соида, известного эллипсоида Красовского.
Как-то раз зашёл ко мне в кабинет познакомиться Видибура Юрий Алексеевич. Это был коренастый мужчина среднего роста, лет сорока пяти, с чёрными как смоль волосами. На его продолговатом лице выделялись крупный нос, глаза с добрым, проницательным взглядом. Походка напоминала повадки крадущегося зверя на охоте. Он осторожно подал мне руку, и мы поздоровались крепким рукопожатием, для простоты Юрий Алексеевич попросил называть себя Видибура. Я предложил ему стул. Поблагодарив, он присел, и началось наше знакомство.
Начал разговор Юрий Алексеевич, поведав о своём пути в геофизике, как молодым специалистом он с женой уехал в поле, как обаял свою Наталью модной в то время шляпой и «поплавком» на лацкане пиджака. Рассказал, что он работал в разных изыскательских организациях, что с уважением относился к Главному управлению геодезии и картографии при Совете Министров СССР (ГУГК СССР), почтенно называя его Дядя ГУГК[2]. Юрий Алексеевич знал многих известных геодезистов, геофизиков, геологов, гидрологов, да и сам был знаменит в этом кругу. Изыскатель от бога, Юрий Алексеевич был мастер рассказывать байки о жизни изыскателей. Понравился он мне своими рассуждениями о жизни, отношениями с полевиками, ненцами, хантами. Советуя, как вести себя, находясь в тайге, он говорил: «Мы в царстве тайги, тундры – гости, вести себя должны уважительно ко всему, быть чистоплотными и держать ухо востро».
Слушал я Видибуру с интересом и вспоминал свой первый полевой сезон. Бригаду нашу забросили ранней весной в тайгу, в район реки Ульт-Ягуны в Сургутском районе. Я осмотрелся: снег искрился на солнышке, вокруг стояли кедры-красавцы, от ветра они наклонили макушки, приветливо махая мохнатыми ветками, как бы приглашая в гости.
После вертолёта и городского шума от тишины тайги звенело в ушах. Воздух пьянил чистотой и запахом хвои, свежести добавлял лёгкий морозец. Очистили от снега площадку, установили палатку, внутри поставили раскладушки, собрали и затопили печку. На тайгу спускалась ночь. Геодезисты расправили спальники, под шум кедров и гул печки провалились в царство сна. Утро нас встретило оттепелью, тающим снегом и ярким солнцем. Бригаде из четырёх человек предстояло выполнить планово-высотную привязку аэроснимков и их дешифрирование. Вертолёт забросил к нам вездеход «ГАЗ-71» с водителем Валерой. Первый выезд – я сел на место рядом с водителем. Механик-водитель спросил:
– Куда?
– Прямо на север по просеке, – ответил я и наклонился над аэроснимками, чтобы следить за маршрутом.
Машина недовольно зарычала, рывком сорвалась с места, поехала. В этот миг неожиданно раздался звон разбитого стекла. Наклонённая поросль кедра, словно копьё, прошила лобовое стекло вездехода, прошла как раз над моим плечом и вышла в заднее окно кабины газушки[3]. Иголки молодого кедра медленно падали мне на колени. Водитель, обметая осколки стекла, бормотал себе под нос:
«Дальше Севера не пошлют». Я закурил, молча забрался на кабину вездехода, и мы продолжили путь.
Такие воспоминания у меня всплыли при беседе с Юрием Алексеевичем.
В этот момент мой взгляд упал на болтающуюся пуговицу на его пиджаке. Он заметил это и, чтобы разрядить обстановку, сказал:
– Институт, где я работаю, составляет проекты обустройства месторождений по добыче нефти и газа для Родины, – и, улыбнувшись, хитро добавил: – космические корабли тоже запускаем, пуговицу пришить некогда.
Видибура – человек талантливый, с великолепной памятью, хороший рассказчик. Имел привычку курить сигареты «Прима», водку пил со знанием времени и нормы, в шутку произносил: «Сто грамм водки при полевых работах – лекарство». А его отношение к чаю и трапезе – это просто целая стройная теория с рецептами.
Моя жизнь сложилась так, что наши дороги с ним неоднократно пересекались. В своё время мне довелось работать в том же институте, где трудился и Видибура, ездить в поле, на север Тюменской области, где бывал и Юрий Алексеевич.
Вспомнил я станцию Пурпэ. Работая главным геодезистом института «Гипротрубопровод», был направлен в командировку для проверки полевых бригад в район города Тарко-Сале. В поезде, на котором я ехал, отказало отопление, и я промёрз до костей. Вовремя подали автобус, северный вариант – тепло его салона настраивало на хорошее настроение.
– Мне до посёлка трубопроводчиков, возьмёте? – спросил у водителя.
– Доставлю до поворота, а там рукой подать, около трёх километров, – ответил водитель.
Убранство салона на восточный лад: бархат и бахрома. Чисто и тепло. Автобус катил по дороге, чувствовалась жёсткость, мороз стоял более пятидесяти градусов. На перекрёстке автобус остановился.
– Видишь, горят огни прожектора? Это посёлок, – сказал шофёр.
Я вышел и скорым шагом пошёл на свет прожектора в сторону посёлка. Тишина и туман вокруг не придавали уверенности, но и страха не было. Шёл и вдруг чётко услышал шаги за спиной. Повернулся – никого, прибавил ходу.
