Был предложен в авторы «словутьный певец Митуса», но оказалось, что «митуса» не собственное имя, а обозначение церковного певчего — регента. Кроме того, все исследователи представляют себе автора «Слова» человеком зрелых лет, умудренного опытом, может быть, уже «в серебряной седине», как и воспетый им Святослав, а «словутьный певец» упомянут в летописи спустя 56 лет после того, как в 1185 году была написана поэма.
Назывался в числе авторов тысяцкий Игоря — Рагуйла; другие исследователи считали более подходящим сына тысяцкого, бывшего вместе с Игорем в плену. Писатель Иван Новиков соединил сына тысяцкого с упомянутым выше знатоком Апокалипсиса Тимофеем и получил в результате такого противоестественного слияния имя и отчество автора «Слова» — Тимофей Рагуйлович.
Поиски, ведущиеся по какому-нибудь одному случайному признаку, простому упоминанию в летописи, не могут нас удовлетворить. Нужны более надежные критерии, сочетание нескольких признаков.
Десятки вопросов должны быть заданы по поводу каждой кандидатуры в авторы «Слова». Необходимо составить, так сказать, «правила игры» или условия задачи: в каком социальном кругу искать автора, в каком княжестве, каково отношение автора к церкви, державшей тогда в своих руках письменность, откуда автор почерпнул свои глубокие исторические знания, почему автор блестяще знает военное дело, соколиную охоту, на каком диалекте написано «Слово» и т. д.? Полем нашего поиска будет сама поэма, где личность автора, его симпатии и антипатии, его познания обрисованы достаточно рельефно. Но, кроме того, нам следует углубиться и в обширный лес русской письменности XII в. вообще, где легко заблудиться в сопоставлениях и аналогиях, где содержится не меньше загадок, чем в самом «Слове», но там могут быть найдены писатели или летописцы, близкие по духу и по стилю к нашему замечательному анониму.
По поводу социальной среды автора разногласий в науке нет. Автор «Слова» принадлежал к дружинному рыцарскому слою и, вероятнее всего, к его боярской верхушке. Знание военного дела, умение изобразить движение многотысячных конных войск, иссушающих потоки, притаптывающих холмы и овраги, великолепное звукоподражательное описание скачущей галопом конницы («с зарания в пяток потопташа поганые полки половецкие…») говорят об авторе как о воине. Тонкое знание дорогого европейского и восточного доспеха говорит о нем как о воине высшего разряда. Широкая образованность, знание княжеской генеалогии, внутренняя убежденность в своем праве судить самих князей (и в первую очередь Игоря) — все это подкрепляет мысль о принадлежности автора «Слова» к боярству, которое в то время нередко выражало общенародные интересы: заботилось об обороне Руси от половцев, пресекало по мере сил разорительные княжеские усобицы.
Какому князю служил или какому князю был близок автор? Здесь мне придется вступать в дискуссию с большинством исследователей. Обычно считается, что автор «Слова» — лицо, близкое к Игорю Святославичу Северскому или к его двоюродному брату Святославу Всеволодичу Киевскому. Но так ли это? «Слово о полку Игореве» — страстный, могучий, как звон набата, призыв к единым действиям враждующих князей, призыв, ставший необходимым в результате неосмотрительных, торопливых действий Игоря, погубившего все свое войско и широко распахнувшего перед врагом ворота Руси.
Не сепаратный поход с небывалым трагическим исходом, а реальная угроза вторжения победоносных войск Кончака, уже громившего города рядом с Киевом, за Днепром, — вот что было причиной и предметом поэмы. Игорь в поэме осужден: его клянет вся католическая и православная Европа; из-за него-печаль и туга нависли над русской землей, из-за него поэту приходится вспоминать самые черные времена прошедшего столетия, когда пахари не пахали пашен, а только вороны летали над полями… Источником тогдашних зол назван родной дед Игоря и Святослава — Олег «Гориславич». И если поэт все же подчеркивает мужество Игоря, его личную отвагу, рыцарственность, то это не потому, что он воспевает Игоря, а потому, что он как бы выгораживает его, хочет всех князей примирить с тем князем, на земле которого бесчинствуют победители-половцы. Игорь приехал в Киев просить помощи, войск. Очевидно, не все князья соглашались принять участие в борьбе с врагом — ведь ускакал же домой с поля сражения как трус, как изменник, смоленский князь Давыд Ростиславич, когда Святослав Киевский повел полки на Кончака, обнаглевшего после победы летом 1185 г.
Заботясь о благе Руси, призывая помочь Игорю, автор «Слова» не прощал ему гибели русских воинов, но призывал встать «за раны Игоревы», чтобы предотвратить новые несчастья. Ради этого поэт использует самое сильное поэтическое средство: он заставляет княгиню Ярославну взойти на стены Путивля и отсюда, через все Половецкое поле призвать помощь всех стихий ее Игорю, Игорю, обагренному кровью ран, измученному жаждой в поле безводном. А слушатели поэмы, киевляне, двор Святослава, съехавшиеся сюда князья уже знали, что нет Путивля, что подожженные половцами уже отгорели те заборола, с которых Ярославна обращалась к солнцу, ветру и Днепру Словутичу. Ярославна как бы олицетворяла ту часть Руси, которую беспощадно разгромили половцы. Если бы автор «Слова» принадлежал к окружению Игоря, он не стал бы, не мог бы писать, как все хулят его князя, каким злодеем был его дед. Характерно, что в поэме не упоминается Северское княжество Игоря, не описывается возвращение Игоря в свой город, ни слова не говорится о воинах Северской земли, увлеченных Игорем в степь.
