Я сознаю, что пишу розово, однако, разве в реальности не существует роз? Разве не сосуществуют благоуханности с безуханностями? В моём понимании, писатель, будучи настроен сколь–либо благоприятно к ближним, имеет полное право выступать таким образом, чтобы спасать иллюзии, помогать ограждать их от подавления здравостью, по коему поводу я считаю себя уполномоченным упомянуть писательницу, или подвижницу книг, которой не приходилось воздвигать собственных книг в том смысле, что она обладала толпой поклонников, бывших по божьей милости молодыми и не обиженными судьбой настолько, чтобы светиться, или же слезиться, способностью преклоняться перед своей госпожой, именовавшей своей собственностью располагавшуюся в описываемом мной городке недвижимость исключительной миловидности, едва различимую под вездесущими переплетеньями цветочных культур. В этом исключительно из правил благообразном жилище она предавалась по большей части изыску новых путей восстановления сил и поддержанию красоты до такой степени, что потеряла умение ко всему, кроме испускания лучей в сторону тех, кто изготовлял новеллы у неё на службе, кои она исследовала на предмет пользы и в удачном случае оставляла себе и использовала как вздумается.
Среди этих историй, или новелл, или как угодно будет их обозвать, среди прочего имелись предназначенные для увеселения владелицы пышности, или шедевры, поскольку восхищение и любовь, верность и преданность призваны сотрудничать, и в отдельных случаях работают восхитительно. Она, возможно, уже давно прихорошившаяся именем Клариссы, с охотою предоставляла радость поцелуя вытянутой ручки а ля леди Милфорд сослуживцам, своевременно, разумеется, получавшим соразмерное вознаграждение, вводя в искушение сравнить её с героиней, населяющей, как известно, одно из патетических творений в области драматической литературы. Городской театр городка, к коему ластятся широкие поля и пашни и из водопровода коего я не раз имел случай утолить летнюю жажду вкуснейшим и гурманским образом, обладал ступенчатым щипцом, стало быть, происходил из эпохи готики, из чего следует, что ранее служил другим целям, поскольку средние века ещё не ведали о храме муз, а полагались почти исключительно на церковь.
Отсутствие в городке малейших художественных разногласий и единение мнений в отношении хорошего вкуса доказывало добросердечность ведущей части населения, а также утончённость и настоящую либеральность, господствовавшие в этих кругах. Один из моих кузенов обживал сию окрестность в качестве владельца платяной лавки. Кларисса прибегает к помощи своего превосходного сердца. Между сучьев леса поблёскивают в безоблачном небе звёзды, а тот, кто блуждает по начищенным, как паркетные полы, тропкам, ведущим в город, у того случаются наплывы, яснящие голову. О, как оживает душа!
ЭМИЛЬ И НАТАЛИ
Крупные хлопья сыпали однажды во двор замка. Не думаю, что мне следует уточнять, где это происходило. Достаточно того, что это произошло наверняка.
Вчера я снова занимался очень даже безответственным поведением, я был далёк от всех принципов экономности.
О, какие носки связала мне тогда, к слову, милая деревенская умница, и как окрутил меня петлями теребящий крылья носа аромат жаркого в подъезде, заполненном звуками колокольной воскресной заутрени!
Вчерашние пивные кружки, чей образ заставлял мои мысли почти спотыкаться, мерещатся мне в колоссальном формате. И тем не менее, каждую из них я принял на себя. Никакой игры воображения, голая правда — то, что я вкусил часть сырной головы замечательнейшего из вообразимых видов.
Никогда не представал передо мной город, в коем я уже столь часто с запрокинутой в небо головой сочинял скромные сказания, таким сказочным, таким несказанным, как вчера вечером.
В пивной семимильного обхвата не было никого, за исключением занятого наблюденьями финансиста. А ещё где–то посиживал ещё некто, намеревавшийся свершить торг на предмет дома, имущества, виллы или коня.
Невольным образом меня посетила в этой залитой сиянием зале мысль о слабом свете от фитиля в масляной лампе.
Надеюсь, я имею право обронить, что купил газету у газетчицы и цветочков у цветочницы, которые перевёл во владение женщины, поощрившей меня в моей надежде, что ей они по душе и что она желает иметь их в своём распоряжении.
Я весьма долго стоял, подвергая осмыслению общие вопросы, перед композицией, выложенной в витрине, пока мне, наконец, не пришло в голову, как мне вообще–то уже давно в неё приходило, напомнить себе о том, что пора идти.
И я пошёл, а за мной двинулись и многие другие. С большинством из них я шёл параллельно, но попадались и такие, кто пересекал мой путь.
С каким оживлением разглядывал я движения девушки, без сомнения, пританцовывавшей! Упрёки самого нежного свойства тянулись вереницами сквозь амфилады моего сердца. Никогда не околдовывало меня чтение так, как чтение книги, одолженной мне той, кого я люблю.
