ой земле, Игнатий Трофимов, умело организовал отдельные этапы перехода [Иустинов 1910: 137–141]. Слава, которую приобрели федосеевские монастыри, привлекла внимание польских солдат, и они своими частыми посещениями стали причинять им большой ущерб. Однажды неожиданно монастыри были окружены сильным военным подразделением. Грабители потребовали сокровищ, которыми издавна, как они предполагали, владели старообрядцы. Во время нападения в перестрелке был убит казначей Даниил, а многие старообрядцы были ранены. Но федосеевцам не давали покоя и пришедшие на эти земли российские войска. По этой причине, а также потому, что на Новгородско-Псковской земле репрессии в отношении к старообрядцам уже не были такими суровыми, Феодосий Васильев стал ходатайствовать о возвращении в Россию. С этой целью в 1708 г. он лично отправился в Новгород, где при поддержке Захара Бедринского добился согласия князя Александра Меншикова на переселение старообрядцев из Польши в имение князя в Вязовской волости Великолукского уезда. Так, после 9 лет существования, исчез первый крупный хорошо организованный центр федосеевцев на территории бывшей Речи Посполитой [Описание документов и дел 1868: 435, № 386/257; Попов 1869а: 83–85; Иустинов 1906: 413–414, 604–605].
Вязовская стала новым религиозным центром федосеевцев, в котором с 1706 г. (после переселения из Польши) действовал упомянутый Захар Бедринский с сыном Илларионом. Из-за большого количества возвращающихся из Польши федосеевцев многие были вынуждены поселяться в других местах на Новгородско-Псковской земле [Есипов 1861–1863: 97; Иустинов 1906: 605]. Часть старообрядцев, вероятно, остались в Польше, некоторые могли переехать в Курляндию, которая находилась в ленной зависимости от Польши и где уже с 1659 г. жили старообрядцы в деревне Лигинишки (ныне Лигинишская улица в Даугавпилсе, Liginiśku iela) [Хронограф: 3 об.]. Поселение федосеевцев в Вязовской оказалось неудачным предприятием, так как земли там оказались неплодородными и они были не в состоянии прокормиться. Вдобавок по региону прошла пандемия чумы, которая лютовала в 1710–1711 гг. и унесла жизни большого количества переселенцев. В 1710 г. федосеевцам, благодаря поддержке шляхтича Дмитрия Негановского, удалось добиться от Меншикова царского указа о переселении за Псков. Здесь им выделили «мызу» (имение) Ряпино, расположенное в Юрьевском уезде (Юрьев – ныне Тарту), в нескольких верстах к западу от перешейка, соединявшего озеро Пейпус (Чудское) с Псковским озером. Первым прибыл сюда Бедринский с сыном, других должен был переселить воевода новгородский Яков Корсаков. Однако он медлил, по-видимому ожидая от федосеевцев взятки. Обеспокоенный волокитой, в мае 1711 г. Феодосий Васильев решил лично съездить в Новгород. Там он неожиданно был выдан Корсаковым митрополиту Иову [Попов 1869а: 85–86; Иустинов 1906: 606–608]. Подорванное здоровье Феодосия не выдержало бесконечных допросов, и 23 августа 1711 г. предводитель согласия скончался в тюрьме. 27 ноября его тело было тайком выкопано и перевезено в Ряпино, куда вскоре Корсаков переселил очередную группу федосеевцев. Покойный Феодосий Васильев был объявлен святым [Павел Любопытный 1863: 56; Иустинов 1906: 613–614], а Ряпино, включавшее 72 хозяйства, расположенные в 6 деревнях [Описание документов и дел 1868, № 386/257: 435], стало новым федосеевским центром.
Положение федосеевцев ухудшилось после издания в 1716 г. царского указа, вводившего обязательную регистрацию старообрядцев и выплату ими двойного налога. Указ этот предписывал также обязательное совершение исповеди в официальной церкви [ПСЗРИ/6/2991: 136]. В очередном указе, изданном в 1718 г., всем верующим предписывалось участие в праздничных службах в православных церквях, а за невыполнение предписания, касающегося исповеди, предусматривались штрафы. Так как многие деревенские священники из сочувствия раскольникам или, напротив, из страха перед старообрядцами могли выдавать ложные справки, в указе были предусмотрены наказания и для приходских священников, вплоть до лишения их священного чина [ПСЗРИ/6/3169: 544–545]. Поводом ликвидации поселений федосеевцев в Ряпине стала измена двух членов общины: наставника Константина Федорова, ставшего священником православной церкви, и Петра Тюхова (беглого солдата) [Иоаннов 1855: 16; Макарий 1855: 269; Есипов 1861–1863: 89–90]. Однако искоренить религиозное мировоззрение, проповедуемое преемниками Феодосия Васильева, церковным и государственным властям не удалось.
