— А ваша жена?
— Перл? Она же совсем слепая!
— Вы считаете, что никого из них раньше не видели? -уточнил Денисов.
Нейбургер подумал:
— Может, вот эту…
Он неуверенно показал на фотографию потерпевшей из вокзальной комнаты матери и ребенка.
— А где, когда?
Что-то было в его голосе, потому что слепая жена Нейбургера окликнула его с дивана:
— А вы присядьте.
Денисов подвинул стул. Садясь, он коснулся скатерти, полотно действительно оказалось жестко накрахмаленным, стояло колом. Нейбургер вернул фотографии, прошел в глубину комнаты, к дивану, сел и, должно быть, сразу задремал. Денисов услышал его ровное сиплое дыхание.
— Вы не показали карточки Лиде-Зельде? — спросила Перл.
— Нет пока.
— Может, Шейна или ее сестра тоже кого-то узнают…
— Сестра еще не вернулась с работы… А что Вайнтрауб? -спросил Денисов. — Я смогу ему показать?
— Он совсем плох. Ему даже не сказали, что сестра убита.
— Вайнтрауб не знает об убийстве Сусанны Маргулис?!
— Нет.
— А его жена?
— Влада знает. Ей вы тоже можете показать. Но она приезжая… Из Латвии. В Москве у нее мало знакомых. И вообще… Ёся то в больницах, то в санаториях для старых большевиков, она с ним…
Коротким всхрапом Нейбургер обозначил с дивана момент своего внезапного пробуждения. Сразу поднялся.
— Положение такое… — Он поправил заправленные в сапоги брюки, прошел к дверям. — Пойдемте?
Где-то Денисов уже видел эту манеру носить сапоги поверх штатских брюк. Но у кого? Может быть, в старых картинах?
— …Богораз должен вам помочь. Бандитская память! Как у его деда — Мордехая! Его и назвали Менлин в честь деда…
— Менлин? — У еврейских имен была странная трансформация. — Не Мордехай?
— Кто знает, тот не спутает, — солидно объяснил Нейбургер.
«Нужен ли этот экскурс в жизнь чудом сохранившегося под Москвой старого еврейского местечка, этого штэтла, состоящего из одного-единственного дома», — подумал Денисов.
Розыск преступника, совершившего зверское убийство на Павелецкой, ни на йоту не продвинулся оттого, что он обрабатывал версию о связи между обоими нераскрытыми убийствами.
— …Мулим — от Мейше, а Менлин — обязательно от Мордехая. Так было… — старик продолжил. — А теперь моего внука зовут Рамон — отцу, видите ли, захотелось; он с женой ездил в Испанию. А дочь — Наташа…
— Менлин… — Денисов удержал в памяти имя кооператора. — И в паспорте так же?
— Этого я не ведаю, я не милиция. Откуда я знаю, что записано у Лиды-Зельды? Для меня она все равно Зельда, пусть там будет Прасковья или Елизавета… Какая разница?
Имя, однако, имело значение, и Нейбургер тут же это подтвердил:
— Если у человека еще до его рождения умер отец, то его обязательно называют в честь умершего…
В прогоне показалась молодая женщина в юбке, в майке на тонких, скрученных в шнурок бретельках.
— Добрый день, — она обошла Денисова и старика, колыхнулась разгоряченным телом, теплый воздух вокруг нее тоже колыхнулся.
— Добрый день, — старик проводил взглядом ее выступавшую из майки, открытую спину.
— Это сестра Шейны Полина… Вы о ней спрашивали. Она жена второго брата Богораза.
«Люди, обосновавшиеся в доме еще с «до войны», — подумал Денисов, — строили дом, как корабль или крепость. Как Ноев ковчег, куда забрались все родственники, чистые и нечистые. Старики умирали, дети рождались в пути. А корабль плыл, то есть стоял… И такой Мафусаил, как старик Нейбургер, мог еще перечислить весь экипаж и всех пассажиров с самого отплытия…»
— Полина — это единственное имя? Или… для домашнего употребления… — Денисов продолжал упорно цепляться за все, что могло в дальнейшем пригодиться.
— Родители назвали ее Идес… Вы уже идете к ней?
— Я думаю, успею еще позвонить.
— Это за теми домами!
У девятиэтажного здания на скамье коротали время пенсионеры. Рядом с телефонной будкой в коляске спал ребенок, его мать звонила по телефону.
Денисов присел на край скамьи и тотчас почувствовал, что его клонит в сон.
Женщина в телефонной будке все время двигалась, не стояла на месте, голова с трубкой была в кабине то слева, то справа, разговор, казалось, вот-вот прервется, а он продолжался и продолжался.
Денисов поднялся.
— За домом еще телефон, — сказал какой-то старик в очках, в шляпе. — Эта будет звонить, пока ребенок не проснется.
По другую сторону дома телефонная кабина оказалась пустой, Денисов набрал номер Бахметьева. От трубки стойко пахло духами.
— Слушаю, — сказал Бахметьев.
— Это Денисов… Пока ничего.
— У нас тоже.
Взаимоинформация не заняла и минуты.
— Вся Москва у телевизоров, смотрит визит президента… — посетовал Бахметьев. — Ни одного преступления по городу, кроме нашего. Вилов уже спрашивал о тебе: «Что он делает?»
