Родители увидели приписку. Папа сказал: «Рановато в отпуск-то. Ну-ну…» Мама сказала, что хороший предприниматель работает без отпусков и выходных. Если дело дальше так пойдет, миллионера из меня не получится.
Бабушка, когда мы были одни, посадила меня на диван и сказала: «Рассказывай, что у тебя? Я слышала на улице, что ты изобличил вора».
Пришлось все рассказать. «Каску и шлем жалко. И байдарку не купят», – закончил я свой рассказ.
«Ладно, – сказала бабушка. – Поживем – увидим». Она приколола на кофту медаль «Партизану Отечественной войны» и ушла из дома.
Вернулась сердитая. «Ходила в милицию, – сказала бабушка. – Эти умники передали каску и шлем военному прокурору – как улики хищения имущества в воинской части. Не было печали, да черти накачали. Теперь каких-нибудь солдатиков допросами мучают». Бабушка прибавила к партизанской медали еще множество медалей да три ордена и снова ушла.
«Объяснялась с твоим генералом, – сказала бабушка, вернувшись. – Просил передать тебе привет. Ждет тебя и Петьку в десантные войска».
«А шлем с каской?» – спросил я.
«Попадете к генералу – он вам с Петькой по рюкзаку в сорок килограммов выдаст. Сдалась тебе эта каска! – рассердилась бабушка. – Век бы ее не видеть».
Что за жизнь у меня! Кошмар какой-то! Ужас! Легче помереть! Каждый день приходится думать о невеселом. Думаю нынче: пропали шлем и каска или вернутся? О байдарке – тоже. Байдарку всё же должны купить.
Обещали купить, если буду вести дневник. А я что делаю? Веду. Вон сколько листов исписал.
Подумаю лучше о чертях. Иначе голова лопнет… Жил человек хорошо. Но вот черти начали качать печаль. Чем? Эти – велосипедными насосами, эти – автомобильными, а эти – помпой. Стараются. Копытами стучат, хвостами машут. Для чёрта большое удовольствие накачать печаль на человека.
Чего это они выбрали меня, Петьку Шнуркова и бабушку? На каком расстоянии черти воздействуют печалью? Наверное, на большом. Если бы на маленьком, мы бы их увидели. Хотя как их узнаешь? Кепки надели – рогов не видно. Кроссовки надели – копыт не видно. Хвосты в брючину прячут…
По цвету лица можно узнать. Кожа у чертей черная.
У негров тоже черная, но они люди. Стоит поблизости негр, а ты, как дурак, думаешь: это чёрт на тебя печаль качает. Напрасным подозрением легко обидеть хорошего человека.
В Африке все наоборот. Африканские черти белокожие. Негры тоже, не подумав, могут немца, француза или русского принять за нечистую силу. К примеру, стою я под баобабом с велосипедным насосом, а негры боком, боком от меня – и бежать! Мне, конечно, обидно. «Остановитесь!» – дружелюбно кричу, а они еще шибче подрезали.
Бабушка, когда родители включают телевизор, говорит, что в телевизоре вся чертовщина из Америки. Теперь-то мне понятно, почему оттуда. Там живут белые люди и черные. И черти там двух сортов. И разобраться, где человек, где чёрт, что сделал человек, а что – чёрт, невозможно.
Бабушка рассказала родителям всю историю с Клёцкой. Папа сказал: «Ну-ну! Доремонтировался». Мама сказала: «Кошмар, кошмар! Ужас! Легче умереть!» После этих слов она перестала разговаривать со мной. Молчит, когда меня видит. Ни о чем не спрашивает. Не знаю, как другим, а мне неприятно, если со мной не разговаривают.
Бабушка очень жалеет меня. «Не переживай, – сказала бабушка. – У тебя теперь есть жизненный опыт. За битого двух небитых дают».
Размышляю: кто и где дает за битого небитых? Верно, есть такие обменные пункты. Вроде тех, где меняют рубли на доллары. Кому-то нужны американские деньги, кому-то – русские, кому-то – битые, кому-то – небитые.
Меня поведет менять, конечно, мама. Приведет, скажет: «Обменяйте поскорее…»
«Вам, госпожа Башмакова, придется доплатить, – говорит обменщик. – Сами видите, в каком состоянии Вовик».
Состояние неважное. Может, не станут меняться? Голова вся забинтована. Только нос торчит и левый глаз смотрит. Одна рука перевязана. Другой держу костыль. Нога тяжелая, не гнется – в гипсе.
«За что же доплачивать? – возмутилась мама. – Вы посмотрите, как хорошо бит! К тому же у меня нет с собой денег». – «Позже доплатите, – говорит обменщик. – Лечение нынче дорого. Денежные средства нужны, чтобы придать ему товарный вид. Для последующего обмена. А такого кто возьмет?»
«Хорошо, – соглашается мама. – Где можно посмотреть небитых?»
Обменщик показал двух ребят.
Сразу видно, что у них жизненного опыта нет. Стоят, довольные жизнью, улыбаются. Один повыше меня, а другой пониже.
«Этих не возьму, – говорит мама. – На этих у меня нет одежды. Все ведь покупалось для Вовика. – Тут она посмотрела на меня и добавила: – Да, все для него. Еще байдарку собиралась купить, а разве он сознаёт это?»
