Фото 8. Монастырская моленная в Войнове
Когда в 1843 г. был объявлен призыв мужчин, которым исполнилось 25 лет, на военную службу, многие стали скрывать свой возраст. В связи с возникшей проблемой в Берлин было отправлено посольство, но, несмотря на все усилия, правительство согласилось только на то, чтобы старообрядцы не брили бород и носили длинные волосы. После того как в сентябре 1843 г. первый старообрядец (Василий Дроздовский) был призван в армию, одни тайком покинули Мазуры, другие, уже получив разрешение на переезд из Пруссии, оставались на месте, скрываясь от властей [Titius 1864–1866/Х: 411–413]. Правительство считало военную службу самым важным средством «цивилизации» старообрядцев, которые считались дикими (нем. wildes Volk) [Szwengrub 1958: 64–65]. Это было только начало трагедии малой «частицы русского народа, которая была лишена спокойной жизни на родине и вынуждена была искать ее на чужбине» [Афанасьева 1962: 5]. Некоторые немецкие исследователи утверждали, что со временем старообрядцы полюбили военную службу [Titius 1864–1866/Х: 6]. С 1864 г. призыву подлежали все мужчины соответствующего возраста. Некоторые из старообрядцев принимали участие в войне с Данией и в 1870–1871 гг. во франко-прусской, а затем и в обеих мировых [Szwengrub 1958: 64–65]. Первоначально жители мазурской колонии всеми правдами и неправдами избегали военной службы в прусской армии, а когда после гибели упоминавшегося выше новобранца Дроздовского поднялась волна возмущения и разочарования, негодование дошло до такой степени, что многие собрались покинуть свои поселения на Мазурах. В поисках возможности поселения рядом с собратьями в 1844 г. мазурские старообрядцы отправили посольство в Волынь, затем в 1846 г. – в Австрию и Турцию. Однако желающих купить неплодородные земли, с ветхими домами и устаревшим инвентарем, не было, а правительство отказалось реализовать проект Шмидта (1847 г.), который предложил продать Войново немецким переселенцам, и таким образом ситуация не благоприятствовала их намерениям. Несмотря на это, многие покинули Мазуры, хотя часть уехавших все еще числилась в списках населения [Titius 1864–1866/Х: 413–414]. Уже в 1846 г. были зафиксированы поселения мазурских старообрядцев в двух деревнях, основанных ими в Молдавии [Надеждин 1860: 113]. В 1847 г. прусские власти ввели обязательное школьное образование для девочек, на что старообрядцы не хотели согласиться [Titius 1864–1866/Х: 414]. В связи с вышесказанным следует считать сведения Герсса о том, что в 1847 г. половина Войнова уехала (нем. «halb Eckertsdorf auswanderte…») [Tetzner 1899: 186], соответствующими действительности. В некоторой степени эту информацию подтверждают официальные списки: если в 1846 г. в колонии проживало 1234 старообрядца, то в 1849 г. – только 866 [Titius 1864–1866/Х: 419]. Особенно несправедливым и враждебным старообрядцам показалось требование пастора Л. Кендзиорры об оплате десятины на новый евангелический приход в Укте. Длительное судебное разбирательство закончилось 2 июля 1849 г. принятием решения не в пользу старообрядцев [Tetzner 1902: 215–216; Sukertowa-Biedrawina 1961: 55].
Неопределенная политическая ситуация во время «Весны народов» (в период европейских революций 1848–1849 гг.) и временное закрытие границ приостановили выезд старообрядцев с Мазур. Сидор Борисов и Фома Иванов, которых прусские власти считали самыми опасными подстрекателями в колонии, были решительно настроены покинуть Мазуры. Чтобы от них избавиться, местная администрация, вопреки существующему запрету на поселение новых старообрядцев, дала согласие на продажу их имений только что прибывшим из Москвы федосеевским монахам. Однако попытки Сидора и Фомы приобрести земельные угодья за границами Пруссии закончились неудачей, и они стали терять влияние среди членов общины [Titius 1864–1866/Х: 416–418]. Смена предводителей общины, а также быстрое развитие Войновского монастыря привели к тому, что старообрядческая колония на Мазурах не только не распалась окончательно, но, наоборот, стала возрождаться. Тем не менее вновь сложившиеся обстоятельства помогли прусским властям подчинить себе переселенцев.
Еще до основания монастыря на Мазурах в Войнове одновременно со светскими старообрядцами прибыли т. и. богомолы (одна монахиня и двое монахов) [Tetzner 1910b: 440]. Исследовали считают, что еще до того, как была официально основана деревня Войново, на ее месте существовали скиты. В поддержку этой версии приводили заметку Н. Зарубина, который писал, что якобы в 1831 г. на «Ивановский скит» на Мазурах случайно напали прусские солдаты, которые выслеживали польских повстанцев, и изнасиловали живущих в ските монахинь. В результате около 20 обесчещенных женщин якобы совершили самосожжение, чтобы очистить себя от греха [Барциковская 1959: 3]. Однако эта информация не находит подтверждения в научной литературе, к тому же не сохранилась и в устных рассказах.
