— Куда они делись? У вас бобры норы рыть обучены, или телепортации?
Строитель присветил факелом в кусты малинника. Никого. Как сквозь землю провалились. Наверху что-то затрещало и нам на головы рухнули два бобра с небольшим бочонком мёда. Медведь не растерялся и схватил обоих за шиворот.
Пленные говорить упорно отказывались, потому медведи их связали и оставили возле камина, греться. Присматривать за ними посадили Семёныча с Кривозубом. Белка пыталась разговорить молчунов, но совершенно безуспешно.
— Мёда хотите? — Хозяйка, словно дразня, прошла с тарелкой мимо воришек и поставила её перед нами. У одного из бобров громко заурчало в животе. Мы засмеялись и предложили ему ложечку. Борясь с собой, бобёр гордо отрицательно помотал головой и отвернулся. А вот его товарищ, смотрел на ложку, с которой стекал мёд, так, словно это было золото.
— Может, скажете что-то?
Медведь подошел к связанным бобрам и наклонился к тому, что жадно смотрел на мёд.
— Вот что вам мешает пасеку сделать, пчёлок завести? Обязательно воровать, да? Ну, хоть пришли бы, да попросили нормально, или поменяли на что. Никто ведь не против. Мёда у нас много. А вы забор сломали, овощи потоптали, всё перевернули. Эх вы…
Бобры стыдливо опустили глаза.
— Может, нам милицию вызвать.
— Не надо милицию, — буркнул бобёр.
— А я думала, бобры рыбу едят, — сказала Марина.
— Фу… Рыбу…Она воняет. Терпеть не могу, — ответил бобёр.
Видя всеобщее недоумение, медведь пояснил:
— У белок с бобрами давно уже тёрки. И за территорию и за независимость. Просто если дать бобрам суверенитет, так они совсем от рук отобьются. Дикий народ, совершенно дикий. Только набегать и воровать умеют…
Я обернулся к белке:
— А ты чего молчал?
Кривозуб, едва не поперхнувшись орешком, взглянул на меня.
— Боброфобия. Он даже говорить про это боится, — пояснил Медведь. — У белок иногда бывает. Кошмары по ночам, при упоминании о бобрах потеют, и глаза бегать начинают. Вот — сам смотри.
Вид у пограничника сейчас был, как у загнанной лошади. Забавно то, что сами бобры, связанные и сидящие у него перед носом, вызывали у пограничника куда меньше страха, чем разговоры о них.
— А это ещё мирные воришки. Настоящие злые бобры, особенно при полной луне, это куда страшней.
Медведь прищурил один глаз и посмотрел на белку. Кривозуб сидел в углу и дрожал, повторяя одну фразу "От бобра не жди добра… От бобра не жди…».
— Да перестань ты. — Осадила белку Марина. — Что тебе эти бобры сделали?
— Они мою сестру похитили…
Кривозуб достал из сумки старую фотографию. На ней он был с другой белкой.
— Это твоя сестра?
— Да. Ёё год назад бобры забрали. Потому в пограничники и ушел. Защищать от таких.
— Грустно. Интересно, она жива ещё?
— Возможно. У бобров в чаще леса плантации, туда всех пленных на работы сгоняют. Если она жива, то, скорее всего, её туда повезли.
— А вы не думали найти эти плантации и спасти своих?
— Мы искали, но не нашли. А потом наш отряд в ловушку попал. Еле лапы унесли.
Семёныч подсел к белке.
— А что случилось? На вас бобры напали? Много?
— Много… Нас пятеро в отряде было. Уйти смогли двое. Я и командир наш.
— А остальных убили?
— Забрали их.
Идея о том, чтобы помочь белкам, меня не покидала. Если я не могу здесь умереть, значит, никакие бобры мне не страшны.
Стоп. Мне сказали, что здесь не умирают. А значит и белки тоже живы. И сестра Кривозуба. Хотя, если Кирпич преобразовался, возможно, погибающее зверьё тоже становится людьми? Но это пока только домыслы. Факт только один — полностью помереть здесь нельзя. И это несомненный плюс.
— Ребята, мы идём искать белок.
Семёныч, не вставая с лавки, приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на меня:
— Хочется на плантации? Валяй. Но без меня.
Марина же отнеслась к моему предложению совершенно иначе.
— Семёныч, ты бессердечный! У Кривозуба сестру похитили, а тебе лишь бы поспать и поесть. Или ты струсил?
Последняя фраза заставила прораба открыть второй глаз и даже поднять голову:
— Кто струсил?!!
Участок леса, через который мы пробирались, зарос так, что временами приходилось пригибаться, как в пещере. Да ещё и постоянные странные звуки, доносящиеся из глубины леса. Что это, мы понять так и не смогли. Однако звучало довольно жутко.
— Стой, — скомандовал строитель. — Кажись, вижу что-то.
Я достал маринин бинокль, но так ничего и не разглядел. Света здесь было крайне мало, а ночным видением театральный бинокль не обладал.
Я пролезу ближе и рассмотрю.
Это сказал Кривозуб. Мы недоумённо посмотрели вниз. Пограничник, вечно трясущийся от страха, сейчас был полон решимости.
Белка вернулась минут через десять. Глаза горели, шерсть дыбом.
— Ух! Чуть не попался патрулю! Там бобров десятка три, казарма, или вроде того стоит. В ней, наверное, ещё бобры. А казарма голов на сорок! Нам туда соваться…
— Ты плантации видел? или белок пленных?
