Сегодня утром я зашел к С. и Л. Они категорически отсоветовали мне поднимать какое-либо дело, надо игнорировать все слухи и писать следующую книгу. К этому и я склоняюсь.
18 марта.
У меня много новостей, как всегда. Прямо какой-то поток новостей,— как только нервы выдерживают.
Вчера мне сказали в журнале «Знамя», что они приняли мою книгу. Ее недавно попросил у меня Вашенцев,— он зам. редактора, любит, лелеет свое «Знамя», на нем, как мне кажется, держится журнал. Сам попросил, и вещь была прочитана в редакции буквально за два или три дня. Вот так и надо работать. Повесть они хотят печатать в майском номере (конечно, это пока секрет, не надо никому говорить) и просят все поправки сделать в десятидневный срок. Я им сказал, что ходят слухи о том, что книгу написал не я, а Смирнов, предупредил их об этом. Они отнеслись к этому как к пустякам и предложили завтра подписать договор. Ермилова я никак не могу поймать по телефону и решил: бог с ним, с «Красной новью», пусть повесть идет в «Знамени», журнал хороший.
Итак, в «Знамени» отнеслись к слухам как к пустякам, но я продолжал ломать голову: как же поступить? И сделал сегодня отличный маневр.
Было так. Вчера я позвонил Агапову, чтобы посоветоваться с ним. Разговариваю, и вдруг выясняется, что он-то и является первоисточником этих слухов. Он говорит:
— Я виноват перед вами, Бек. Мне позвонила жена Смирнова и сказала, что авторские права Смирнова затираются, что его роль в книге Бека очень велика и т. д. И попросила поговорить об этом с Авербахом. Я с Авербахом поговорить не успел, но о разговоре с женой Смирнова начал рассказывать. И вот пошло…
Агапов выразил готовность как-то исправить свою вину передо мной (если я прав) и вообще держал себя как безусловно порядочный человек.
Сегодня утром мне пришла мысль пригласить его и заставить потратить два-три часа на просмотр черновиков, на задавание мне всяких казуистических вопросов, вообще на то, чтобы у него создалось какое-либо определенное впечатление об этом деле.
Я позвонил ему, он согласился. Тогда я еще обратился к Виктору Шкловскому, попросил и его в порядке товарищеской услуги прийти ко мне и заняться тем же, а также вызвал и Рахтанова (в качестве свидетеля событий и ассистента).
Все пришли. Я разложил черновики по главам, на каждую главу пришлось четыре-пять черновиков, и предложил:
— Выбирайте любую главу.
Шкловский взял первую главу («Курако»), Агапов — последнюю («Партбилет»). Они просматривали первые варианты, потом вторые, третьи, видели, как вырастал литературный текст. Шкловский на прощание сказал: «Когда я взял самый ранний черновик, я ужаснулся, до того это ни к черту не годно (ведь ему попали самые первые мои попытки, теперь при всем желании я не смогу написать таких черновиков). Потом,— говорит Шкловский,— из этой дряни от одного варианта к другому вырастает произведение».
Я показал им черновики второй главы («Открытие Кузбасса»), где есть пометки Смирнова.
Обилие черновиков поразило их. Затем я предложил следующее:
— Открывайте книжку на любой странице, давайте любую фразу, и я укажу, откуда она взята, где ее основание, укажу или свою личную запись, или стенограмму, или книгу и т. д.
Шкловский открыл книгу на той странице, где рассказывается биография Свицына. Я достаю свою тетрадку, в которой записана моя беседа со Свицыным (она шла без стенографистки), записаны мои впечатления, и начинаю читать. Эффект замечательный.
Открывает страницу Агапов. Он читает фразу: «Федорович стал председателем временного правления «Копикуза». Я достаю стенограмму бухгалтера «Копикуза», нахожу там подобную фразу и показываю. От дальнейших проверок они отказались.
— Теперь о роли Смирнова,— говорю я.— Я написал об этом.
И достаю свои наброски примечаний к повести. У меня был такой замысел: дать в конце повести комментарии к каждой главе. Там, в этих набросках, имелась страница о Смирнове. Агапов прочел эту страницу и сказал:
— Кто мог написать такую страницу, тот может написать книгу лучше этой.
— Что, хорошо написано? — спрашивает Шкловский.
— Отлично.
Прочел и Шкловский. Я знаю: страница в самом деле хорошая.
Все выразили полное убеждение в том, что ни тени подозрения на меня не может упасть.
Шкловский сказал Агапову:
— Вы должны пойти к Кирпотину и сказать, что от вас исходил слух, абсолютно неверный.
Агапов ответил:
— Да, это мой долг. Я это сделаю.
Я попросил его сегодня же позвонить Виноградской. Он исполнил мою просьбу. Вечером я с ней говорил по телефону. Она сказала, что Агапов ей звонил, все подробно рассказал и заявил, что абсолютно убежден: книжка моя от начала до конца.
— У меня сейчас сидит Рахтанов,— сказала Виноградская,— и тоже подробно обо всем рассказывает.
20 марта.
Чувствую себя счастливым. Да, прямо-таки счастливым. Все клеится, все ладится, жизнь полна, планы прекрасные.
…Книжка (она будет называться «Курако», подзаголовок— повесть) идет в «Знамени». Сегодня будет готов договор. (Пока еще не составлен, поэтому опасаюсь, что все пойдет насмарку, ведь со мной это бывает.)
