды себя нового председателя. На другой день по отречении моем от председательства на мое место назначен был председателем флигель-адъютант, мистик, князь Андрей Борисович Голицын, воображавший, что он открыл тайну вечного движения».
Вслед за определением нового председателя члены общества распространения в России ланкастерских школ, все до одного, отказались быть членами этого общества. Что стало с председателем несуществующего общества, никто из них не интересовался и знать. «Таким образом, — продолжал граф Ф. П., — наше общество распространения грамотности в простом народе рушилось. Князь А. Н. Голицын был человек умный и благонамеренный, но не приготовленный с пользою занимать то место, на которое был поставлен; сверх всего он был еще отуманен наплывшею в Петербург с Запада мистикою. Испугавшись либеральных идей, явившихся и носившихся во Франции, Швейцарии и Италии, он во всем видел опасность; вследствие чего таким образом отнесся и к нашему обществу. А стоило только князю Голицыну разузнать о способе, каким мы содержали нашими малыми средствами школу, выпускавшую каждые шесть месяцев по пятидесяти мальчиков, детей простого класса, хорошо обученных грамоте, он бы узнал, что как ни малы были наши денежные средства, нам их достаточно было для содержания нашей школы по методе Ланкастера, самой дешевейшей из всех школ, и убедился бы, что мы не нуждаемся ни в чьей помощи не только от всегдашних врагов наших, но и от дорогого нам отечества. Князь А. Н. Голицын, рожденный в роскоши, воспитанный при дворе Екатерины Великой, живший в полном довольстве и почести, не знал и не подозревал, что, кроме денег, есть средство, почти так же сильное к достижению предпринятой цели, — это решительное, постоянное стремление ее добиться, не щадя личных трудов своих.
Деньги нужны были нам на наем дома для школы, на жалованье постоянного учителя по методе Ланкастера, получившего от нас все нужные для того сведения, на наем двух сторожей, наблюдавших за порядком и чистотою в классах, и одного сторожа при входных дверях в школу; на это мы имели достаточно денег от ежегодных взносов членами общества на содержание школы по тридцати рублей в год.
Заводя и устраивая эту школу не для показу, а для настоящей пользы, которую грамотность простого класса людей должна принести государству, мы, соображаясь с нашими средствами, в отдаленной улице Коломны нашли дом деревянный, снаружи весьма невзрачный, но просторный и весьма удобный для устройства в нем школы и квартиры учителя. Этим оканчивались наши денежные расходы на содержание школы; остальное все исполняли мы сами, как-то: должность помощников постоянного учителя, блюстителей тишины и порядка во время классных часов, надзор за прилежанием учеников, учение первых четырех частей арифметики, краткое сведение о географии и русской истории, наблюдение за нравственностию мальчиков, — для чего ежедневно, во все время классов и пребывания в школе учеников, дежурили каждый день, по очереди, по четыре члена.
Если бы князь Голицын обратил на все это внимание как министр народного образования, то не был бы виною падения неоспоримо полезного отечеству общества, но, вероятно, и сам сделался бы деятельным участником распространения ланкастерских школ во внутренних губерниях России».
В 1814 году император Александр Павлович, возвратившись из Парижа, сделал парад гвардейским полкам, на котором были розданы медали за взятие Парижа, одинакие как солдатам, так и офицерам, равномерно назначенные и для всех войск, бывших в Париже. Эта медаль была сочинена и резана графом Федором Петровичем Толстым, так же как и медали 1812 года, сделанные им в начале войны с французами{13}. После парада государь разрешил офицерам гвардейским, для облегчения их вне службы, носить гражданское платье.
«Разрешение это, — говорил граф Федор Петрович, — было употреблено ими во зло. Многие из офицеров, надевши статские фраки и сюртуки, стали делать такие ужасные шалости на бульварах и по улицам, что от них не было прохода даже тем женщинам, которые шли в сопровождении слуг или с своими мужьями; они приставали к ним с разговорами и оскорбительными предложениями, заводили скандалы с мужьями, которые нередко кончались ссорами и драками; когда же в это вступалась полиция, то объявляли себя офицерами гвардии, а так как гвардейских офицеров полиция не имела права брать, то они и уходили безнаказанно. Эти беспрестанно повторявшиеся сцены на бульварах, улицах и публичных гуляниях были виною того, что государь в самом непродолжительном времени запретил гвардейским офицерам носить статское платье; мера эта не уничтожила возмутительные выходки. Фраки были офицерами сняты, но дерзости продолжались.