Добрался в посёлок я быстро, нашёл геодезистов. Они рассказали, что морозы уже неделю стояли под шестьдесят градусов – актированные дни. Немного погодя я понял, что слышал эхо своих шагов в морозном воздухе. Местные говорят: «Мороз шёл за тобой следом».
Северные истории хорошо вспоминать в тёплом кабинете. Особенно запомнилась наша совместная работа с Видибурой на Тазовской губе Ямала. Тазовская губа – это залив Обской губы Карского моря между полуостровами Тазовский и Гыданский. Длина её – более трёхсот километров, ширина – сорок пять. В неё впадают крупные реки Таз и Аур, здесь крепкие ветра, но щедрость губы царская. Красота её очаровательна – волны с гребешками пены. Изыскания перехода трубопровода через Тазовскую губу координировал Видибура.
Изыскательские работы выполнялись на землях родового угодья Ёпали Худи, это известный оленевод Тазовского района. У Ёпали обширные пастбища на побережье Тазовской губы и большое стадо оленей. Тундра летом – красивый ковёр из всех цветов радуги. На песчаных раздувах изобилие ягод: морошки, брусники. Здесь от гнуса спасаются олени известного оленевода Худи Ёпали. Благодаря Биндеру Олегу Лазаревичу, знаменитой личности в изысканиях, экспедиция была снабжена всем необходимым оборудованием, в том числе переговорным устройством и ноутбуком. Вся информация о проделанной работе передавалась в штаб – десятиместную палатку, – Видибура вносил её в таблицы на ноутбуке. Худи, указывая на мерцающий экран ноутбука, спрашивал: «Видибура, это что?». Юрий Алексеевич отвечал: «Координаты, друг, получили». Ненец радовался: «Хорошо, однако, Видибура, наливай!». В палатке стояла пятидесятилитровая ёмкость с бодрящим напитком. Ёпали выдали алюминиевую кружку, такая же была у координатора. Они наливали целебное бодрящее питьё и с удовольствием употребляли. Рецепт его остался тайной Видибуры.
Работы были завершены в срок, и тундровик великодушно пригласил Видибуру погостить в своё стойбище. Два сына оленевода, Илья и Макар, отслужившие в рядах Советской армии, накрыли стол в юрте. Стол ломился от мяса оленя, рыбы, дикоросов и хлеба, целебный напиток заменили огненной водой. Трапеза растянулась на несколько часов. По просьбе хозяина сыновья позвали шамана. Он прибыл на лодке. Разгорячённые гости решили помочь шаману выйти из неё. Лодка качнулась, и шаман оказался в холодной воде Тазовской губы. Его согрели, высушили одежду и, конечно, дали огненной воды. Завязался разговор о Севере, оленях, предках, сдабриваемый напитками и здоровой едой. Время от времени слушали пение шамана, вполуха – его пророчества, хотя и относились к нему с большим уважением. Закончилась беседа крепким сном под завывание северного ветра.
Худи Ёпали
На характер человека, живущего в тундре, влияет не только окружающая среда, но и традиции. Сыновья оленевода Худи Ёпали, Макар и Илья, живут одним чумом с отцом. Оба женаты, у каждого дети. Во время службы в армии они привыкли к другому укладу жизни. Не посоветовавшись с отцом, построили баню по «всем правилам» на берегу реки Пур. Худи разозлился на них не на шутку, ведь они нарушили традиции ненцев. А его друг, Видибура Юрий Алексеевич, строго спрашивал у сыновей: «Для чего ненцу баня в тундре?». Бригаду Леонида Георгиевича Орлова доставили в район стойбища оленевода на вертолёте. Над тундрой спускались сумерки, гидрологам хотелось побыстрее устроиться на ночлег, но до чума надо было пройти около километра. Семья Худи обрадовалась гостям, как старые знакомые, они обменялись крепкими рукопожатиями. Сыновья Ёпали предложили гостям ночлег в бане, так как в чуме было тесно. Река Пур спала подо льдом и толстым слоем снега, мороз крепчал. Гости и хозяева направились в сторону бани, и Леонид Орлов увидел вагончик, стоящий рядом с баней, в глазах его промелькнула искра счастья: судьба готовила тёплый ночлег. Указав на вагончик, Леонид спросил:
– В вагончике можно переночевать?
Сыновья Худи открыли дверь вагончика – он оказался до потолка полностью забит рыбой.
– Осталась только баня. Как говорится, на безрыбье и рак – рыба, – ответил Макар.
Баня, на первый взгляд, казалась тёплым приютом, но, переступив порог и включив фонарик, Орлов понял, что мечта о тёплом ночлеге сегодня развеялась как дым. Мороз угощал щедро. Делать нечего, гидрологи нашли хворост, обломки досок и фанерных упаковок и затопили печку, расположились на ночлег. Надеялись не замёрзнуть. Но щели между брёвен не давали шансов сберечь тепло внутри бани, ведь строили братья баню «на отвяжись». Около двух часов ночи Георгиевич услышал крик в чуме. Как настоящий герой, Орлов побежал к чуму на помощь кричащему. Забежав вовнутрь, он увидел Худи Ёпали, сидящего в центре чума с топором в руках, из носа у него текла кровь. Начавшаяся ссора между сыновьями и оленеводом грозила закончиться рубкой тех, кто нарушает традиции, но завершилась миром. В этой суматохе недосмотрели за печкой, и баня загорелась.