— Не бойся и продолжай говорить,— сказал царевич.
— Вы не слыхали о большой рыбине? — спросил гость.— Ее не могли изловить сетями, не могли удержать на крючке. Но стоило ей опрометчиво выбраться на берег — и ею вволю полакомились муравьи и медведки. Царство Ци для вас — та же вода, вы всегда находитесь под его защитой. Зачем же вам строить крепость в Се? Ведь если покинете Ци, то пусть ваша крепость подымется хоть до небес — проку от нее не будет!
— Ты прав! — сказал царевич. И отказался от своей затеи.
***
Цзоу Цзи ростом был в восемь чи с лишком и к тому же весьма пригож. Как-то утром, надев платье и шапку и поглядевшись на себя в зеркало, он спросил у жены:
— Кто красивей — я или Сюй-гун из Северного предместья?
— Ты очень красив,— сказала жена.— Разве может Сюй-гун с тобой сравниться!
А этот Сюй-гун из Северного предместья был известный на все царство Ци красавец. И потому Цзоу Цзи не поверил жене и решил спросить у наложницы:
— Кто из нас красивей — я или Сюй-гун?
— Разве может Сюй-гун сравниться с вами! — сказала наложница.
В тот же день пришел к нему гость, и они, усевшись, принялись беседовать. И Цзоу Цзи спросил у гостя:
— Кто же из нас красивей — я или Сюй-гун?
— Сюй-гуну далеко до вас! — ответил гость.
А на другой день и сам Сюй-гун явился к нему в гости. И Цзоу Цзи, внимательно к нему приглядевшись, сам понял, что уступает ему в красоте. А поглядевшись после того еще и в зеркало, убедился, что уступает значительно. И вечером, ложась спать, подумал:
— Жена считает меня красавцем — оттого что любит. Наложница — оттого что боится. А гость — оттого что во мне нуждается.
И вот, явившись ко двору, Цзоу Цзи сказал царю Вэй-вану:
— Достоверно знаю, что в красоте уступаю Сюй-гуну. Но жена моя любит меня, наложница — боится, а гость — во мне нуждается, и оттого все трое уверяют, будто я красивей Сюй-гуна. Царство Ци простирается на тысячу ли вдоль и на тысячу ли поперек, имеет сто двадцать городов. И все ваши наложницы и приближенные вас любят, все ваши слуги вас боятся, и все, кто проживает в пределах четырех границ вашего царства, в вас нуждаются. Отсюда видно, как сильно они вас обманывают.
— Ты прав,— сказал царь. И тут же издал указ:
«Те из придворных, чиновников и простого народа, кто сможет мне прямо в лицо указать на мои недостатки, получат высшую награду. Те, кто пришлет мне обличительные письма, получат среднюю награду. А те, кто сможет осудить меня публично, но так, чтоб это до меня дошло, получат низшую награду».
И едва он издал свой указ, как все его подданные так и ринулись выступать с обличениями — и дворец уподобился шумному рынку. Но уже через несколько месяцев обличения стали поступать заметно реже. А через год иной и рад бы высказаться — да только уж не к чему было придраться! А правители царств Янь и Чжао, Хань и Вэй, узнав об этом, все как один явились к цискому двору. Вот так-то циский царь, что называется, «одержал победу, не выходя из дворца»!
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ЦИ»
ЧАСТЬ 2
Некий чусец, совершив жертвоприношение, пожаловал своим нахлебникам кувшин вина. А те, посовещавшись, сказали:
— На несколько человек все равно не хватит, а одному — хватит с избытком. Пусть каждый нарисует по змее — кто первый закончит, тому и достанется.
И вот один человек разделался со своей змеей раньше всех и уже собрался выпить — взял в левую руку кувшин, а правой продолжая рисовать, сказал:
— Я еще могу подрисовать ей ножки!
Не успел их закончить, как кто-то другой, завершив свой рисунок, выхватил у него кувшин и сказал:
— Нет у змеи никаких ног! Как же ты можешь их ей
подрисовывать?!
И осушил кувшин до дна. А тот, что вздумал подрисовать змее ножки, так и остался ни с чем.
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ЦИ»
ЧАСТЬ 3
На берегу реки Цзышуй истукан, что вылеплен был из глины, беседовал с другим — вырезанным из ствола персикового дерева. И деревянный истукан сказал глиняному:
— Ты всего-навсего глиняный ком с западного берега Цзышуя. Вот взяли этот ком и слепили человека. А настанет восьмая луна, польют дожди, Цзышуй выйдет из берегов— ты и развалишься!
— Так да не так,— ответил глиняный истукан.— Пусть
я и глина — но, развалившись, снова вернусь на свой западный берег. А вот ты деревянный обрубок из восточных краев: взяли тебя — и вырезали человека.
Польют дожди, Цзышуй выйдет из берегов и подхватит тебя волнами — и куда-то они тебя унесут?!
***
Как-то раз Чуньюй Кунь за один только день представил царю Сюань-вану семерых достойных мужей.
— А ну-ка подойди поближе,— сказал ему царь.— Я вот слыхал: если на тысячу ли найдется лишь один достойный муж — это уже все равно как если б они стояли толпой, подпирая друг друга плечами; если на сто поколений родится один сверхмудрец — это уже все равно как если б они являлись один за другим, наступая друг другу на пятки. Ты же за одно лишь утро представил мне сразу семерых — не многовато ли?!