«Ничего другого пока предложить не могу, – говорит обменщик. – Зайдите через пару деньков».
«Зайду, – обещает мама и спрашивает обменщика: – Скажите, а вот такие небитые могут связаться с ворами?» – «Могут, – сказал обменщик. – Воры сами в помощники себе ищут небитых».
«Что же получается? – удивилась мама. – Меня один чуть не вогнал в могилу, а уж двое вгонят непременно. Может быть, не менять мне Вовика на чужих мальчишек? Он ведь мой сын родной… А еще он теперь не такой наивный, чтоб поверить какому-нибудь Клёцке. И велосипеды чинить умеет… Марш домой!» – говорит мне мама.
Легко сказать – марш!
Но я рад, что меня не обменяли, и с костылем, с ногой в гипсе марширую к дому.
Утром во дворе ко мне подошел незнакомый взрослый человек и спросил: где живет велосипедный мастер Вовик Башмаков? Я подумал: не Клёцка ли подослал разобраться со мной? «В этом доме, – ответил я. – А зачем он вам?» – «Велосипед сломался. Хочу отдать в починку». После такого ответа я обрадовался, но и насторожился еще больше. На всякий случай ответил, что мастер в отпуске, ремонтом займется через неделю. Человек помолчал и, только я собрался уйти, весело сказал: «Ты же и есть Башмаков! А я Олин папа, дядя Витя. Пришел спросить, не грозится ли Клёцка. Если что – скажи. И вообще говори, какие есть проблемы».
«Клёцка не грозится, – сказал я. – Вдвоем с Петькой Шнурковым мы его не боимся. Проблема есть: мама с папой сердятся, байдарку едва ли купят. Путешествия до моря не будет».
«Сочувствую, – сказал дядя Витя. – В детстве я тоже мечтал о путешествии. Да тоже ничего не вышло. Ладно. Будем друзьями».
Мы пожали друг другу руки. Я вспомнил, что Олин папа гайки на своем грузовике отворачивает руками, без гаечного ключа. Вот бы нам с Петькой Шнурковым хотя бы одну такую руку на двоих…
Ходил к Петьке Шнуркову. Он показал рыболовные крючки, готовые к рыбной ловле. Оказывается, половина сходов рыбы с крючка происходит оттого, что крючок тупой. Остроту крючка проверяют так: проводят им по ногтю большого пальца. Если остался след, крючок острый.
Точить надо перед каждой рыбалкой даже прежде отточенные. Чтобы не тупились, втыкать в пробку. И все крючки должны быть точно сосчитаны. Потерянный крючок может попасть в хлеб, в уху. Или сядешь на него. Но тут сразу станет ясно, что крючок был потерян.
После просмотра сосчитали крючки – все целы. Еще Петька показал брусочек, который он возьмет в путешествие.
«С байдаркой проблема, – сказал я. – Зря крючки точил. Родители сильно сердиты…»
«Не будут же они сердиться вечно, – сказал Шнурков, – когда-нибудь перестанут. А крючки у нас готовы».
Плохой день был. Завод, где работают папа и мама, временно закрывается. Производство, как папа объяснил бабушке, задушили налогами. Рабочие и служащие отправлены на три месяца в отпуск без оплаты. Родители сидят дома. Папа печальный. Мама поплакала, спрашивает: «На какие шиши жить будем? Остается только бабушкина пенсия». Поцеловала меня, сказала, что любит, а сердится, потому что невыносимая жизнь.
Я жалею маму. И папу тоже. О байдарке больше не буду спрашивать. Какая байдарка у безработных?
Начинаю сердиться сам на себя. Что это я вбил себе в голову путешествие до Каспийского моря? В горячих точках ребята сидят в подвалах. Думают, как бы снаряд не попал в убежище, как бы стены не рухнули и не завалили. А беженцы? Был дом у людей или квартира. Всё пришлось оставить: столы, кровати, шкафы, посуду… Взяли с собой, что можно нести в руках. Ушли из опасного места. Пришли туда, где не убивают. Живут в скверах в палатках, еду готовят на кострах.
Жить в палатке, варить уху на костре хорошо, когда есть дом, когда есть куда вернуться до зимы. У беженцев нет работы. Если нет работы, то и денег нет. Если денег нет, то и еду не купишь.
Я спрашивал бабушку: кто так испортил жизнь в нашей стране? Она ответила: «Посиди час-другой у телевизора – всех их увидишь». – «Зачем же они показывают себя?» – спросил я. Бабушка ответила: «Хотят, чтобы их долго помнили».
Кто бы мог подумать, что такое случается? Пришли два «голубых берета» из воинской части. Принесли десантный рюкзак, а в нем каска и шлем. Сказали, что генерал вторично дарит их. Чтобы не возникало никаких случайностей, на этот раз с документом. Мама вслух прочитала документ.
«Каска мотострелка и шлем танкиста подарены командованием воздушных десантников Вовику Башмакову, проявившему смекалку и выдержку при изобличении жулика, что настоящим и удостоверяю.
Десантники пригласили бабушку выступить с рассказом о своих партизанских подвигах.
«Какие там подвиги! – вроде бы рассердилась бабушка. – Но кое-что было. Назначайте день и час – приду».
Мама угощала десантников чаем. В подарок генералу отправила клубничное варенье.