И вообще — что со мной было? На клиническую смерть не похоже. Да и рана на ноге, насколько я понял, неопасна. Жгут из ремня, наложенный мною, оказался совершенно излишним. По крайней мере сейчас она просто перевязана и всё. И, кстати — где я? Ах да. Больничка. Палата. Дальнее окно, возле которого лежал Ярик, грубо затянуто пленкой. Ну да. Стекла же летели только в путь. Меня в очередной раз кольнуло раздражение. Сколько мы тут повоевали? Два дня? О сохранности имущества не заботились ни разу. А сколько теперь придется восстанавливать порушенное хозяйство? Окна побиты-то не только тут. Но и в доме. Еще неизвестно как они дверь вскрыли. И по нашему автобусу-кинотеатру прилетало, когда я за ним прятался… И кто все это будет восстанавливать? Кто-кто… Нам же все и делать. Нет, ребята. Война это ни фига не круто. Это одни убытки и расстройство.
Но пока рано рассуждать о восстановлении хозяйства. Найдя глазами в обступившей меня толпе улыбающуюся Эльбу я слабым голосом потребовал:
— Доклад?
— Ну-у-у… Одиннадцатое марта. Час дня. Ты почти сутки в отключке.
— Противник?
— Полностью побежден. Шестерых ты заминусил. Девку взяли в плен. А последний… — тут девушка сбилась с бойкого ритма и смутилась. — Я его подстрелила, но… Добить я его так и не смогла… — виновато произнесла она. — Я пыталась, но… Не смогла… Вот так… Раненого… Безоружного.
— Молодец. Ты все сделала правильно, — подбодрил я ее. Где он сейчас?
— А там, — легко отмахнулась Эльба. — В операционной. Эта пленная попросила его перевязать. Я разрешила.
— За ними смотрят?
— Да. Темыч следит за обоими. Но там что следить-то? Немец сейчас не боец. Выживет ли вообще?
— Сильно ранен?
— Ну там по бедру царапнуло, но это не опасно. И ещё две дробины в грудь попали. Но вроде дышит нормально. Кровью не кашляет. Только блюет.
— Точно в грудь прилетело? Не в голову?
— Ну по голове это я уже потом… Прикладом его приголубила.
— Понятно. Сотрясение.
— Ага, скорее всего… — вновь виновато согласилась она.
— А раны на груди? Опасны?
— Да я не знаю… Живой пока.
— Ясно. А Малинка? Ты как? — перевел взгляд на нашего главного доктора.
— Я в порядке, — чуточку хрипло ответила та.
— Да что ей будет? — самую малость недовольно проворчала Эльба. — Отогрелась, отъелась и всё. Нормально она… Вон уже наших больных осмотрела всех.
— А этого? Смотрела?
— Вот еще его лечить… Он к нам убивать пришел, а мы его раненого лечить должны?
Я не стал возражать Эльбе, а продолжал смотреть на Малинку. Та сжала зубы и отрицательно помотала головой.
— Ира, — мягко начал я. — Возможно он действительно не стоит нашей помощи. Согласен с этим. Но давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны… Вот ты зашивала мне рану на лице. Скажи: тебе было трудно?
— Просто жуть как трудно!
— Это потому, что всё было в первый раз. Ты не знала, как и что делать… А вот потом, когда Ярику раны зашивала? Уже попроще было?
— Ну да…
— Потому, что какой-никакой опыт появился. Будет еще какая подобная рана — ещё легче пойдет.
— Я, кажется, догадываюсь к чему ты ведешь…
— А чего тут догадываться-то? Операции внутри тела ты никогда не делала. И я тоже тут ничем тебе помочь не смогу. Но. рано или поздно, такие раненые у нас будут. И я бы не хотел, чтоб ты лезла им внутрь, совсем ничего не представляя, что и как делать… А этот раненый… Отличный способ потренироваться… И, если и помрет под скальпелем — то и не жалко. А вот если с первого раза всё у тебя получится — то и пусть живет.
— Мне… Шиша, мне просто страшно лезть внутрь человека. До дрожи в коленках страшно.
— Я понимаю, Ира. Но представь, что это я лежу там на столе… И если мне не помочь, я, рано или поздно, умру.
Вот это ее проняло. Похоже, она действительно представила меня в таком положении и это ей не понравилось. Ну еще бы! Легко представить если я уже второй раз за месяц прохожу по краю. И ей приходится меня вытаскивать.
— Вот видишь?
— Хорошо, я попробую…
— Есть кто может тебе помочь?
— Да. Спица вон мне хорошо помогала в больнице. У нее хорошо получалось… И эта… Лахудра пленная… Тоже пускай помогает.
— Вот и отлично… Ступай. Посмотри, что там можно сделать.
— Хорошо.
Девочка вышла. Я же вновь перевел взгляд на Эльбу. Следующий вертящийся на языке вопрос — «Сообщили ли Ваське, что у нас все в порядке?» отпал сам собой. И сама Васька, и вся ее компания были тут же…
— Что у нас с охраной?
— Рыжик с Ратибором на мосту. Дежурят.
— Оружие?
— Рыжику я Данино ружье отдала. Ну это, где стволы один над другим. Ну то, что мы в супермаркете у охранников отобрали.
— Добро. Дальше.
— Темычу я отдала то ружье, что ты мне дал. А себе твое забрала. Ну, которое моим и было.
— Одобряю. Дальше.
— Толстому тот пистолетик, ну с барабаном который.