— Отнюдь,— ответил Чуньюй Кунь.— Ведь птицы одной породы держатся стаей, а звери бродят стадами. Если целебные травы чайху и цзегэн искать в сырой низине — их не отыщешь там и за несколько жизней. Но стоит лишь подняться на северный склон гор Ишу и Лянфу — и можно возить их оттуда возами! Ибо всякая вещь живет семьей. Вот я, Кунь, принадлежу к семье достойных. И когда вы, государь, спрашиваете меня о достойных мужах — это все равно что черпать воду из реки или высекать огонь из кремня. Я буду и впредь представлять вам достойных мужей — неужто же их наберется только семеро!
***
Хань Цзылу был лучшим гончим псом в Поднебесной, а Дунго Цюнь — самым увертливым зайцем среди четырех морей. Гоняясь однажды за Дунго Цюнем, Хань Цзылу трижды обежал кругом горы, пять раз взбегал на нее, пять раз с нее сбегал. И вот, наконец, заяц изнемог от бега, а пес от погони, оба отдали все силы без остатка — и каждый издох где он был.
А какой-то мужик увидал, без труда подобрал их обоих — и унес как добычу!
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ЦИ» ЧАСТЬ 4
Циский царь Сюань-ван сказал отшельнику Янь Чу:
— Хотел бы попросить дозволения стать вашим учеником. Вы, господин Янь, будете проводить время со мной, питаться — одними яствами, ездить — только в колеснице, а ваша супруга будет ходить в нарядных платьях.
Янь Чу ответил отказом, сказав при этом так:
— Яшма родится в горах. Шлифуя, ее только калечат: она не утратит своей цены — но лишится цельности. Ученый живет в глуши. Можно продвинуть его и сделать чиновником: он не утратит достоинства—но дух его и тело также лишатся цельности. Хочу вернуться домой. Поздняя трапеза заменит мне мясо, неторопливая прогулка — колесницу. Сознание невиновности заменит знатность, а чистота и прямота будут моей отрадой. Вернусь к естеству, обрету простоту — и до конца своих дней не буду знать бесчестья.
***
Один цисец, явившись к Тянь Пяню, сказал ему:
— Наслышан о ваших высоких устремлениях — ведь вы заявили, что в чиновники идти не собираетесь, а намерены трудиться бескорыстно.
— Откуда ты про это знаешь? — спросил Тянь Пянь.
— Да надоумил меня пример соседской дочки,— ответил цисец.
— Что это значит? — спросил Тянь Пянь.
— Дочь моего соседа,— сказал цисец,— заявила, что замуж она не пойдет. И вот в свои тридцать лет уже имеет семерых детей. Не пойти-то она не пошла — да только переплюнула замужних! Вот и вы заявили, что служить не собираетесь,— а имеете тысячу чжунов жалованья и сотню человек прислуги. Не служить-то вы не служите — да только богатством превзошли любого чиновника!
И Тянь Пянь поспешил с ним распрощаться.
***
Некий цисец, по имени Фэн Сюань, по бедности не мог себя содержать и попросил доложить Мэнчан-цзюню, что хотел бы пойти к нему в нахлебники.
— А что ему нравится? — спросил Мэнчан-цзюнь.
— Ничего не нравится,— ответил посланец.
— А что он умеет?
— Ничего не умеет.
— Ну, так уж и быть! — сказал Мэнчан-цзюнь, рассмеявшись,— и велел принять его в нахлебники.
А приближенные Мэнчан-цзюня, посчитав, что господин их относится к Фэн Сюаню с презрением, стали кормить его грубой пищей.
И вот однажды Фэн Сюань, прислонясь к колонне и аккомпанируя себе на собственном мече, запел:
— Длинный мой меч, не вернуться ли нам?
Рыбы мне здесь совсем не дают!
Приближенные доложили об этом Мэнчан-цзюню— и тот приказал:
— Кормить его, как остальных моих нахлебников!
Прошло немного времени — и Фэн Сюань опять запел,
аккомпанируя себе на мече:
— Длинный мой меч, не вернуться ли нам?
Выехать в город не на чем мне!
Приближенные рассмеялись и доложили Мэнчан - цзюню.
— Дать ему колесницу, как всем моим конным нахлебникам! — распорядился Мэнчан-цзюнь.
И вот Фэн Сюань уселся в свою колесницу, высоко поднял меч и, приехав к другу, сказал ему:
— Мэнчан-цзюнь взял меня к себе в нахлебники!
Прошло еще немного времени — и Фэн Сюань, аккомпанируя себе на рукоятке меча, опять запел:
— Длинный мой меч, не вернуться ли нам?
Нечем родню мне прокормить!
И тут уже приближенные вознегодовали, сочтя, что он жаден не в меру.
— А что, у господина Фэна есть родные? — спросил Мэнчан-цзюнь.
— Есть старуха мать,— ответили ему.
Мэнчан-цзюнь приказал дать ей пропитание — чтоб не
знала нужды. И больше Фэн Сюань уже не пел.
А вскоре Мэнчан-цзюнь повелел вывесить послание, в котором обращался к своим нахлебникам с вопросом:
«Кто из вас силен в счетоводстве и сможет собрать для меня недоимки в моем уделе Се?»
— Я смогу,— сказал Фэн Сюань—и поставил свою подпись.