Натали, так звалась некогда распутница, а её верный спутник — Эмилем. Они сидели на скамье; их окружала тишина. Родовое ружьё было при нём.
Натали, надо думать, имела причины содрогаться от страха перед этим инструментом, но решился ли бы Эмиль переступить черту? С его воспитанием! Случилось так, что он углубился в созерцание утончённости её шеи, и ружьё опустилось. Она вздохнула с облегчением.
Альпы взирали с видом свидетелей драмы, свершавшейся во внутреннем мире Эмиля и Натали. На её вопрос: «Что ты собирался предпринять?» он ответил: «Я хотел тебе отомстить.» «Чудесный человек,» — прошептали её губы.
И она его поцеловала.
С сознанием того, что написал нечто весьма ценное, я соизволяю встать.
КАКОЙ У НЕЁ УСПЕХ!
Я время от времени упражняюсь в изготовлении маленьких стишков, что, вероятно, по своей природе занятие девическое: сесть, подперев голову ладонью, за стол и непосредственно сразу же накарябать на листочке: «Я сижу за столом и ощущаю, как что–то у меня внутри собирается мною повосхищаться».
Мою толику выделки стихов, вполне мной ценимую, поскольку этим занятием я могу заполнять минуты или получасья, которые в ином случае прошли бы пустыми, незаполненными, неиспользованными, рассеялись бы в пустоту, я неизменно обрамляю или чередую строками прозы, как те, что пишу сейчас, причём мне угодно заметить, что на пути домой мне повстречалась особа, которая своим словно бы единственным в своём роде шармом заставила меня поверить, что является, вероятно, вторым по прекрасности женским портретом в нашем богатом девопрекрасностями городе. Вчера я позволил весьма приемлимому предмету соскользнуть с моей ладони в мягкую ручку, и не премину объясниться.
Должен признаться, что в настоящее время я имею свойство пропускать, или оставлять без внимания своего слуха или зрения доклады и проч., я имею в виду, выступления персоналий, озабоченных торением колеи мышления, при чём отговоркой мне служит то, что иногда это всё же в достаточной степени затруднительно — не посещать ни одного образовательного мероприятия.
Определённые ремесленные изображения убедили меня в недавнем прошлом в том, с каким любвеобильным удобством, с какой изощрённой спокойной энергией работали ранее художники и ремесленники, причём мне, разумеется, не приходит в голову критиковать современные образы и подобия, однако ж, я склоняюсь к соображению, что в этом смысле мы настроены учиться у прошлого. Мы, теперешние, стоим перед фактом, который я не нахожу ни неназидательным, ни слишком приятным, что любое изготовление, исполнение и т.д. в области искусства несёт в себе литературные побочности, письменное или устное сопровождение о природе красоты и пользы. С этим фактом дело обстоит так: наше время произвело множество образованных, но непродуктивных личностей, коим нежелательно препятствовать в их попытках занимать себя утончённым, пусть и лишь наблюдательным способом.
Но скорее назад, к подарочку, о котором я упомянул выше, и точно так же поспешно и прытко к девоявлению в нашем городе, несколько повреждённом холмами в проворности. Добавлю мимоходом — в возвышенностях есть что–то романтичное.
Кажется вполне соответствующим действительности то, что самая красивая девушка ничего не предполагала в отношении второй по красоте и то, что первая красавица всей округи позволила одарить себя моей скромной особе, производящей и распространяющей рассказы и истории, по какому поводу она обратилась ко мне наимягчайшим из когда–либо существовавших голосов и с по всей очевидности очень умной улыбкой, выразив желание в моём преданном и нижайшем поклонении; будет ли мне угодно это как следует запомнить?
Я поднимаюсь из–за стола с чувством, что написал нечто вполне милое. Однако же — что за юношеский, цветущий успех имеет эта абослютно не совсем уже юная танцовщица!
ГОРОД И ВОЗЛЮБЛЕННАЯ
Смотря как к этому относиться; я полагаю, что обладаю знанием о том, что город, в котором я проживаю, всякий раз оборачивается ко мне новой стороной, а причины этого явления более или менне глубоко упрятаны. Каждое утро, например, мне становится ясно, что не так уж просто, как, вероятно, кажется, посмотреть прямо в глаза правильности, вменяемости, таким образом, чтобы не упрекнуть невзначай ни себя, ни окружающих в обстоятельствах и временностях проживания, и чтобы душа, напротив, эту жизнь поощрила. Я живу здесь пунктуально так же, как жил бы где–то ещё. Имею ли я разрешение подтвердить то, что прилежно стараюсь использовать естественные слова, но не такие, как я привык зачастую использовать в написании. В окрестном месте и времени проживает, я уверен, множество людей, которые мне до сих пор не попадались на глаза, и это далеко не удивительное откровение значит для меня более, исходя из определённых причин, и кажется основательней, нежели если бы я имел друзей, подстрекавших бы меня к разговорам, а это сокращало бы мне город, который, к счастью, остался для меня весьма внушительным и, возможно,