— Я как на острове… — Денисов собрался с мыслями. -Никто отсюда не уезжал уже лет пятьдесят! Рождались, умирали… Есть тут один старик — он видел здешних прабабушек, поэтому все может сказать о правнучках…
Бахметьев вздохнул:
— Какой смысл в этом? — ему не приходилось раскрывать преступления самостоятельно.
— Мы мало знаем о потерпевших, а об одной вообще ничего. А ведь они прожили жизнь.
Он возвращался мимо того же крыльца. Коляска с ребенком все стояла у телефонной будки. Денисов возвращался, а женщина все еще говорила…
Полина успела переодеться — вместо майки с перекрученными узкими бретельками на ней теперь был халат, под ним черный купальник, который просвечивал, пока она стояла на пороге террасы.
— Заходите. Только у меня не убрано… — Руки женщины были заняты — она закалывала на затылке иссиня-черную толстую косу. Во рту торчали шпильки. — Сейчас…
— Я из милиции.
— Шейна, сестра, мне сказала… — Женщина потянулась лениво-кокетливо. Она была босиком, звонко прошлепала в комнату. — Пожалуйста!
Он прошел внутрь.
Две небольшие комнаты, кухня. Из-за жары все было завешено, плотно укутано. Чтобы охладить дом, хозяйка вылила на пол не меньше ведра — вода еще стояла у порога.
«Значит, тут все и произошло».
Денисов обратил внимание на дверь. Цилиндровый замок выглядел довольно старым.
— Вы его меняли?
— Нет.
— Выходит, эксперты не брали на исследование…
— Брали. Потом вернули.
Он обнаружил накладку, допущенную следствием. В цилиндровых замках возможность отпирания зависела от поворота цилиндра в патроне. Ключи, отмычки этой конструкции лишь контактировали со стенками скважины и со штифтами. Чтобы установить следы, цилиндр требовалось распилить вдоль скважины и произвести осмотр и микроскопическое исследование. Этот замок распиливанию явно не подвергался.
— Как мне называть вас? — спросил Денисов. — Полина?
Идес?
— Как назовете… — Повторялась та же история с именами. — Тетка вообще меня зовет Лейбла. В честь деда…
Он не стал комментировать.
— Что-нибудь осталось тут от прежней владелицы?
Полина огляделась. Низкая широкая тахта, ковер, журнальный столик.
— Нет, пожалуй… — Она подошла ко второй комнате, там была детская.
— Тут тоже все наше. Кровать мы выбросили… — Полина отошла к двери. — Вообще навели порядок. Тут была одна рухлядь. Часть выбросили, часть сожгли. По-моему, ее ничего. Хотя…
Они вышли на террасу.
— Стол этот. Сто лет еще простоит.
— Крепкий…
Денисов не ошибся. Убитая и ее соседи, проживавшие в штэтле, не были людьми большого достатка. Совершая преступление, убийца не мог рассчитывать на то, что внезапно разбогатеет.
— Стол так и стоял здесь?
— Нет, — Полина вернулась в комнату. — Стол стоял против ее кровати, у окна. А сбоку был диван, черный, под кожу, с валиками и спинкой. Да… — Она вспомнила о чем-то. -Сейчас я вам принесу. — Откуда-то из террасы появилась недорогая стеклянная ваза, с четырехугольным раструбом. -Это возвышалось посреди стола. Тетка ставила в нее георгины…
Сбоку, за окном виднелась грядка с цветами.
— Я думал — тюльпаны… — Денисов не без умысла назвал сорт, луковицу которого он нашел в цветнике на могиле убитой. Полина никак не отреагировала. — Вы были у нее на кладбище?
— Мы приехали на другой день после похорон. Телеграмма запоздала.
— А потом?
— Нет, сначала все некогда было. Потом как-то забылось. -Полина поправила на шее под халатом купальник…
«Наверное, тоже собиралась на пруд», — подумал Денисов.
Заметив, что Денисов все еще смотрит на грядку, прилегающую к забору, она объяснила:
— Это Еси, ее брата…
У самой Полины под окнами не было ничего, кроме обильно разросшихся корней ревеня и нескольких кустов крыжовника.
— За садом Влада следит, его жена.
Они вышли на террасу.
— Дом этот записан на вас? На мужа?
— На меня, — она отчего-то покраснела. — Я вхожу в более близкий круг наследников как дочь сестры. Мой муж приходится ей внучатым племянником.
— Он не живет тут?
— Он служит, — она незаметно снова поправила купальник. — В Белоруссии. Скоро я с ребенком еду к нему в отпуск.
— У вас сын?
— Да, сейчас он на даче. С детсадом.
— Вам… здесь одной… — Денисов не сразу подыскал сло-| во. — Спокойно? После того, что произошло?
— Я ведь ничего этого не видела.
— Вы бывали тут при жизни погибшей?
— Два раза. Тетку я помню плохо… Чаю хотите? У меня жасминовый. Он уже заварен. — Полина прошлепала на кухню, крикнула оттуда: — Может, кофе?
— Лучше чай.
Она вернулась с заварным чайником; чашки, блюдца нашлись в стенном шкафчике. В нем же была и сахарница.
— Муж вашей сестры, Шейны, — спросил Денисов, — он заканчивал Институт народного хозяйства?
— Экономический… — Она разлила чай, принесла из кухни еще круглую хлебницу с печеньем.
— Он был дружен с покойной?
— Что вы! — Полина махнула обнаженной до белых полных подмышек рукой.
— Он бывает здесь?
— Сестра заходит часто.