— Здравствуй, Ефим Петрович,— подошёл к нему Максим.
Проскуряков глядел перед собой набухшими от дурной крови глазами и молчал.
— Ты меня узнаешь? — закричал ему М(аксим) в самое ухо.
Тот долго глядел на него бессмысленным взглядом и покачал головой, еле выговорив:
— Нет, не знаю тебя…
— Я — Кужель. Максим Кужель.
Равнодушно:
— Ааа, помню.
— У тебя хлеб есть?
— Есть. Вот бери, мне всё равно конец.
М(аксим) заглянул в мешок. Там было с горсть хлебных крошек, немного ржаных сухарей и один окаменевший коржик. Максим присел около стены, сгрыз коржик, несколько сухарей,— Проскуряков тем временем помер,— он закрыл ему глаза и, ещё немного поотдохнув, пошёл дальше».
В этом варианте уже больше подробностей, рассказ от лица Максима Кужеля заменён авторским рассказом, дающим больше возможностей для описания. Кроме того, в этом варианте писатель окончательно отошёл от своего первоначального замысла, ставшего лишь несущественной деталью более значительного эпизода — даже само слово «стонет», явившееся толчком для создания эпизода, здесь отсутствует. Но и этот вариант не удовлетворил писателя: ничего не говорило читателю и уводило его от основной сюжетной линии новое имя — Проскуряков. Эпизод терял большую часть своей выразительности. Чтобы читатель в полной мере ощутил, что встретились не чужие люди, а знакомые — знакомый Максима Кужеля должен быть в то же время и знакомым читателя, известным ему по прочитанной части романа.
Следующая запись начинается словами: «В Оленичеве Максим встретил кума Миколу. Старик сидел, прислонившись к церковной ограде». Так был найден персонаж, не дробивший сюжета,— кум Микола, который вместе с Максимом весною 1918 года на своих чубарых волах выезжал пахать отобранную у помещика землю.
Было найдено имя, и дальнейшая работа велась уже над выявлением черт, присущих именно куму Миколе.
«Старик сидел, прислонившись… к каменной стене дома, и умирал, обняв большой мешок. Голова его была замотана штанами, сам он был закутан в сшитое из разноцветных лоскутьев ватное одеяло и подпоясан ружейным погоном.
— Здравствуй, Николай Петрович,— подошёл к нему Максим.
Кум Микола поглядел на него набухшими от дурной крови глазами и промолчал.
— Ты меня не узнаешь?
Тот долго вглядывался в него набухшими от дурной крови, уже потухающими глазами и еле слышно проговорил:
— Нет… Не узнаю.
— Я — Кужель. Твой кум Максим Кужель.
— А‑а‑а,— равнодушно протянул кум Микола.— Помню.
— У тебя хлеб есть?
— Есть, есть, вот бери…
Максим — в мешок. В мешке — сапожный товар, моток бикфордова шнура, три пары новых галош, сломанный телефонный аппарат, пачка почтовой бумаги, голова обвалянного в махорке сахара, пачка граммофонных пластинок, ременные гужи, синего хрусталя графин, и на самом дне — немного ржаных сухарей, с пригоршню хлебных крошек и один окаменевший коржик».
Тут уже прояснилась важная деталь для характеристики кума, раба своего хозяйства,— большой мешок, набитый не только нужными вещами, но и совершенно бесполезным барахлом. Однако и это было не всё: Артёма Весёлого не удовлетворяло место, где разыгрывалась сцена. Чтобы подчеркнуть индивидуализм кума, писатель уводит его из большого села, от людей — зачёркивает предлог «в» и пишет поверх него «за». Теперь первая фраза принимает такой вид: «За Оленичевом — в открытой степи — Максим наткнулся на кума Миколу». Дальше, заметив, что точное наименование места «за Оленичевом» является ненужным повторением ранее сказанного и не столь уж важного для эпизода, Артём Весёлый опускает его и начинает прямо: «В открытой степи Максим наткнулся на умирающего кума Миколу. Обняв объёмистый мешок, он сидел при дороге».
Итак, были найдены имя персонажа, место действия, написан разговор Максима с кумом, была найдена такая деталь, как мешок кума. Но Артём Весёлый чувствовал незаконченность эпизода, его слишком краткое, молчаливое завершение. Нужно было, чтобы мешок не заслонил человека, нужен был звук человеческого голоса. И писатель за словами «…и один окаменевший коржик» приписывает ещё строчку: «— Максим Ларионыч… Христа ради…— начал было кум Микола, но смерть»… Запись осталась неоконченной: слова кума ничего не значили, писатель слышал звук голоса, но не слышал слов. И начинаются поиски слов: «Скажи ты семейству моему…», «передай», «станица… Баба моя и всё семейство…» И наконец: «Максим Ларионыч… Христа ради… Станица… Чубарые волы… Баба моя… И всё семейство…— начал было кум Микола, но — последние удары кашля, хрип, всхлип и — готов.
Максим закрыл ему полные слёз остановившиеся глаза».
Эпизод вошёл в 3‑е издание романа «Россия, кровью умытая». Он завершил цепь представших перед глазами Максима Кужеля ужасных картин отступления.
Третье, дополненное издание «России, кровью умытой» (1935) значительно отличается от двух первых: добавлена новая глава «Смертию смерть поправ», объединены в одну главы «Над Кубанью-рекой» и «Крутая гора», количество этюдов увеличено до одиннадцати.
И, наконец, четвёртое — последнее прижизненное — издание (1936) было дополнено новым этюдом «Побратимы».
Артём Весёлый намеревался продолжить работу над романом. В 1936 году после беседы советских писателей с маршалом В. К. Блюхером, во время которой обсуждался вопрос о создании коллективной истории 30‑й Чонгарской дивизии, Артём Весёлый дал интервью корреспонденту журнала «Книжные новости». В этом интервью он сказал: «Я бы взял главу о Перекопе. (…) Эта глава о Перекопе не выпадает из моей основной работы — романа „Россия, кровью умытая“. Я дорабатываю его. В нём должно быть ещё два-три десятка этюдов и четыре большие главы: Февральская революция в Петрограде, Октябрьская — в Москве, Южный фронт — с рейдом Мамонтова и Перекоп. С введением этих глав и пересмотром уже напечатанных книга станет шире, глубже и зазвучит по-новому, охватив предреволюционный период с 1916 года, революцию и весь цикл гражданской войны на территории России. Из романа будут выброшены все места, кажущиеся мне слабыми или неподходящими, и введено несколько новых этюдов, в частности этюд о Ленине».
В другом выступлении этого же времени писатель определил и приблизительный срок завершения романа: «Работу над этими четырьмя-пятью главами я продолжаю, думаю, что с ней справлюсь и года через два закончу совсем».
Жизнь писателя в 1939 году трагически оборвалась.
Роман «Россия, кровью умытая» печатается по однотомнику Артёма Весёлого (М, «Художественная литература», 1970). Текст романа сверен с сохранившимся в архиве писателя рабочим экземпляром — текстом, подготовленным и выправленным автором для 4‑го, последнего прижизненного издания.