Несмотря на то что образованность и нравственные понятия начинали довольно сильно развиваться в среде дворянского сословия, особенно между молодыми людьми, масса общества еще чуждалась серьезной деятельности и интересовалась больше забавами, празднествами, сплетнями и скандалами. Роскошные наряды, остроты, блеск положения и светскость нередко прикрывали внутреннюю испорченность, как это выразилось и между многими офицерами. Низшее же сословие от высшего и среднего отделяла пропасть.
Напор новых идей с Запада, распространяясь, будил стремление к улучшению нравственной и политической жизни. Стремление это проникало и в общество и в кабинеты государственных людей.
Новая жизнь возникала повсюду.
Понятие о самодостоинстве, равенстве прав и справедливости ярче всего проявлялось там, где представлялось больше обеспечения, больше досуга, стало быть и возможности получить правильное развитие; там оно и пробудилось сильнее, нежели где-нибудь, и из знатных, богатых домов, из пышных гостиных выступили блестящие юноши с протестом против невежества и неправды.
Многие из этих молодых людей, видя бесчинства, злоупотребления и невежество народных масс, вздумали образовать тайное общество{14}, посредством которого создалось бы карающее общественное мнение, которое обнаруживало бы все низкие, порочные и несправедливые действия как служащих, так и неслужащих во всех сословиях, и, таким образом раскрывая их перед правительством и обществом, способствовало к их уничтожению.
Это центральное общество образовалось под названием „Зеленой книги“; оно состояло из небольшого числа членов, из которых избирался один первенствующий и назывался „главою“. Чтобы иметь возможность образовать общественное мнение, общество „Зеленой книги“ установило следующую организацию: каждый из центральных членов обязан был, отдельно от своего общества, составить особый круг на том же основании, как и центральное, члены которого знали бы только своих членов и своего главу и не знали бы ничего об обществе основном. Члены этих новых обществ обязаны были, в свою очередь, составить такие же круги, как и первые, и на тех же самых условиях, и так же основать из себя точно такие же общества, как и предшествовавшие, и так же не знать никаких других членов, кроме своего круга. Выбирались люди с осмотрительностию, известные развитием, умом, честностию и благородными понятиями.
Таким образом думали составить со временем огромное нравоисправительное общество, двигателем которого было бы центральное.
Так как главная цель первенствующего общества состояла в обязанности узнавать везде происходившие несправедливости, вредные действия чиновников, даже управляющих высшими должностями, и вообще противонравственные поступки, то все члены его отделений, узнавши о каком-нибудь безнравственном или беззаконном действии или поступке, должны были объявить об этом своему главе; таким образом, сообщенное, переходя от одного центра к другому, доходило до первенствующего, которое, убедившись в истине доставленных сведений, поручало всем членам, через их главных, сообщенное распространять между всеми своими знакомыми и повсюду, где возможно, говорить о совершенном дурном или вредном поступке, — о нем начинали тотчас толковать во всем городе, осуждали его, и мало-помалу он доходил до правительства, которое могло принять меры для его уничтожения».
Граф Федор Петрович Толстой был приглашен в число членов общества «Зеленой книги». Оно состояло тогда из князя Долгорукова, трех братьев Муравьевых, двух братьев Игнатьевых — офицеров гвардии, и Федора Николаевича Глинки. Граф принял предложение и вскоре по вступлении своем в центральное общество был выбран главою. Действия графа несколько времени продолжались с большим успехом; когда же он заметил, что в их обществе стали заниматься политикой больше, чем исправлением нравов, что составляло прямую цель этого, хотя и тайного, но полезного правительству общества, то и предложил его членам их общество лучше закрыть, нежели вводить в него идеи, не соответствующие его уставу. Все с этим согласились. Граф сжег находившиеся у него книги и бумаги общества и с этих пор редко видался с бывшими его членами.
Отдалившись от общества «Зеленой книги», граф вступил в лучшую масонскую ложу, известную под названием «Петра к истине».
Бывшие же товарищи его по «Зеленой книге» увлеклись деятельностию политическою.
Перевороты, происходившие в Европе, образование конституций в некоторых европейских государствах мало-помалу сделались предметом всеобщих разговоров; даже на балах образовывались группы, в которых слышались толки о преобразованиях.
Все более или менее считали себя как бы обязанными судить о теориях государственного строя, уничтожении злоупотреблений, просвещении народных масс и возбуждении в них чувства самодостоинства. Всеми овладевало стремление к политическому влиянию и желание служить общественному благу.