…Только что мне звонил Ермилов. До него, очевидно, дошла весть, что книга принята в «Знамени», и он спохватился. Извинился, что еще не прочел, и просил подождать два дня и не решать с печатанием где-либо, кроме «Красной нови». Я не обещал ему этого. Говорю:
— Вы долго чешетесь, а у меня, возможно, сегодня дело будет закончено.
Потом говорю:
— Мне интересно твое личное мнение и вообще хочется с тобой поговорить независимо от печатания.
Сейчас я занят некоторой переработкой вещи, чтобы не раздразнить слишком разных гусей. Да, история у меня не вышла, а повесть получилась.
21 марта.
Телеграмма.
Подписал договор журналом Знамя выезжаю третьего.
21 марта.
Договор со «Знаменем» вчера подписал,— по 550 рублей за лист, шесть листов, полторы тысячи получил на руки.
…С издательством буду заключать договор после появления вещи в журнале,— так будет верней.
23 марта.
Вчера мне звонил Тарасов, закидывал удочку: не соглашусь ли я снова взяться за «Историю». Наверное, ему не удалось найти ни одного писателя. Я сказал, что не могу дать никакого ответа.
24 марта.
Мои дела идут так хорошо, что я начинаю побаиваться. Ведь во всяком деле бывают приливы и отливы. Сейчас у меня идет такой прилив, что поневоле думаю: не достиг ли он предела и не начнется ли завтра отлив? Ведь мы так привыкли к коротким приливам.
Договор со «Знаменем» есть. Я в редакции сказал, что Тарасов против моей вещи, они расхохотались.
Вчера получил письменный отзыв на свою книгу от Савельева, председателя Комакадемии. В 1918 году он был председателем горно-металлургического отдела ВСНХ, вел все дело по Урало-Кузбассу, я с ним часа два побеседовал. В своем отзыве он очень хвалит книгу и делает незначительные, мелкие поправки.
«Московское товарищество писателей», неважнецкое, правда, издательство, предлагает заключить договор.
Да, в «Литгазете» пойдет статья (подвал) о моей книжице — статья Перцова, одобрительная.
Одним словом, все нашему козырю в масть. Спрашивается: использовать ли успех сейчас или подождать появления вещи в «Знамени»? Тогда можно будет вместо «Московского товарищества» разговаривать с «Советской литературой», получить лучшие условия и т. д. Нормальный расчет говорил бы: обожди! Опасения пуганого Бека говорят: лови момент, все может пойти прахом. Придется, пожалуй, ловить.
Работаю над подготовкой повести к набору, кое-что исправляю (не порчу). Разыскал людей, знающих историю АИКа. Беседую с ними. Это золотая тема.
26 марта.
Сижу, исправляю вещь. У Федоровича яснее проступает характер.
Сегодня ко мне приходил Тарасов, опять предлагал включиться в «Историю». Я ответил, что согласен быть только собирателем материала. Он сказал:
— Я гарантирую, что тебе будет предоставлена эта возможность и работа будет оплачиваться.
28 марта.
Кажется, на площадку я опять приеду не болтуном, а дельным человеком. Сегодня в «Литгазете» похвальная статья Перцова. Это редкий случай: статья о книжке, вышедшей на правах рукописи. Перцов сделал как раз то, что надо: он не превозносит до небес, но дает полную политическую и художественную апробацию.
Выслал пять экземпляров газеты,— обязательно дай в горком Петрову, чтобы попала Хитарову, и дай секретарю Франкфурта, чтобы прочел и тот. Это хороший ответ Новосибирску.
…Итак, выезжаю третьего. Привезу с собой стенографистку, которая сможет быть и организатором-секретарем. Хотелось бы сразу послать ее в Прокопьевск, она разыщет там старожилов рабочих и осевших в Прокопьевске аиковцев, подготовит почву для бесед, затем туда поеду я. Это разрешено мне в принципе Власовым и практически Тарасовым,— он даст мне соответствующее письмо.
Я знаю, что на Власова нельзя надеяться, нетвердый человек, ну что же,— на месте посмотрим.
3 апреля.
Предполагал сегодня выезжать, но заболел. Болезнь пустяковая — ангина, но температура высокая, лежу. Билеты пришлось перезаказать на одиннадцатое.
Подумай, как дорого достается успех вещи: тут и недовольство Сибири, и подозрение в литературной краже и т. д. Нужно было на все это пойти, все это встретить грудью.
Мне хотелось бы, живя на площадке, выезжать в Кузбасс и гнать АИК. Я решил с АИКом так: разделить эту работу на две части. Первая будет заканчиваться провалом идей Ай-Даблъю-Даблъю (Индустриальные Рабочие Мира) и отходом Хейвуда от АИКа. Вторая часть — до конца, до смерти Бронки. Первая часть, возможно, так и будет называться: «Хейвуд». Я узнал здесь, что Бронка ультимативно потребовала его ухода, была большая борьба, и он ушел с трагедией. Трагедия Хейвуда страшно интересна — гигант, истинный революционный вождь, оказался ненужным, неспособным, когда надо было строить. Его взгляды (синдикалистские), которых он так и не преодолел, потерпели крах. Вообще я чувствую, что смогу написать АИК, и вряд ли кто другой сделает это. Верю, эта вещь будет лучше, чем «Курако».