До того как был основан монастырь, деятельность монахов заключалась в том, чтобы служить переселенцам духовным советом, доставлять из России религиозную утварь, а также пропагандировать достоинства мазурской колонии старообрядцев. В 1834 г. один из монахов, Парфений Афанасьев, был задержан в Вильне, на обратной дороге из Москвы, и обвинен в измене Российскому государству. Ему разрешили вернуться на Мазуры только после вмешательства прусского посла. Монахиня Анна Ивановна неоднократно выезжала в Россию собирать подаяние. Благодаря монашеской братии мазурская старообрядческая община стала известна в Москве и других старообрядческих центрах России [Tetzner 1910b: 441–443]. Когда в 1842 г. царские власти разделили всех старообрядцев по степени их «вредности» [Собрание постановлений 1875: 318–319], в главном центре федосеевцев – на Преображенском кладбище в Москве – возникла идея перенести центр за пределы досягаемости полиции, куда-нибудь за границу. Руководству центра пригодились сведения о старообрядцах, проживавших на Мазурах. Ввиду ожидаемых арестов, а федосеевцев, которые не молились за царя и не признавали брака, причислили к наиболее вредным раскольникам, уже в августе 1845 г. на Мазуры был отправлен казначей Преображенской кладбищенской общины Андрей Шутов (1800–1881), любимец богатых купцов Гучковых – попечителей общины [Рындзюнский 1950: 202–204; Jakubowski 1961: 95].
Уже на месте Шутов оценил расположение Войнова как со всех сторон подходящее (в 40 км от границы) и прожил здесь около года, занимаясь подготовительными работами. По всей вероятности, уже тогда было принято решение об основании монастыря путем расширения уже существующей на берегу озера Дусь пустыни, называемой «Григорьичевым скитком», на месте, предназначавшемся под кладбище [Субботин 1868/7: 5]. Пустынь была основана в 1836 г. Лаврентием Григорьевым Растропиным, человеком, известным среди старообрядцев как старец Григорьев (1762–1851). Человек строгих правил, он приехал на Мазуры весной 1835 г. из Петербурга и сразу стал наставником в Войнове. Его бескомпромиссное поведение не всегда нравилось более просвещенным старообрядцам, например, местные жители с неодобрением наблюдали за тем, как Григорьев выгонял прусских чиновников, наведавшихся в домашнюю моленную, что стало отчасти причиной неприязни их ко всем старообрядцам. Отказавшись от деятельности наставника, «Григорьич» поселился в скиту на берегу озера Дусь вместе с пятью своими сторонниками. В 1838 г. с ним проживал восьмилетний мальчишка, которого один из старообрядцев якобы купил в Варшаве у матери-католички [Tetzner 1910b: 427–428, 435]. Позже ослепший Григорьев, которого местные считали праведником, жил в одиночестве в своем скиту. Чтобы получить от властей разрешение на переселение сюда монахов из Москвы, староверы заявили, что на прибывших будет возложена обязанность ухаживать за слепым благочестивым братом, который будто бы жил среди них раньше в общине на Преображенском кладбище. Такая просьба, возможно подкрепленная к тому же определенной кругленькой суммой, была поддержана властями, которые выдвинули условие, что насельники монастыря первоначально будут проживать на прусской территории как иностранцы, несмотря на приобретение прилегающего к пустыни земельного надела [Titius 1864–1866/Х: 416].
По возвращении в Москву Антоний Шутов вместе с настоятелем Преображенской общины уговорил молодого начитанного федосеевца Петра Ивановича Леднева (1821–1895) заняться организацией монастыря в Войнове. Тот отменил запланированную поездку в Персию и в феврале 1848 г. прибыл на Мазуры, где вскоре добился известности и уважения [Субботин 1868а/7: 4–6]. Незадолго до приезда Леднева «Григорьичев скиток» был преобразован в небольшой Спасо-Троицкий монастырь, первым настоятелем которого стал, согласно немецким источникам, Михаил Хавронин, якобы прибывший из Кракова [Tetzner 1902: 216].
После приезда на Мазуры Леднев, располагавший помощью прибывших сюда ранее из Москвы старцев Антония и Прокопия [Субботин 1868/11а: 9], взял бразды правления общиной в свои руки. Перед ним стояла непростая задача, так как из-за осуществления распоряжений прусских властей вся колония оказалась в трудной ситуации. К тому же каждый из недавно приехавших на Мазуры наставников пытался внушить верующим свои убеждения, а среди приехавших были представители разных толков, начиная со скопцов, а заканчивая молоканами [Голубов 1871/XVIII: 78, ср.: Надеждин 1862; Dębiński 1910: 80–94, 153–164; Арсеньев 1974].
Получив прусское гражданство в 1849 г., Леднев за деньги, привезенные из Москвы Алексеем Михеевым, купил от Ефима Борисова и Фомы Иванова за 6 тыс. талеров 12 волок земли, первоначально записанной на 5 человек. Кроме денег, Преображенское кладбище еще раньше прислало на Мазуры на трех доверху нагруженных возах старые книги и иконы. Этот транспорт прибыл с опозданием, так как заранее предупрежденные о характере груза царские чиновники пытались его перехватить. Тем не менее груз благополучно прибыл в Вильну, где хитрый старообрядец Марк Емельянов спрятал его в подвале дома генерал-губернатора. Затем другой старовер, Андрей Шульгин, без особых препятствий доставил все на Мазуры [Архимандрит Павел 1883/1: 33–34].