Говорят, в «Лит. газете» лежит народный гнев против классика, давно заготовленный. Эти грязные статьи в газетах – не подготовка ли это к нашей вечной разлуке?
Видела его раза 2 мельком. Одержим, тороплив, прекрасен.
Он весь, как Божия гроза…56
Ко мне добр, хлопочет о приборе.
20/I суббота, Москва. 73. В прошлый мой приезд в Москву был на лету классик. Минут 6. Какая для меня радость – видеть его. Для меня он всегда – свет. Горячие руки, синие глаза, спешка, действие. Он и за 6 минут умеет обогревать и заряжать меня, хоть я и понимаю, что мною он не занят… Правда, пробует добыть новый прибор. Это ложный путь; нужна, вероятно, лупа. Он тоже несколько удивлен медленностью, хотя из доброты ко мне, постоянной, милой – не торопит. И с такою щедростью сказал:
– Когда вы кончите, я сразу хоть 2 дня буду читать!
Как рублем подарил. Ведь для него 2 дня – что для другого подарить 2 года.
21 февраля 73, среда, Переделкино. Нат. Ал. Решетовская написала воспоминания, в которых пишет, будто мою «Софью» в «Новый Мир» приносила Р. Д. [Орлова] (!) тогда же, когда и «Ивана Денисовича»; что Твардовский выбрал «Ивана Денисовича» – но это, дескать, меня с Ал. Ис. не поссорило.
Я сказала – и мое mot57 имело успех – «пережить свою жизнь каждый из нас еще как-нибудь может, но пережить воспоминания о ней – нет»…
10 июня, четверг, Москва, «Светловы»58. Я здесь уже 10 дней. Классика не видела ни разу, его новых родных – много раз. Алю не видала, но мать, отчима, Диму59 и Ермолая.
Живу как в осажденной крепости. Уговор с самого начала: никого в квартиру не впускать, кроме своих друзей, окликая. Хозяева приходят с ключами.
Три раза ломились в квартиру несомненные посланцы т. Андропова60. Все 3 – когда я одна.
Днем.
1) 2 или 3-го июня.
– Откройте!
– Простите, я здесь чужая, не могу открыть.
– Вы здесь стирку устраиваете, а нас заливает.
– Я сижу и пишу.
Два голоса, мужской и женский. Я дверь не открыла. Они ушли, ругаясь. Я вызвала Люшу. Она все осмотрела: нигде ни капли воды.
– 5-го или 6-го, вежливый женский голос.
– Откройте, я из ЖАКТа, должна вручить квитанцию.
– Опустите, пожалуйста, в ящик.
– Нет, я должна лично.
Я не открыла. Ушли без ругани.
3) 8-го числа, позавчера. Звонок.
– Кто там?
– Откройте (очень грубый мужской голос). Я из агитпункта. Агитатор. (Сразу слышу: врет. Агитаторы всегда любезны до приторности.) Что же вы и агитаторам дверь не открываете?
Я бубню свое: хозяев, мол, нет и пр.
– А вы у кого тут живете?
– У Нат. Дм. Светловой.
– Ах у Светловой? А почему же она не соизволит пожаловать в агитпункт отметиться?
Я, самым вежливым голосом:
– Вот на днях будут ее родные, я им напомню. Ответ:
– Таких как ваша Светлова душить надо. Кричу:
– Это и есть ваша агитация? Ушел.
Цель ясна: хотят войти в квартиру без ордера на обыск и все оглядеть. С ордером-то неловко: завтра весь мир будет знать.
На следующий день (вчера?) приехала Екатерина Фердинандовна. Я ей с упреком: почему они вовремя не исполняют формальности в агитпункте? Чтоб не давать поводов? Выясняется: а) еще 7-го взяты на всех открепительные талоны, б) агитатор у них женщина, а не мужчина.
После этого мы условились с Люшей и Финой: они звонят 5 раз, а на остальные звонки я не подхожу к дверям.
Я получила полуанонимные стишата за подписью Иван Русанов (член Лит. объединения «Святая Русь»), обратный адрес – Красноармейская, 21 (т. е. писательский дом, где живут Копелевы) и три буквы ВТП. Такие же получил классик – сюда. Такие же – Лев Зиновьевич, но там обратный адрес: Литинститут… Стишки о крысе, которая пела о всякой тухлятине, а потом вышла на солнышко весною, «и так ей стало изумительно», что она умерла. Хотелось бы знать, существует ли в действительности, оформилась ли уже эта фашистская организация или все – сплошной блеф?
Русанов – тут и Русь, тут и Сусанин, тут и Русанов из «Ракового корпуса».
17 июня 73, Москва, воскресенье. Сутки тут был классик. Показал письмо – анонимное – печатными буквами, фломастер: предлагают 12-го (т. е. уже 5 дней назад) в таком-то часу прийти на телеграф и принести 100 тысяч долларов, иначе… иначе «нам даже страшно подумать, что будет с Вами и – подчеркнуто красным – с Вашей семьей». Штемпель – и поверх штемпеля очень грубо заклеено. Он пока ничего не предпринял, а по-моему надо – по радио всего мира. Конечно, вернее всего – это шутники, наслушавшиеся по иностранному радио, как там похищают миллионеров и дипломатов, но… чем черт не шутит. Тревожно.
Классик уделил мне целых минут 40, обрадовался линзе, которую сам же и подарил – но видит впервые, – обещал потребовать запасные лампочки. Был проницателен и очаровал меня заново: он умеет те минуты, которые отдает, отдавать в самом деле, целиком, сосредоточенно. Командовал во всю: требовал, чтобы я взяла вторые ключи (для Люши или Фины), обучал замку, просил жить подольше и пр.