Автор «Слова» употребляет для Игоря, Святослава и их родичей собирательное имя «Ольговичи», которое никогда не применяли в летописях самой княжеской ветви. Окружение Игоря Северского, как та среда, где родилась поэма, должно отпасть. Имя «Ольговичей» заставляет усомниться и в близости автора к Святославу Киевскому, тоже «Ольговичу» родом, хотя автор поэмы полон почтения к этому князю, как и все киевляне, дважды помогавшие Святославу овладеть великокняжеским престолом, несмотря на его военные поражения в борьбе за Киев. Святослав в поэме как бы вынесен за скобки династических размежеваний.
Возможно, у нас есть средство точнее определить династические симпатии автора «Слова»: «златое слово», призыв к разным князьям только на первый взгляд производит впечатление широкого, повсеместного призыва «затворить ворота Полю». Мелькают города во всех концах Руси: Чернигов и Владимир на Клязьме, Полоцк и Галич, Владимир-Волынский и Смоленск… Но черниговского князя «Ольговича» автор не приглашает к бою с половцами. Полоцкие князья далеко, у них свои заботы, и их автор тоже деликатно обходит. Приглашен такой могущественный князь, как Ярослав Галицкий, отец Ярославны, а уже Всеволоду Большое Гнездо, родному дяде княгини, говорится: «если бы ты мог…» Дальше идут смоленские Ростиславичи и средние и малые князья Волынской земли. К сожалению, до сих пор не обращалось внимания на перечень князей в целом. Комментаторы «Слова» выясняли личность каждого отдельного князя, не касаясь полного списка упомянутых лиц. А между тем в таком рассмотрении заключается ответ на очень важный вопрос.
Составим генеалогическую таблицу князей (кроме Ярослава Осмомысла), которые реально призывались «вступить в стремя». Оказывается, из нескольких десятков русских князей, живших в 1185 г., автор «Слова о полку Игореве» обращается только к девяти князьям, связанным ближайшим родством. Все они, как говорили летописцы, принадлежат к «Мстиславову племени», к потомкам старшего сына Владимира Мономаха — Мстислава Великого. В перечне упомянуты только внуки и правнуки этого прославленного князя, вплоть до совсем юных «троих Мстиславичей», полки которых водили еще их воеводы (рис. 35).
Рис. 35. Генеалогическая таблица потомков Мстислава Великого и их врагов (в рамках имена князей, упомянутых в статье).
Для прочности исторических выводов нередко бывает важно учесть не только то, что сказано, но и то, о чем умолчано. Перечень князей, приглашаемых под знамена Святослава (кстати, по матери тоже принадлежащего к «Мстиславову племени»), составлен тенденциозно. В него не включены некоторые князья, только год тому назад участвовавшие в походах против половцев. Тенденция здесь все та же — умалчиваются князья, не принадлежащие к любимцам автора. В перечне нет ни одного княжича из «Ольговичей». Не упомянуты сыновья князя Юрия Туровского, известного в качестве «злодея Мстиславичев». Обойдены призывом сыновья князя Владимира Мстиславича, формально принадлежащего к «Мстиславову племени», — Владимир был сыном Мстислава, но сыном от второй жены, и всю жизнь он враждовал с основными потомками своего отца. Автор «Слова» не обратился с призывом к сыновьям «Мачешича», хотя уделы этих князей были расположены у самого театра военных действий, на Днепре, под Киевом, у Триполья.
Такое выборочное отношение к своим современникам драгоценно для нас: пристрастие автора, выраженное так определенно и последовательно, позволяет разгадать княжеский лагерь, к которому принадлежал автор «Слова». Это лагерь потомков Мономаха и его сына Мстислава. Внук Мстислава, Рюрик Ростиславич, был в это время Киевским великим князем, соправителем Святослава.
Когда поэту, уставшему описывать крамолы и усобицы Олега, нужно было противопоставить ему положительных героев, он назвал «Старого Владимира» Мономаха и его правнука Рюрика Ростиславича.
Вот здесь, в окружении Рюрика, в Киеве и следует искать нашего поэта. Рюрик почтительно относился к старейшему Святославу Всеволодичу (тогда два князя из разных княжеских домов правили в Киеве одновременно), но постоянно стремился поднять его (и в особенности его брата Ярослава Черниговского) на активную борьбу с половцами. Симпатизируя Рюрику, поэт не унизился до придворной лести, но сдержанно и достойно показал Рюрика продолжателем дела Мономаха.
В начале статьи была поставлена задача — выяснить «вторую профессию» автора «Слова о полку Игореве». Он выступает, прежде всего, как поэт, но не нужно забывать, что он одновременно является историком.