Община федосеевцев сумела значительно расширить свое влияние, так что в ее сфере действия оказались почти все Новгородско-Псковские земли. Предводителям общины, во главе с сыном основателя Евстратом Феодосиевым, его дядей Егором, Терентием Васильевым и Иваном Бедрой, удалось скрыться на территории Речи Посполитой, в имении «пана Ельзана» [Иустинов 1910: 483–484], <т. е., по-видимому, Георга Константина Гильзена, мариенгаузенского старосты (| 1737)> С этого времени отмечается массовое бегство федосеевцев в Курляндию и в Польшу, а вместе с тем интенсивная колонизация малонаселенных и слабо освоенных районов. Наибольшая переселенческая активность пришлась на 1721–1724 гг., когда в России, на Новгородско-Псковских землях, начали приводиться в действие упомянутые выше царские указы. Для их исполнения в Псковскую епархию был направлен поручик Петр Зиновьев, который собирал подробнейшие списки старообрядцев, взимал налоги, штрафовал раскольников, проживавших в окрестностях Ямбурга, Пскова, Нарвы, Копорья, Дерпта. Самая многочисленная община федосеевцев находилась в имении князя Меншикова в Копорском уезде. Все поселившиеся здесь старообрядцы были беженцами с Новгородской земли [Описание документов и дел 1868: 662–663, № 608/266; № 491/275: 560–561]. В Новгородской епархии поручения властей исполнял поручик Иван Коптелов, который регистрировал сторонников старой веры и взимал деньги с жителей Торжка, Порохова, Вышневолоцкого Яма, Крестецкого Яма, Решевского Яма и многих других поселений. На родине Феодосия Васильева, в Крестецком Яме, никто не исповедовался у православных священников и не обращался к ним для совершения других религиозных треб. Оба упомянутых выше офицера, имея специальные полномочия, получили довольно крупные суммы денег с обнищавших федосеевцев. Из-за бесконечных поборов многие жители федосеевских поселений бросали свое имущество и часто бежали в Польшу только с тем, что могли унести в руках. Возвращение их в Россию был практически неосуществимо, так как, независимо от меры наказания, которое их ожидало, они лишались имущества, которое конфисковывалось сразу же после того, как они покидали страну [Описание документов и дел 1868, № 260/261: 256–267, 662, прил. XIX: CXXXV–CXXXIX; Синайский 1895: 207–208].
В 1724 г. в Польшу перебежал и бесконечно преданный старой вере Игнатий Трофимов, действовавший в окрестностях Старой Руссы, о котором я уже упоминал выше. В течение 25 лет он умело скрывался от властей, показывал дорогу и организовал многим федосеевцам бегство в Польшу. До 1740 г. Трофимов играл выдающуюся роль среди федосеевцев, колонизовавших польскую территорию [Иустинов 1910: 138–139, 142, 690–692].
Фото 3. Моленная в Водилках
В Польских Инфлянтах, в Курляндии и в Литве старообрядцы поселялись прежде всего в лесных урочищах, принадлежавших частным землевладельцам, или в королевских лесах [Памятная книжка 1885: 337]. Общины первоначально ограничивались скитами, потом стали поселяться группами в несколько семей, потому что так было легче выкорчевать лес и подготовить почву к посеву. Со временем крошечные поселения превращались в деревни в 8—10 дворов, отдаленные друг от друга на расстояние 2–4 км [Заварина 1955: 32].
Так же как и на Ветке, большинство землевладельцев поначалу не брали с федосеевцев никакой платы, довольствуясь небольшим оброком, вносимым грибами, ягодами, орехами, медом или дровами [Волков 1866: 51; Ю-ов 1871: 2]. По истечении «вольных» лет, когда федосеевцы успевали обжиться, владельцы имений начинали взимать плату. Арендные платежи взимались не подушно, а в зависимости от площади арендуемой земли. Чаще всего на один крестьянский двор приходилась четверть, треть или половина волоки [Заварина 1955: 36]. Поначалу арендаторы не подписывали никаких договоров, а затем землевладельцы стали составлять соответствующие контракты. Так, например, в 1769 г. было составлено соглашение между старообрядцами и уполномоченным Иеронима Радзивилла. По договору аренды угодий во Франтовской волости Невельского уезда оплата осуществлялась согласно инвентарю 1750 г. В договор было включено важное для старообрядцев условие, в котором оговаривалось, что после внесения платежа они имеют право переселиться туда, куда захотят [Сементковский 1872: 18].
Переселившись в Польские Инфлянты, федосеевцы столкнулись с осевшими здесь намного раньше, еще в конце XV в., представителями великорусской народности, которые были вынуждены выехать за пределы Московского государства из-за своих религиозных убеждений. Это были потомки «стригольников» и «жидовствующих». По мнению Завариной, с момента появления на этой территории федосеевцев обе группы слились в одну целостную конфессиональную общину [1955: 19–20, ср. Алов 1800; Казакова / Лурье 1955: 7—73; Поппэ 1966: 204–208].
Командующие российскими войсками, пребывавшими в Польше во время междуцарствия, получили приказ собрать сведения о поселившихся здесь старообрядцах, чтобы на обратном пути вернуть их в Россию силой. Кроме первой выгонки старообрядцев с Ветки, к середине 1736 г. было также вывезено из северо-восточных районов Речи Посполитой большое количество федосеевцев, которых угнали по царскому указу в направлении Риги и Смоленска [Л и леев 1895: 295–296, 299]. Польские помещики долго протестовали и требовали их возвращения. Одна из таких жалоб 1742 г. имела следующее содержание: «Только что в последней резолюции Великого Князя Литовского государства в сейме обжаловано, что под предлогом филиповцев [!], более шестидесяти тысяч душ в Российское государство угнали и не возвратили, о возвращении которых просим» [там же: 302, ссылка]. Протесты эти остались без ответа российской стороны, старообрядцев не вернули, но при каждом удобном случае они сами бежали в Польшу.