К семейной жизни он, видимо, привыкнуть не может, хоть очень интересно говорил о сыновьях: «Ермолай – хозяин жизни, захватчик, а Игнат – он богатырь, красавец, ему 10 месяцев – и его не поднимешь, – но скорбное выражение рта, как будто предчувствие горькой судьбы». Кажется (слыхала от других), намечается третий младенец. Но при том жалобы: «Я сейчас жил в Борзовке, и мне так отлично работалось, а приехал на дачу – 6 дней пустых, ничего не могу – самолеты низко летают, мы просчитались». И все расспрашивает меня, как в этой квартире, в какой лучше комнате работать… Квартира расположена гениально, но он еще не понимает, что работать вообще можно только в пустой квартире.
1 июля 73, Москва, «тупик». Вчера был А. И. Молодой, загорелый, торопящийся, собранный; по квартире не ходит, а движется как-то прыжками. Со мной минут 10 поговорил о Люше, потом пошел к ней. Я его спросила: как он решил поступить с анонимными письмами? Решил так: написать в местное (кажется, 108-е) отделение милиции, т. е. Угрозыск, а копия – Андропову. Что вот, мол, он получил такие-то анонимки; что ему известно – вся его почта читается, и он возлагает ответственность на них.
Думаю, это верно.
20 августа, 73, дача, понед. Приехала – а тут Ал. Ис. Я всегда становлюсь счастливой, повидав его – хотя он приехал и на этот раз совсем не для меня. Но – видела, слышала – этот колоссальный заряд ума и воли.
Вести всё плохие.
Ему отказали в прописке, заявив, что он должен подать заявление не в милицию, а в какой-то совет при Моссовете.
Третье письмо с угрозой убийства.
24 августа 73, пятница, Переделкино. Оказывается: когда А. И. и Люша шли вместе на станцию (по ул. Серафимовича, на Мичуринец), им повстречались на дороге Атаров и Катаев. Те стояли. А. И. спросил у Люши.
– Кто это?
Люша ответила. Тогда он:
– Я пройду с опущенными глазами.
Л.:
– Почему? Разве вы перед ними виноваты?
Они пошли. Катаев сказал:
– Здравствуйте, Люша!
Атаров:
– Здравствуйте, Люшенька.
И ни один:
– Здравствуйте, Ал. Ис.
Попомню я это Атарову. Лет 7 назад он как-то сказал мне: «Иду я по Тверской и вдруг вижу: впереди меня идет Солженицын. Он сам. Просто идет передо мной по улице. Идет великий человек, и я его вижу».
Затем он познакомился с Ал. Ис. у нас на 90-летии.
И вот теперь он видит знакомого великого человека и не кланяется.
А с великим человеком худо. Л. очень встревожена самим его визитом – безо всякого дела он не ездит, а тут вдруг приехал.
Ночью «Голос Америки» передал, что Солженицын обратился с гневным письмом в министерство по поводу отказа в прописке. И что друзья говорят: «Он на улице».
Я решила пригласить его к нам. Место, слава богу, есть: чужих нет. Устроимся. Я готова переехать в Пиво-Воды. Он ведь города не переносит – конечно, он будет в городе, потому что Аля на днях родит – но пусть ему будет куда сбегать.
Повредит Музею? Может быть. Но, по крайней мере, это будет славная кончина.
31 августа, пятница, Москва, 6 ч. вечера. Письмо в газете против Солженицына. Подписи: Сафронов, Кешоков, Михалков и проч.; Симонов – не знаю, как его назвать; Катаев – профессиональный злодей, и среди всех новинки: Залыгин и Быков, которых в своем интервью назвал среди серьезных прозаиков А. И.61
15 сент., суббота, дача. Но потрясло меня совпадение моих мыслей с классиком. (Уже не впервые.) Вчера я ужаснулась Брандту, а сегодня прочла его письмо о Мире и насилии, в котором он высказывает ту же мысль. Это, кажется, уже не первый раз.
21 сентября 73, пятница, дача. Не помню, записала ли я, что приезжал классик – улаживать свой «конфликт» с Л. – и заодно сообщил мне, что «Гнев»62 теперь после переделок ему нравится…
А я почти ничего после разговора с ним и не меняла вовсе.
Замечательное по силе и краткости выражения письмо Ал. Ис. – Сахарову63. Одно неудачное слово: «заверяю» (Мы все время заверяли т. Сталина и пр.).
1 ноября 73, воскресенье. Переделкино. Он прожил у нас 21/2 дня. Уверена, что ему было очень хорошо. Все границы четко оговорены были заранее, и я их не нарушаю. Вообще для меня чуть напряженней: телефон ему слышен (надо удлинить шнур и уносить в ванную); затем боюсь, если кто ко мне придет – будут слышны голоса. Без четверти 2 и без четверти 6 он ест в кухне и слушает, закрыв дверь, радио – я туда в это время не хожу. Привез все свое, сам варит, предлагать ему не следует. Один раз слушали радио вместе: он позвал меня, передавали «Мир и насилие». Поставил на холодильник мой транзистор и свой. Стоял, держа в руках рукопись и проверяя, что пропустили. Пропустили немногое, и он остался доволен. Интересно было смотреть на него в ту минуту, когда дикторша извинялась перед ним за сокращения. Прямо ему в лицо.