С Петькой Шнурковым немного посидели в каске и шлеме.
С Петькой Шнурковым были во дворе. В это время Оля с подружкой Инной подкатили к нам надутую камеру от колеса огромного трактора. Нинель с Татьяной катили камеру поменьше. За ними шел Олин папа, дядя Витя. Он нес что-то похожее на букву «А», сделанное из реек.
«Путешествие состоится! – закричал на весь двор дядя Витя и опустил «А» на землю. Между рейками он втиснул камеры. – Вот вам плавсредство».
Ира вытащила из-за спины фанерку. На ней голубой краской было написано: «Ураган».
«Ну что, подходящее название? – спросил Олин папа и засмеялся. – Скорость в ваших руках – как будете грести. Весла сделаете сами. И шестик подлиннее, попрочнее – оттолкнуться от берега или поставить для паруса».
Мы с Петькой Шнурковым молчали. Я, как пишут в книгах, не в силах был осмыслить происходящее. Петька потом признался, что тоже был не в силах. От неизвестности того, что будет дальше, мне даже стало страшно.
Мама с папой через окно услышали крик «Путешествие состоится!» и вышли во двор. Познакомились с Олиным папой и девочками.
«Мечта детства – проплыть по рекам до Каспийского моря, – сказал Олин папа. – У меня не получилось. Пусть у этих ребят получится».
Мама с папой тоже не могли сразу осмыслить происходящее. Дядю Витю поблагодарили и ушли домой осмысливать.
Ходил к Петьке Шнуркову. Говорили об «Урагане». Петька пришел к выводу, что название не совсем подходящее. «На таком плавсредстве не разовьешь ураганную
скорость. Люди на берегах и встречных судах будут показывать на нас пальцем».
Я предположил случай, который вполне может быть. На реке жуткие волны. Гром. Молнии. Ливень. Обычные лодки переворачиваются. Одному нашему «Урагану» ураган нипочем. Перекатываемся с волны на волну. Трудно, но подбираем из воды терпящих бедствие. Обе камеры облеплены несчастными, как бублик маком.
Петька согласился, что такое могло бы произойти, но никогда не произойдет.
«Почему?» – спросил я.
«Потому, – ответил Петька, – что твоя мама на „Урагане“ нас на реку не отпустит. Надо плавсредство назвать каким-нибудь спокойным словом. Пусть будет „Поплавок“».
«Проголосуем, – сказал я. – Кто против „Урагана“?» Петька поднял руку. «Кто против „Поплавка“?» – РУКУ поднял я. «Ничья, – сказал Петька. – Давай, если мое название не нравится, говори свое новое».
Мне очень не хотелось менять название: я его сразу полюбил.
«Как это – ничья? – возразил я. – За „Ураган“ семь голосов. Только ты один против. Оля, Ира, Нинель, Татьяна, Инна, дядя Витя – они его придумали, значит, они тоже „за“».
Петька поднял вверх обе руки. «Сдаюсь, – сказал он, – пусть останется „Ураган“».
Ходил с бабушкой на рынок за картошкой. Пришли домой, а мама с папой сидят какие-то странные. Глядят на меня, но ничего не говорят. Потом сказали.
Приходила Оля, дочка дяди Вити. Дядя Витя готовится в дальний рейс и берется отвезти меня, Петьку Шнуркова и «Ураган» на реку. Река малолюдная, чистая. Она дважды пересекает шоссе. Уходит от него на запад, поворачивая на восток, делает дугу километров в сто. В первом пересечении дядя Витя нас высадит. У второго пересечения, на обратном пути, возьмет и доставит домой. Дядя Витя нарисовал карту путешествия. Оля передала ее папе.
«Знаете что, – сказала бабушка папе и маме, – надоело мне смотреть на ваши кислые физиономии. Так три месяца и просидите совой и филином? Поезжайте с ребятами. Я от вас отдохну и в квартире приберусь. Или меня с ними отпустите. Давно у костра я не сидела, под звездами не спала, под дождиком не мокла».
«Куда тебе на восьмом десятке под звезды! – рассердилась мама. – Мы с отцом тоже найдем для себя дело в квартире. К тому же этот „Тайфун“ или – как его там? – „Смерч“, „Шторм“ не поднимет четверых. Как влезем на него, так сразу и потонем».
«Сразу не потонем, – сказал папа, – влезать будем у берега, а там мелко. Давай сегодня о путешествии не говорить. Будем думать, что и как. Поговорим завтра».
Утром после завтрака папа сказал: «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!»
«Ты что задумал?» – спросила мама испуганным голосом.
«Задумать задумал, а получится ли – не знаю, – ответил папа. – Пока ничего не скажу. Надо кое-кого повидать».
Мама опять на меня сердится. Назвала возмутителем семейного спокойствия.
Весь день я размышлял над папиными словами о пьянке и огурце. Что папа хотел сказать этим?
Папа непьющий. У нас пьянки быть не может. Но сказал же, что «пьянка пошла»? Где пошла, у кого в доме? Пьянка идет не простая, а «такая». Какая – такая? С утра до вечера, что ли, пьют?
Всю закуску, верно, съели утром и днем. На вечер остался один огурец. Было много, а этот последний. Каждому пьющему по колесику.
«Последний огурец» – тоже загадка. Почему его не порезали вместе с другими? Зачем берегли?