— Я дальше пройти не мог, там прожектор и патрули ходят со свиньями.
— Со свиньями?
— Ну да, сторожевые кабаны окрестности прочёсывают. У них нюх такой что… Еле успел убежать, а то уже, кажется, почуяли.
Семёныч вгляделся в темноту леса.
— Не кажется тебе. Сюда патруль идёт. Минуты через две нас найдут.
— Чёрт! Зарываемся в листья! Быстро!
Все дружно потушили огонь и начали усердно маскироваться среди сломанных деревьев, веток и опавшей листвы.
— Слышал что-то?
Бобёр в рваных камуфлированных штанах прислушался. Свинья обнюхала землю и противно взвизгнула.
— Свин что-то учуял. Пойдём, глянем в тех кустах.
Патрульные пустили свинью по следу, и побрели за ней. Кабан, нюхая землю, пришел к большому кусту малины, раздвинул ветки пятачком. Между веток, дрожа от страха, сидел заяц:
— А? Чо? Я просто малину ем! Чо сразу я?! Бобёр вытер пот со лба.
— Тебя тут не хватало. Вали давай, куцехвостый, пока свиньям не скормили.
— Всё-всё, намёк понял, убегаю.
Заяц, как гепард, огромными прыжками, скрылся из виду. Бобры посмотрели ему вслед.
— Ну что, на базу? Вроде бы чисто.
— Пошли. А то я тут всю форму уже подрал.
— Кажись, пронесло, — прошептал Семёныч. — Думал, найдут они нас. Видать, косой сильнее пахнет.
— Ага, или нагадил от страха так, что кабан учуял.
Марина не выдержала:
— Может быть, вы замолчите и начнёте думать, что нам делать.
— Тихо, тихо, щас всё придумаем, — успокоил девушку строитель. — Надо выяснить, где заканчивается периметр, который бобры — патрули обходят, и взять чуть левее. Вон там. И за ветром смотреть, чтобы не унюхал какой свин.
— Эх… и понесло нас сюда… Лучше бы…
— Что лучше? сидеть всю жизнь в гейлэнде? Носить клоунские костюмы и оборонять от гомофобов "последний оплот толерантности"? Нет уж, родная, спасибо!
— Ты назвал меня родная? Это так мило! — Девушка вмиг потеряла нить разговора и расплылась в улыбке. На щеках появился лёгкий румянец смущения.
Я отвернулся и сел на землю.
— О-па… Да тут колючая проволока. И как мы пройдём?
— Ага. Столбы, колючка. Они здесь свою границу провели. Совсем обнаглели. Вот и табличка. Белка пригляделась к надписи. "Независимая республика Бобростан».
— Офигеть! Сепаратисты хреновы.
— О своём отношении к суверенитету Бобростана расскажете командованию, — раздался голос сзади.
— Так-так-так. Кто к нам пожаловал. Туристы, значит? И что вы здесь забыли? Вы за кого меня держите? Вас эти пушистые твари подослали шпионить за нами!
Главарь бобров выглядел весьма внушительно. Едва ли не вдвое крупнее остальных, на правом глазу чёрная повязка и шрам через всю морду. На поясе висело нечто странное, явно служившее оружием, и большой армейский нож.
К утру нас привели на поляну. Там надсмотрщики надели нам на головы мешки, и повели куда-то через лес. Мы шли не меньше часа, спотыкаясь и падая. Радовало лишь то, что идти нужно было по протоптанной тропе, а не через заросли. Когда мы добрались на место, мешки сняли, и мы поняли, что попали именно туда, куда и хотели. Вокруг были ухоженные грядки, на которых работали пленные, а периметр охраняли бобры со свиньями. Вокруг этого всего стояли четыре вышки с часовыми, а чуть дальше — бараки для пленных.
— Видишь свою сестру? — шёпотом спросил я у пограничника.
— Пока что нет.
— Молчать! — скомандовал надсмотрщик. — У вас есть пять минут, чтобы собраться у бараков, получить инструкции и инвентарь и приступить к работе. У меня нет времени на вас. Всем всё ясно?
Мы кивнули и побрели к баракам под присмотром бобра с повязкой на морде. Для Семёныча, отмахавшего полжизни на стройке, работа сложной не была, я тоже как-то привычно воспринял сельхоз работы. Не помню, но, скорее всего, у меня была дача. Для Марины же этот труд казался непосильным. К вечеру у неё заболела спина, и я попытался ей помочь, за что тут же получил от бобров. С этим нужно было что-то срочно делать. Но что? Побег? Восстание пленных? Но под таким надзором, сделать что-то незаметно.
Старый бобёр сложил лапы на груди и обратился к стоящим перед ним наёмникам.
— Братья и сёстры! Я ждал этого дня много лет и вот он настал. Сегодня прекрасный момент, чтобы поставить неверных на место! Мы вернём былую славу и введём бобриархат во всём лесу! Мы заручились поддержкой дружественных государств. Объединённые Бобриаты, Бобран, Бобрак, Бобривия и наши диаспоры в других странах уже готовы взять оружие в руки и поддержать нас!
Его голос гулко отдавался в стенах барака, заставляя полусонный неровный строй, время от времени приоткрывать слипающиеся веки. Духовный лидер бобров любил устраивать свои агитационные мероприятия посреди ночи. Объяснялось это банальной бессонницей и скукой, которую старик пытался отогнать, совмещая это с промыванием солдатских мозгов.