— Револьвер.
— Ну да… Толстому его отдала. Второй пистолет вот у меня.
— Дай сюда.
— Там всего два патрона, — просветила меня Эльба, с некоторым сожалением расставаясь с пистолетом. Ничего, перебьется. А то я без оружия чувствовал себя как голый. Если не хуже.
— Автомат?
— Так вот он тут тоже… В тумбочке. Всё равно патронов у нему нет совсем.
— Понятно. Дальше.
— Ну что еще? Свой обрез Темыч Синице отдал.
— А у этого… Раненого ружье было. Где оно?
— Оно сломалось.
— Как это?
— Ну когда я в него стреляла, я первым выстрелом в ружье попала. И там оно треснуло.
— Ну-ка, тащи сюда…
Помпа моего последнего противника действительно оказалась испорчена. Но не фатально. Одна дробина угодила в ствол, но мягкий свинец не смог пробить оружейную сталь. Так… Едва заметная вмятинка. Зато вторая дробина угодила в ложе. Расколов его напрочь… Мда… Такое не заклеишь. И изолентой не замотаешь… Но можно попытаться выточить заново. Вот только бы древесину подходящую подобрать. Понятно, что до заводского ложа будет далеко. Но стрелять оно все равно должно. В общем — смотреть надо. А патроны… Кстати, тут 12 калибр, как и на Эльбином. Вот пускай и забирает пока.
Ну, с оружием вроде разобрались. Теперь нужно решать, что делать дальше с Левашовскими. Терпеть под боком такую угрозу, которая может выстрелить в любой момент, я больше не намерен. Но и геройствовать в одиночку тоже не собираюсь. Хватит. Навоевался уже. Все нужно сделать максимально безопасно. С минимумом риска.
Но, для начала, нужно понять, как я докатился до жизни такой? Что на меня нашло? Почему я так тупо ломился все сделать один? Рэмбой себя почувствовал? Так нет же. Мне и страшно и больно. Так почему же я не пытался организовать ребят? Почему не попросил помощи у Гвоздя? (Где он, кстати? Мы тут уже три дня воюем, а он так и не объявился. Не спросил: «А где кино обещанное?», не поинтересовался даже «А что это вы тут делаете?» Тоже мне. «С-союзничек» называется!)
Сложный вопрос — почему? Начав анализировать свои ощущения я пришел к выводу, что не было одной единственной причины. Причин было великое множество. И, именно этот букет причин и привел меня к тому, что я опять валяюсь на больничной койке в крайнем истощении.
Ну, во-первых, это, конечно же, злость. Настоящий такой мужицкий гнев. Чистая ненависть. На первом этапе эта причина была основополагающей. Но после того как я собственноручно зарезал Стекляшкина — градус злости здорово упал. Не сошел на нет. Ни в коем разе. Но острота эмоций притупилась.
И тут выходит причина номер два. Чувство вины за смерть Дани. Да, умом я понимал, что ни в чем не виноват… Ну может только чуть-чуть. Но все равно, чувство вины грызло меня изнутри, заставляя идти вперед, терпя неудобства и находя в этом искупление. Я словно наказывал сам себя за смерть Дани.
И это все усиливалось третей причиной. Моим характером. Натуру так просто по мановению волшебной палочки не переделаешь. И я, что бы там себе не на воображал, не лидер. Я — одиночка. Как я тогда в самом начале говорил? Ценный специалист, а не руководитель? Вот я и повел себя как этот самый специалист. Мол, эту задачу все равно никто не выполнит лучше меня (не без оснований, конечно, но всё-таки) и, потому, помощь мне и не нужна. В итоге — без их помощи я все-таки не справился.
А ведь есть и четвертая причина. Я просто хотел защитить детишек. Нет, не в том смысле, что от злых пришельцев (хотя и в этом смысле тоже), но хотел защитить их от необходимости совершать убийства. Если я, взрослый, много повидавший человек вон аж до мальчиков кровавых в глазах докатился, то можно представить какой удар по психике получат их неокрепшие умы после первого убийства. Эльба вон смущается и даже чуточку сожалеет, что не смогла человека убить. Глупая. Её счастье, что не смогла…
— Шиша, — вышеупомянутая Эльба тормошит меня за плечо, — ты что, опять уснул? Что дальше-то делать будем?
— А? Да. Делать. — вынырнул я из сеанса самокопания — Даню… Вы не?…
— Нет, — вмиг скисла девчонка. И остальные гляжу — тоже носы тут же повесили. — Мы думали ты захочешь сам…
— Да. я буду. Но могилу выкопали?
— Нет.
— Надо! Там же, где всех хоронили. Рядом выкопайте.
— Хорошо.
— И это… Аню одну ни на миг не оставлять. Всегда чтоб рядом кт- то был.
— Да мы и так…
— Как она, кстати?
— Плачет… Как она еще может быть?
— Пусть плачет. Но глаз с нее не спускать.
— Да, мы понимаем же. Всё будет нормально.
— Хорошо. Тогда ты, Эльба, занимайся сейчас могилой для Дани, а я сейчас поем и мы с Толстым поедем на заправку… Торговаться.
— Зачем?
— «За шкафом»… У нас вон автомат есть. Такое оружие на руках, а мы им воспользоваться не можем. Патроны нужны. А где их тут еще можно взять кроме как у Длинного?
— Он не даст.
— Конечно не даст… Просто так. Придется торговаться. И дать что-то такое, от чего он точно не сможет отказаться.