Если бы пьянка была не «такая», а другая, последний огурец, выходит, резать не стали бы. Почему? Догадался. Этот огурец был оставлен на семена. Когда же все напились, то обо всем нужном забыли и семенной огурец съели.
Пьяный человек, как я слышал, проходит три превращения. Сначала превращается в обезьяну мартышку. Строит всем рожи, кривляется, смеется неизвестно чему.
После стадии мартышки наступает стадия льва. Пьяный кажется самому себе ужасно сильным, грозным. Он злится на что попало: на тарелку, на соседа, на фонарный столб. И всё старается сокрушить.
Третье превращение – в свинью. Находит самую грязную лужу и ложится в нее – в новых джинсах, в майке с надписью «I love you»…
Уже довольно поздно. Папа ушел куда-то засветло. Пока не вернулся. Вдруг он с кем-то запил? «Работы нет, байдарку купить не на что, – верно, думал папа. – А бабушка с Вовиком и Петькой Шнурковым уплывают на „Урагане“. Разве это жизнь?» Вот и сказал в мрачной решимости: «Режь последний огурец».
В дверях звонят. Папа так звонит…
«Путешествие состоится, – шепнул мне папа, – осталось уговорить маму. Завтра подниму рано. Пойдем к Чикеренде за снаряжением».
Кто такая Чикеренда? Верно, женщина богатая и добрая…
Среда. Четверг. Пятница
С общего согласия время моего дежурства у палатки – рассвет. Мама, папа, Петька Шнурков спят в палатке. Им тепло в спальных мешках. А мне холодновато. Река в тумане. Туман ползет, колыхаясь, на берег. Ничего. Небо розовеет, скоро взойдет солнышко.
Байдарку и «Ураган» мы спустили на воду в полдень в пятницу. До этого два дня был аврал. Чикеренда не женщина, а папин однокашник: вместе учились в институте. Не виделись с тех пор. Но Чикеренда был верен прежней дружбе и дал все необходимое для путешествия: байдарку, палатку, спальные мешки, котелок на треноге. Даже спиннинг – узнав, что Петька Шнурков владеет этой снастью. Чикеренда каждое лето всей семьей плавает по рекам. «Мне близки ваши желания, – сказал он. – Берите, но берегите. Раскладывайте костер так, чтобы ветер не сносил дым на палатку, иначе искра может прилететь и прожечь полотно».
Невозможно рассказать, как собирались. Еще труднее рассказать, как уговорилась мама. Она и папа плывут на «Урагане». Папа усовершенствовал его: сделал настил, две банки, то есть скамейки, каркас беседки, который в дождик можно обтянуть пленкой. Мама взяла с нас слово, что мы с Петькой Шнурковым каску мотострелка и шлем танкиста будем носить только на берегу – чтобы не утонуть, если байдарка перевернется. «Это главное условие для моего согласия на безумную затею отца», – сказала мама.
«Ураган» плывет со скоростью течения реки. Мы на байдарке то уплываем от него, то возвращаемся. А куда спешить? Надо наслаждаться сбывшейся мечтой.
Размышляю о том, как мечта сбылась. Она не сбылась бы, если бы на моем жизненном пути не повстречалась девочка Оля. Жалко, что нет ее с нами. Вспоминаю, как она с подружками провожала нас. Подружки кричали нам в кузов грузовика: «Без труда не вынешь и рыбку из пруда!», «Рыбак рыбака видит издалека!», «Ни чешуи, ни хвостика!». А Оля сказала: «Мальчики, возвращайтесь скорее!»
Написал это и вдруг подумал: «Что, если она под словом „мальчики“ имела в виду одного Петьку Шнуркова? Конечно, звонок чинил я, но что такое звонок?»
Позади второй день плавания. Можно сказать, мы уже познакомились с рекой. Ширина ее до тридцати метров. Вода прозрачная, быстрая. На мелких местах видно, как на дне извиваются длинные подводные травы. Проплывали глубокое место. Петька Шнурков опустил глубомер. Пять метров! Вода кружилась широким крутом и завивалась воронками. Можно было подумать, что водяной или русалка будоражат ее снизу. Мама потом сказала, что боялась этого места.
У обоих берегов среди зеленых листьев белые цветы водяных лилий. На цветах синие стрекозы – сидят и не улетают.
Сами берега высокие, обрывистые. Иногда берег снижается к ручью, впадающему в реку, или к заводи, заросшей желтыми кувшинками. В одной заводи спугнули цаплю. Первый раз видел такую большую птицу. На берегах заросли ивы, ольхи. Кое-где стоят одинокие осины – высокие, прямые, толстые. У самой большой осины остановили байдарку, дождались «Урагана», и все сошли на берег. Дерево оказалось в два обхвата. На коре была вырезана надпись: «Мы здесь». Под надписью вырезан череп и кости крест-накрест. Порезы еще не заплыли. На поляне валялись пивные банки и пластмассовый мусор. Чикиренда снабдил нас топором-лопаткой. Этим инструментом выкопали яму и всё зарыли. Мама замазала порезы сырой глиной – так быстрее затянутся. Она в моем возрасте, оказывается, занималась в кружке юных натуралистов, поэтому знает, как называются травы, птицы, насекомые.
Дни стоят жаркие, безоблачные. Перед полуднем выбрали место, удобное для палатки и купания. Тут и ночь провели.